– Да ну, о чем ты говоришь? Какие магазины? Да плевать на них. Главное, дорогой мой, получить бабки, если уж и так, и этак понять не хочешь. Ну, я это и говорю. Да я–то и не волнуюсь за себя. Вот сейчас уже пишу и, поверь, дорогой мой, как ты говоришь: «угожу всем». Пойдет! О чем? Ха, дорогуша, ты что, думаешь, что собираюсь только сейчас и вдруг обдумывать – давно все ясно. Это тебе не ясно. Что ясно? Ну, ладно, смотри: сейчас идет мода говорить о религии – так? Что война? Да всем это надоело. Ну, о чем писать? О голоде? Да ну его – уже было. Что, забыл? Заново? Да ты меня за идиота считаешь? Кому охота – пусть копаются. Толку–то точно уж будет ноль. Это для меня пройденный этап. О чем? О религии. Ну, как же – тут поле непаханое, думать надо, милый. Вот смотри, что я сделаю. Простенько. Согласись, что написано в Евангелии – написано таким дубовым языком, что тошнит. Не читал? Ну, правильно делаешь. А я вот читаю. И прямо тебе скажу: Дали бы мне, я бы написал классно. А там – повидло размазывают. Охи да вздохи. Да не о Христе я. Просто перескажу об апостоле Павле. Почему о нем? Да Христа не выгодно трогать. А тут – самый раз. Ох, и непонятливый ты! Ладно, объясню. Во–первых, помню, в какой–то летописи, черт бы их побрал эти летописи, где–то читал, что написано: «Учитель наш есть Павел». Понял? Да. Вот и расскажу об апостоле Павле. Так сказать – ликбез. И церковь будет довольна. Да хоть какая. Тут нет разницы. Этот апостол и в Африке апостол. Да. Там всего хватит. Ну, там, как и положено – явление Христа и всякая муть. Да, правильно, именно для дураков! Да. Но смотри, что я потом делаю: Депутатам подсуну – раз. А? Что? А депутаты тут вот причем: они этим самым романом и объяснят всем придуркам, почему мол, переходят из партии в партию, да в церкви торчат. Ну вот, наконец–то правильно понял. Да–да, тогда и будет – два. Ладно, дорогой, ладно, хвалить потом будешь. Кстати, надо мне тебя видеть. Да, по поводу этой самой книги. Вот, давай завтра же – сегодня не могу. Надо навестить кое–кого. Вот завтра, часов в одиннадцать утра приходи. Все. Да нормально, не обращаю я внимания на мелких шавок. Надо будет – задавим. Да кому они нужны? В общем – договорились. Придешь – поговорим. Пока! Привет семье! – Борис Борисович, уже не слушая, что еще доносится из чрева радиотелефона, нажал кнопку выключения.
«Ладно, поехали, – подумал он, – что там у меня еще?» – Борис Борисович прошел к столу и, не садясь в кресло, взял со стола ежедневник. Он знал, что нужных ему дел на сегодня нет. Мелкими он не интересовался: позвонят, придут, ну, так не застанут дома. Но, все–таки, среди массы ненужных записей, могут попасть и нужные.
Он пробежал глазами то, что записал ранее. Действительно, ничего необходимого не было.
«Ну и ладно, – подумал он, – надо поработать». Борис Борисович обошел стол и уселся в мягкое кресло. Придвинул несколько листов бумаги. Слева от него, на отдельном столике находился компьютер, но Борис Борисович почти им не пользовался. Давным–давно перестал печатать и на пишущей машинке. Было кому печатать; он уже давно не отвлекался на эти мелочи.
Он повернулся в кресле и взял лежавшую на краю стола книжку. Открыл на нужной странице. Вот: «Деяния апостолов». Перевернул страницу. Пробежал глазами первые строки. Отложил. Стал быстро писать:
«Как мы знаем, будущий апостол Павел родился в Тарсе. Трудно нынешнему поколению представить себе этот город, где исключительно тяжким трудом люди добывали себе хлеб насущный. Неудивительно, что лучшие умы стремились в Иерусалим, место, где постоянно горел источник знаний. Надо напомнить, что в то время будущий апостол Павел носил имя Савл. И вот Савл, подобно другим, тоже отправился в дорогу. Он был молод, полон сил и теперь решил, что пора уйти из от бесперспективного города.
Савл в течение пути расспрашивал проводников и встреченных на привалах о том, что делается в Иерусалиме. Молодой человек ехал добиваться богатства и положения в обществе, и потому ему было важно знать, как живет город, в который он направляется. Добавим, что Савл – был римский гражданин, редкая в те времена привилегия, которую он тоже собирался использовать более удачно, чем в насквозь пропахшем рыбой и вонючей козьей шерстью Тарсе».
Борис Борисович отложил «Паркер» и откинулся на спинку кресла. «Вот и чудно, – подумал он, – так и поедем».
Зазвонил телефон. Борис Борисович всем телом потянулся вперед, взял трубку. «А, Вася, – узнал он по голосу, – ну, что?»
– Какими судьбами? – спросил Борис Борисович. В трубке бодрый голос проговорил, не отвечая на вопрос:
– Добрый день. Дельце одно надо решить.
– Какое?
– Статейку в газету. Небольшую.
– Долларов на пятьдесят?
– Да, хватит. Я пришлю человека с материалами. Только надо, чтобы была готова через два дня.
– Договорились, – в трубке уже раздались гудки.
«Ну, продолжим» – сам себе сказал хозяин кабинета и вновь взял «Паркер»:
«Дорога вилась вдоль реки, путники часто останавливались, что мало устраивало Савла. Он стремился быстрее прибыть на место. Вдобавок, от реки вечерами несло сыростью, и досаждали комары.
Караван двигался медленно и Савл уже решил, что когда до Иерусалима останется день пути, он покинет своих спутников. Ему надоели скрип повозок, щелканье бичей погонщиков верблюдов и ослов, беспрестанные крики, гомон и вообще все, что творилось вокруг. Мысленно, Савл давно уже был в Иерусалиме, и медленное движение его спутников вызывало отвращение.
Он с возрастающей брезгливостью смотрел на лохмотья погонщиков, отворачивался от созерцания путников на дороге. Хорошо еще, что встреченных было мало, чаще караван обгонял тех, кто пешком или верхом на осле, стремился также в Иерусалим».
Вновь телефонный звонок прервал работу.
– Да, – проговорил Борис Борисович в трубку, – я.
– Надо увидеться. Да, срочно. Как у тебя со временем?
– Если приедете сейчас – то есть время. После обеда занят кое–какими делами. Но если надо…
– Хорошо, – собеседник положил трубку.
Борис Борисович, напротив, не откладывая телефон, встал из–за стола и с трубкой в руке прошелся по кабинету.
Он уже несколько дней ждал этого звонка. Но интересоваться, как идут дела, было неудобно. Это могло все испортить.
Вообще, Борис Борисович давно приобрел выдержку, еще с юношеских времен. Да и то сказать – все–таки он прошел солидную школу комсомолько–партийного руководства. «Времена меняются, но все это антураж, смысл прежний», – мелькнуло в голове писателя. Он улыбнулся сам себе, – «Что вспоминать, все идет нормально. Ешь, пей и наслаждайся, остальное все ничто. Ага, хорошая фраза! – мелькнуло в голове, – надо будет приспособить».
Где приспособить, ему и в голову не пришло, да и смешно было бы раздумывать. Везде, то есть в любом тексте.
Борис Борисович подошел вплотную к окну и взглянул на небо. Было невзрачное весеннее утро, серая пелена в небе, серые массивы деревьев. «Словно гнилая осень», – мелькнула мысль. Он отвернулся от окна и не спеша, обвел взглядом кабинет. Да, что скрывать, он любил эту комнату. Длинный шкаф, заполненный практически весь, собраниями сочинений. «Да, было время», – мелькнуло в голове. Время, о котором он вспомнил, было тогда, когда на собрания сочинений можно было подписаться, только имея очень влиятельных знакомых, иначе сказать «имея связи». И чем больше было собраний сочинений в доме, тем более был значимым их хозяин. Но это время прошло. Понемногу и собрания сочинений начали уступать место более ценному. Две длинные полки уже были заняты собственными книгами, книгами, написанными им самим, Борисом Борисовичем. Количество их впечатляло, впервые попавшего сюда. И это было очень важно.
«Впрочем, – мелькнуло в голове Бориса Борисовича, – эту книгу (он мельком взглянул в сторону огромного письменного стола), надо будет как–то выделить. Не ставить же ее в общий ряд! Где бы ее поместить? Рядом с Библией? Да, но тогда на нее не особо обратят внимание. Переплет! – догадался писатель, – Надо сделать переплет, как у этой Библии! И – тиснением фамилию и название. Название, – он вновь глянул в сторону стола, – название будет «Призванный апостол!» А что? – сказал он сам себе – прекрасно!»
В руке зазвонил телефон.
– Да, я, – проговорил в трубку Борис Борисович, – Сколько? Сто тридцать? Нет – дорого. Да не уговаривай меня! Я возьму за восемьдесят! Не хочет – да не нужно мне! Да, так и передай. Восемьдесят и ни копейки больше! – он отключил телефон.
Разговор касался приобретения им картины. Художник, узнав, что писатель захотел ее приобрести, запросил сначала триста долларов. Но, как и должно было быть, быстро пошел на попятную. И действительно, Борис Борисович и не думал потакать «мазиле», как он называл художника. Широкий жест – восемьдесят «деревянных», что составляет пятнадцать долларов – по мнению Бориса Борисовича и то много. Но достаточно, чтобы указать кому угодно, о поддержке культуры города, в какой угодно статье.
«Да, самое главное уплатить, и чтоб знали об этом, – мелькнуло в голове Бориса Борисовича, – а сумма – дело десятое, все равно пропьет».
Он посмотрел на свои листки, белеющие на столе. «Черт, не дают работать!»
В глубине квартиры прозвучал звонок. «А, вот и Сергей Васильевич», – подумал писатель.
Действительно, через две–три минуты отворилась дверь, и Борис Борисович шагнул навстречу гостю.
Тот был тоже, как и Борис Борисович высокого росту, плотный телосложением.
– Рад, рад, – пожимая гостю руку, проговорил Борис Борисович и провел его к мягкому креслу подле книжного шкафа. Дождался, когда тот присел, и сам поместился, напротив, в таком же кресле. Собеседников разделял небольшой стеклянный столик.
– Чай, кофе, коньяк?
– Нет, ничего не надо, – ответил Сергей Васильевич. Он окинул безразличным взглядом кабинет, перевел глаза на Бориса Борисовича, – дело есть. Нужно одного человека, к вам, в писатели записать.
– А кто это?
– Хороший человек, нужен будет, – усмехнулся Сергей Васильевич, – да ты не беспокойся, он платит.
– Ну, для вас, я ни о каких деньгах не буду.
– Зачем? Ему надо – пусть платит. Да ты не волнуйся, стихи пишет, еще много чего еще. Разве что, подправишь где. Главное – не дурак и человек верный. Не отсюда сам, так что самый раз подходит его писателем сделать. Мне, – Сергей Васильевич усмехнулся прямо в лицо собеседнику, – ничего не надо. Так, решил посодействовать хорошему человеку. Ну что, договорились?
– Да, конечно, – ответил Борис Борисович.
– Ну, вот и прекрасно. Он позвонит. А я пошел, – гость поднялся. Встал и Борис Борисович.
– Сергей Васильевич, тут у меня задумка есть об одной книге. Пишу вот. Уверен, что дело нужное.
– Прекрасно. Да и сам все знаешь, что и как. Ну, до встречи, да не провожай меня, – и, пожав руку Борису Борисовичу, гость вышел из кабинета.
Писатель вновь опустился в кресло. «Чудно, – подумал он, – две тысячи баксов на дороге не валяются. Но уплатит он столько? А, ладно, хоть так, хоть этак, все равно прекрасно».
Борис Борисович встал и прошел к столу. Сел и быстро пробежав глазами уже написанное, одновременно нащупал ручку, вставил запятую, где–то уже в конце страницы. Потом секунду–другую подумал и вновь начал писать:
«Нет ничего удивительного, что Савл чувствовал огромную разницу между собой и своими спутниками. Грубые, невежественные люди никак не могли в его мыслях занимать хоть какое–то место. Он получил знания от Гамалиила, одного из самых начитанных людей Иудеи. «Впрочем, что такое знание? – подумал Савл, – знание мое оружие, а не знание, ради знания».
Савл оторвался от своих мыслей и мельком огляделся вокруг: все тоже, унылый ландшафт, низкие кустики вдоль дороги, назойливые крики погонщиков.
«Как они плетутся! – в который раз за время путешествия подумал он, – порази их Иегова!» Мыслями он постарался перенестись в Иерусалим. Но почему–то вдруг вспомнился Тарс, мастерская отца, в которой из веревок, сплетенных из козьей шерсти, изготавливали палатки для кочевников. В какое–то время и Савлу пришлось овладеть этим ремеслом. Но отец его, понимая, что тяжким трудом добывать свой хлеб более подходит людям низшего класса, договорился за какую–то сумму, отдать сына в ученики Гамалиилу. Все было исполнено в духе того времени – изучение ремесел было обязанностью, которую раввины внушали родителям любого иудейского мальчика.
Но, конечно, родители Савла намечали ему совсем другую дорогу. Этому способствовало и то, что сестра Савла удачно была выдана замуж и жила в Иерусалиме, обзаводясь знакомствами и, в конце концов, пригласила брата к себе, когда наметилась реальная жизненная дорога для него.
Образование, полученное у Гамалиила было достаточным, чтобы выделиться из толпы невежественных людей, осаждавших сильных мира, в надежде урвать кусок пожирнее. Да, разве образование в то время могло сравниться с нынешним? Оно в основном, сводилось к умению вести споры, и в них Савл очень быстро преуспел, умело приводя цитаты философов, имена которых в те времена обладали магической силой для слушателей.
Савл прилежно исполнял религиозные обряды и очень быстро сумел научиться искусству обоснования этих обрядов перед лицом невежественных собеседников.
Сам же Савл считал, что обряды как раз и созданы для того, чтобы обоснованием их овладевать умами и настроениями толпы.
Позже он писал, что был фарисеем из фарисеев. Нам это неудивительно, поскольку человек, стремящийся к вершинам власти, должен досконально знать и само построение власти, иначе сказать: знать то, на чем эта власть стоит. И Савл, с раннего детства постигал эту науку, которой его отец и дед придавали огромное практическое значение, свидетельством чего может служить получение ими римского гражданства.
Все это обдумывал Савл, изредка улыбаясь тонкими губами, особенно при воспоминаниях о времени учебы у Гамалиила. В основном, конечно, он был должен и, действительно прекрасно научился разбираться в Пятикнижии и посланиях пророков. Но более всего его увлекло изучение Псалтыря, поскольку он оттуда черпал множество цитат, иногда даже и не к месту, но это могли заметить только высокоученые люди. Однако и для них цитата была свидетельством знаний.
Традиционное образование, которое Савл получил от Гамалиила, было воспринято им, как очень важное оружие в дальнейшем продвижении. Но собственное его отношение к изучаемому, еще не сложилось, поскольку сами идеи были его единственным инструментом. Он хорошо понимал, что собственное мнение не приведет его к желаемому результату. Да он его и не имел, кроме общего недовольства системой зубрежки, чем всегда отличались фарисеи, и в чьей среде Савл был своим среди своих.
Глубоко изучая, много лет, жизнь святого апостола Павла, причем, многое, почерпнув из библиотеки Ватикана, мы должны сделать вывод, что учение Гамалиила только привело Савла к собственным выводам, которые он искусно скрывал, для того только, чтобы воспользоваться ими в нужный момент и в нужном месте.
Но сейчас, как мы знаем, это время еще не настало и оттого, Савл и улыбался, вспоминая, с каким увлечением его учитель Гамалиил преподавал ему, уверенный в том, что его лучший ученик нашел в сложных вопросах, которые волновали фарисеев, успокоение ума и сердца…».
Борис Борисович с удовлетворением откинулся на спинку кресла, даже оставив ручку в руке.
«Хорошо, – подумал он, – звучит. Особенно о Ватикане. Молодец, – похвалил он себя, – тут не подкопаться. Ватикан! А написано как! Это не муть, что в Евангелии! Вот так и надо. А то навыдумывали, да фантазии даже не хватило. А так – все при месте».
Затрещал телефон. Борис Борисович взял трубку.
– А, это опять ты? Ну, что я? Как говорил утром – пишу об этом апостоле. Да, за мной дело не станет. Что у тебя с газетами? Да ничего – поговорим завтра, как договорились. Да, уже прочту начало. Ну, вот и интервью возьмешь. Как пишу? Да так, как и написано в Евангелии. Только хорошим языком, да нормальными мыслями человека, причем умного. Как я думаю? Да что тут думать, не все ли равно как было, главное – результат. Как было, да кто знает. Знают все, что Савл перешел в христианство. А как жил до этого – никому не интересно. Какая разница? Да, сделал раскатку, все нормально. Теперь можно и писать о его похождениях в Иерусалиме. Да там – что хочешь! Повторяю – чем проще, тем, дорогой, лучше. За две тыщи лет, согласись, воды утекло – море! Было – не было, все одно. А как было, сам черт не знает! Что? Ха, да что черт, и Бог не знает!