Пленник — тщедушный человек со всклокоченной седеющей бородой и развевающимися пейсами — отчаянно упирался, хватаясь пальцами за дверной косяк и что-то вереща по-арамейски. Один из рыцарей, раздраженный поведением еврея, с силой дернул его за плечи, оторвал от косяка и пнул несчастного прямо к ножкам кресла, в котором восседал Рено де Шатильон. Герцог расхохотался и ловко схватил распростертого у кресла человека за бороду.
— Попался, вражье отродье?! — радостно вскричал Рено, подтягивая к себе объятого ужасом еврея. — Задарма ты от меня не отвертишься! Что глазенками вращаешь?! Тысяча дьяволов! Ты же по-французски ни бельмеса, а твоего собачьего языка никто из наших не знает!
— Я понимать… французски говорить, — пролепетал человечек, заикаясь и коверкая французские слова.
— Ого! Вот это удача! — возликовал герцог. — Так ты говоришь по-французски?!
— Французски чуть-чуть… немецки карашо! — с энтузиазмом ответил еврей, пытаясь понравиться господину крестоносцев.
— Да ну?! — удивился де Шатильон, отпуская бороду своего пленника. — Откуда же ты знаешь немецкий? — продолжил герцог на языке Фридриха Барбароссы.
— Я, ваша милость, провел молодые годы в тевтонских землях, которые мы называем страной Ашкеназ. Поэтому, когда я перебрался жить в Сирию, местные евреи дали мне прозвище Ашкенази. Я — рабби Шломиэль Ашкенази. Как может убедиться ваша милость, я хорошо помню язык господ тевтонских рыцарей!
Еврей действительно неплохо говорил по-немецки, если не считать гортанного акцента и привычки растягивать слова к концу фразы.
— Ну, что ж, — удовлетворенно проговорил Рено, — это облегчает жизнь и мне, и тебе! Может быть, ты даже уйдешь отсюда живым! На вот, выпей! — приказал герцог, наливая еврею бокал вина.
Рабби Шломиэль Ашкенази заметно побледнел, и на лбу его выступили крупные капельки пота.
— Ваша милость, — пролепетал он дрожащим голосом, — не извольте гневаться, но я не могу пить ваше вино…
— Что?!! — вне себя от гнева вскричал герцог. — Ты, собака, смеешь отказываться от моего угощения?!!
— Ваша милость, не извольте гневаться! Наша вера…
— Да ты еще будешь поминать при мне свою богомерзкую веру?!! — зарычал де Шатильон, валя еврея на пол и обнажая меч.
— О Боже! — заверещал охваченный ужасом рабби Шломиэль. — Подумайте сами, ваша милость, как хорошо, что евреи не могут делить трапезу с христолюбивыми рыцарями — ведь за столом люди могут легко подружиться, а подобает ли благородному господину рыцарю дружить с жалким евреем!
— Хммм… пожалуй ты прав, — проговорил герцог, смягчаясь. — Экие вы, жиды, хитрожопые — из любой ситуации вывернетесь. Чести в вас ни на грош, а вот ума и хитрости — хоть отбавляй!
— К этому, ваша милость, нас приучает жизнь под властью господ рыцарей, — ответил рабби Шломиэль, всё еще вздрагивая. — Простодушный еврей долго не протянет.
— Хммм… и это верно, — кивнул головой Рено. — А ты, видать, весьма умен, раз сумел дожить до седых волос! Но если ты такой умник, то догадайся, зачем ты мне понадобился?
— Эээ… полагаю, вашей милости нужны деньги? — полуутвердительно промямлил рабби.
— Гениально! — воскликнул герцог, хлопая еврея по спине. — И что же? Ты готов ссудить мне кругленькую сумму?
— Увы, — пролепетал Шломиэль, почесывая спину, — рыцари и пехотинцы вашей милости уже четыре раза побывали у меня дома и вынесли не только деньги, не только золото и серебро, но и всё, что представляло хоть какую-то ценность. Остались только мои книги, к которым господа рыцари не изволили проявить интерес. Ради Бога, ваша милость, не хватайтесь за меч — у меня действительно ничего нет!
— Знаю, знаю, — добродушно согласился де Шатильон, — мои ребята прощупали всех жидов и сарацин в округе — похоже, и впрямь ничего не осталось. Заметь, — добавил герцог, ухмыляясь, — я не делаю различий между потомками Сары и потомками Агари!
— Справедливость вашей милости общеизвестна! — поспешил признать рабби.
— Но сегодня мне не нужны твои деньги, — продолжил герцог, — я хочу получить от тебя мудрый совет!
— Совет? Я, конечно, всей душой… но… какой же совет может столь высокий господин желать от жалкого еврея?
— Мне нужно, чтобы ты употребил всю свою жидовскую хитрость и помог найти выход из весьма сложной ситуации.
— А в чём состоит сложная ситуация, в которую угодила ваша милость? — озабоченно спросил рабби.
— Понимаешь, мои рыцари и наемники-пехотинцы — жутко храбрые воины. Они — лучшая армия в Сирии и Палестине. Ни одна сарацинская крепость не может устоять перед нашим натиском. Но вот беда: как только моим воинам удается сломить сопротивление противника и ворваться в осажденный город, так они сразу же прекращают сражаться и разбредаются по домам — грабить и мародерствовать
.
— Что же в этом необычного, ваша милость? — недоуменно спросил Шломиэль. — Ведь благородные господа рыцари для того и воюют, чтобы иметь возможность ограбить побежденных!
— Да, но ведь всему должно быть свое время! — взревел герцог, повергнув собеседника в трепет. — Сначала нужно добить неприятеля, чтобы тот не смог оправиться и контратаковать. Затем необходимо выставить часовых, чтобы оградить себя от неожиданностей. И лишь после этого можно организованно идти грабить! А так, врага никто не преследует, потому что все уже заняты мародерством и пьянством. Через несколько часов никто не вяжет лыка, поэтому невозможно выставить часовых. А самое главное: в таком бардаке никто даже не думает следить за тем, чтобы пятая часть добычи доставалась мне — их герцогу! А ведь этого требует закон и обычай!
— Да, ваша милость, теперь я понимаю всю серьезность ситуации, — промолвил рабби. — Я ничего не смыслю в руководстве армией, но я слышал, что мудрые полководцы в подобных случаях казнят каждого десятого и таким образом внедряют дисциплину.
— Я уже один раз повесил каждого десятого, но это не помогло. Никто не изменил своего поведения. Я же говорю: мои люди — бесстрашные воины, и угроза виселицы их не страшит.
— Но, может быть, стоит повторить эту процедуру несколько раз, пока не подействует? — с надеждой в голосе спросил Шломиэль.
— Да ты что предлагать вздумал, вражья душа?! — зарычал герцог, наступая на дрожащего рабби. — Если я всякий раз начну вешать каждого десятого, то вскоре собственными руками уничтожу всю свою армию! Я могу произвести казнь еще один раз, не больше! И я должен быть уверен в успехе! Для этого я и обращаюсь к тебе — твои единоверцы указали на тебя как на самого просвещенного из еврейских мудрецов во всей округе. Вот и докажи мне свою мудрость!
— Я, ваша милость, весьма сведущ в иудейских книгах и комментариях к Святому Писанию, — пролепетал Шломиэль Ашкенази, дрожа всем телом, — но там нигде не обсуждаются подобные ситуации… Боюсь, что мои знания бесполезны для вашей милости…
— Ах, так?! — рявкнул герцог, хватаясь за рукоять меча. — Тогда прощайся с головой, морда жидовская!
— Господи, ваша милость, да что же вы через слово за меч хватаетесь?! — завопил рабби, отбегая подальше от Рено. — Мне кажется, я знаю, как вам помочь!
— Вот это — другое дело! — воскликнул де Шатильон, сменяя гнев на милость. — Говори же, не мешкай!
— Видите ли, ваша милость, — торопливо заговорил Шломиэль, — хотя наша религия так же, как и ваша, не одобряет занятия черной магией и общение с духами умерших, я всё же позволил себе, исключительно в целях бескорыстного познания природы вещей, изучить некоторые заклинания и методы магов-некромантов. Несколько раз мне удавалось вызвать призраки мудрецов прошлого и провести с ними поучительнейшие беседы. Я думаю, что и вашем случае имеет смысл обратиться к духам умерших мудрецов. Уж они-то найдут решение!
— Исключено, — мрачно покачал головой герцог. — Духи преисподней навеки прокляты и общение с ними — святотатство!
— Подумайте, ваша милость, — в отчаянии воскликнул рабби, — я ведь буду призывать только призраки евреев! А евреи, как вам объяснит любой христианский священник, в любом случае прокляты навеки! Следовательно, общение с призраками евреев ничуть не греховнее, чем общение с живыми евреями! Как говорил мой покойный дядя, кусок свинины не станет более трефным, если макнуть его в сметану.
— А ведь верно! — вскричал де Шатильон. — Здорово ты всё объяснил! Ну, давай, зови своих духов. Кого же ты хочешь призвать? Какого-нибудь пророка?
— Пророка? — удивленно спросил Шломиэль. — Почему же пророка, ваша милость?
— Ну как же! — всплеснул руками Рено. — Если пророки так умны, что могут предсказать будущее, то с моей проблемой они должны справиться запросто!
— Ну, что вы, ваша милость! — возразил рабби урезонивающим тоном. — Пророки вовсе не умны, они говорят лишь то, что Господь вкладывает им в уста. Господь же может вложить свои слова в уста кому угодно, даже ослице! Но не станете же вы спрашивать совета в важном деле у говорящей ослицы?
— Что же ты предлагаешь? — спросил сбитый с толку герцог.
— Я думаю, — глубокомысленно произнес Шломиэль, — что надо вызвать дух царя Шломо, которого господа рыцари изволят величать Соломоном. Он управлял внушительной армией и, наверное, сталкивался с ситуациями, подобными вашей.
— Хорошо, — согласился де Шатильон, усаживаясь в кресло, — призывай Соломона, да пошевеливайся, пёсья душа!
— Должен лишь предупредить, что ваша милость должна с осторожностью отнестись ко всему, что скажут духи. Советы мертвых не всегда полезны живым!
— Ладно, хватит молоть языком, — нетерпеливо бросил герцог. — Займись-ка лучше делом, не то придется всё же попотчевать тебя мечом!
Шломиэль торопливо нарисовал магический круг, разделил его на пять частей и надписал в каждой части какие-то непонятные арамейские слова. При этом он постоянно бубнил себе под нос монотонные заклинания.
Внезапно раздался грохот, а между полом и потолком проскочила молния. Рено вздрогнул и перекрестился. Затем сверкнула вторая молния, третья, четвертая. Вскоре молнии превратились в сплошной столб огня, вместо раскатов грома слышался какой-то жуткий вой, а герцог крестился, не переставая, и поминал имена всех известных ему святых.
Всё стихло так же неожиданно, как и началось. Молнии исчезли, грохот прекратился, а в воздухе запахло, как после сильной грозы. В центре магического круга стояла полупрозрачная фигура высокого человека, облаченного в богатую мантию восточного властелина.
— Это он? — спросил герцог шепотом.
— Он, ваша милость, он самый, — с гордостью ответил Шломиэль.
— Ну, тогда поживее изложи ему суть дела!
— Конечно, ваша милость, — торопливо ответил рабби, — но умоляю вас, наберитесь терпения, ведь их величество не понимают по-арамейски, а ивритом я пользуюсь редко, и поэтому говорю медленно!
— Хорошо, — буркнул Рено, — но не воображай, что я буду ждать целую вечность!
Рабби Ашкенази заговорил с призраком, запинаясь и заполняя паузы жестикуляцией. Призрак что-то коротко отвечал Шломиэлю. Беседа продолжалась минут десять, и Рено, раздраженный тем, что на него никто не обращал внимания, начал уже свирепо скрежетать зубами и теребить рукоять меча. Наконец, рабби низко поклонился духу покойного государя, а тот, помахав на прощание рукой, исчез в беззвучной вспышке яркого света.
— Ну? — рявкнул герцог, свирепо глядя на еврея.
— Видите ли, ваша милость, — залепетал рабби, — в армии их величества никогда не происходило ничего подобного, и они не знают, как вам следует поступить… Ради Бога, ваша милость, оставьте в покое меч — царь подсказал мне путь к решению вашей проблемы!
— Этот путь, сдается мне, слишком длинен и начинает надоедать, — проговорил де Шатильон не предвещающим ничего хорошего тоном.
— Не извольте гневаться, ваша милость, — проговорил еврей, сопровождая свои слова многочисленными поклонами, — их величество дали мне имя одного духа, который безусловно сможет нам помочь! Есть в этом деле, однако, одна странность — этот дух не из прошлого, он из будущего, отстоящего от нас на семь с половиной веков.
— Как же это может быть?! — удивился герцог. — Если он из будущего, то он еще не родился, а если он еще не родился, то не мог и умереть!
— Я и сам не очень понимаю, — признался Шломиэль. — Их величество сказали, что призраки существуют вне времени и поэтому можно вызывать духов умерших когда угодно. Но, честно говоря, это объяснение кажется мне весьма странным.
— К дьяволу объяснения, — нетерпеливо бросил Рено. — Что это за дух?
— Его имя, — проговорил рабби, — Йохонан фон Нойман.
— Но это имя дворянина, а не еврея! — возмущенно вскричал де Шатильон.
— Я и сам удивился, ваша милость, — развел руками Шломиэль, — и несколько раз переспрашивал царя. Но их величество всякий раз подтверждали: этот человек — еврей. Кто знает, может быть, в будущем и евреев будут возводить в рыцарское достоинство?
— Ну, этого-то никогда не случится! — расхохотался герцог. — У вас, жидов, совершенно отсутствует доблесть, а это — первейшее качество, необходимое рыцарю.
— Не скажите, ваша милость, — возразил рабби, — разве Иеуда Маккаби, Иеошуа бин-Нун, царь Давид, богатырь Шимшон и многие другие не являли примеры достойной рыцарства доблести?
— Хмммм… мдаа, — неохотно согласился Рено, — но все они из далекого прошлого!
— Но согласитесь же, ваша милость, — торжествующе воскликнул Шломиэль, — то, что существовало в прошлом, может опять возникнуть в будущем!
— Хватит болтать! — зарычал герцог, свирепо глядя на еврея. — Принимайся за работу, бездельник!
Рабби приступил к знакомой процедуре. Всё произошло, как прежде, разве что попривыкший уже к процессу вызова духов Рено вздрагивал и крестился пореже. Наконец, грохот прекратился, молнии исчезли, а в центре магического круга появилось невысокого роста привидение в странной одежде.
— What the fuck?!! — воскликнул призрак, озираясь по сторонам.
— Это тот, кто нам нужен? — недоверчиво спросил де Шатильон.
— Видимо, да, ваша милость, хотя выглядит он очень странно, — неуверенно ответил Шломиэль.
— Что вам угодно? Зачем вы меня призвали? — обратился к ним призрак по-немецки.
— Вы ли, сударь, тот, кого величают Йохонан фон Нойман? — осторожно начал разговор рабби.
— Йохонан? Хммм… ну, допустим, — ответило привидение, — а вы-то кто такие?
— Я — рабби Шломиэль Ашкенази, а этот благородный рыцарь — герцог Антиохский, властелин здешних мест. Мы вас призвали, чтобы вы помогли нам разрешить очень сложную проблему…
— А вы — еврей или дворянин? — вклинился в беседу Рено.
— Я-то? — удивился вопросу дух. — Я родился в еврейской семье в Австрийской империи. Император пожаловал наследственное дворянство моему отцу.
— Ну, что я говорил! — возликовал Шломиэль.
— Хммм, — промычал Рено, — значит вы рыцарь! И каким же оружием вы, господин рыцарь, изволили лучше всего владеть при жизни?
— Оружием? — переспросил призрак. — Видимо, следует сказать, что из всех видов оружия лучше всего я овладел водородной бомбой.
— Дородной бомбой???
— Водородной… Это, видите ли, такое оружие, которое поражает на расстоянии ураганом огня.
— Аааа, — понимающе протянул герцог, — что-то вроде греческого огня! Ну, это — игрушка, не достойная настоящего рыцаря. Она может здорово напугать неопытных воинов, но настоящих бойцов такая штука не остановит! Судьбу битвы решают добрые мечи — ныне, присно и во веки веков!
— Вы так полагаете, коллега? — усмехнулось привидение. — Впрочем, для человечества было бы лучше, если бы оно продолжало разделять ваши убеждения. Но… господа, в чем состоит проблема, которая вас так волнует?
Герцог изложил духу суть дела. Выслушав Рено, призрак дважды прошелся по периметру магического круга, скрестив руки на груди. Было очевидно, что задача его весьма заинтересовала.
— А скажите, коллега, — обратилось привидение к Рено, — ваши бойцы действительно не знают страха смерти? Они не отступят, даже если гибель неизбежна?
— С какой стати!? — ответил де Шатильон. — Какой смысл лезть на рожон, навстречу неминуемой гибели!?
— Прекрасно! — заявил призрак. — А какова вероятность погибнуть во время штурма города?
— Что??? — спросил обескураженный Рено.
— Ну… какая часть отряда может погибнуть при штурме? — поправился дух.
— Это зависит от того, насколько успешной являлась атака, — ответил герцог. — Бывает, гибнет каждый двадцатый. А бывает — каждый седьмой или даже каждый пятый.
— Вот именно! — радостно вскричало привидение. — То есть добавочная десятипроцентная вероятность смерти на виселице не достаточно радикально изменила общее математическое ожидание гибели. Поэтому воины не видят причины модифицировать свое поведение.
— Разрази меня гром, если я хоть что-нибудь понимаю! — взревел де Шатильон. — Что вы такое бормочете, господин рыцарь?
— Вы, рабби-рыцарь, употребляете такие мудреные словечки, что нам, неучам, трудно следить за вашей мыслью, — вставил реплику Шломиэль.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся от них призрак, — я просто рассуждаю вслух. Потом я вам всё объясню.
После этого дух продолжил ходить по периметру магического круга, бормоча себе под нос какие-то непонятные слова. До слуха рабби и герцога долетали «равновесие нэша», «парэто-оптимальность» и другие столь же странные и пугающие фразы.
— Совершенно ясно, что необходимо исключить случайную составляющую из схемы поощрений и наказаний, — наконец глубокомысленно изрек призрак. — Скажите, коллега, — произнес дух, обращаясь к Рено, — а как выбирались кандидаты на виселицу в тот раз, когда вы решились на показательную казнь?
— Сначала я разбил весь отряд на группы по десять человек, — начал объяснять герцог. — Затем каждый десяток тянул жребий — деревянные палочки, на которые краской были нанесены точки, от одной до десяти. На виселицу отправлялся тот, кто вытянул наименьшее количество точек и был замечен в нарушении дисциплины. Таким образом, те немногие, которые воздержались от самовольного мародерства, не попали на виселицу.
— Его милость славится великодушием и справедливостью! — поспешил проговорить Шломиэль.
— Это весьма заметно! — охотно согласился призрак и продолжил, обращаясь к де Шатильону. — Вы придумали отличный алгоритм, коллега! Ничего не нужно менять в процедуре. Проведите точно такую же жеребьевку, но не после штурма, а перед ним!
— Перед штурмом?!! — изумился Рено. — Но ведь перед штурмом еще не известно, кто будет преступником!!!
— Вот и замечательно! — радостно ответил дух. — Вы, коллега, объявите, что после штурма в каждом десятке повешен будет обладатель наименьшего количества точек, замеченный в мародерстве!
— Ммммм… не понимаю, — признался герцог.
— Да что тут понимать, коллега! — всплеснул руками призрак. — Представьте себе, что у меня одна точка, а у вас — две. Если нас обоих заметят в мародерстве, то повесят безусловно меня — ведь у меня наименьшее количество точек. То есть, с моей точки зрения, мародерствовать значит идти на верную смерть. Следовательно, я мародерствовать ни за что не стану! А вы? Ведь если я воздержусь от нарушения дисциплины, а вы нет, то вас неминуемо повесят! Но вы ведь уже знаете, что я мародерствовать не буду. Значит, и вам нельзя это делать!
— Ааааа... — проговорил Рено, начиная что-то понимать.
— Вот именно! Точно так же будут рассуждать обладатели трех, четырех, пяти точек. И так до десяти! Никто не посмеет нарушить дисциплину, уверяю вас!
— Как удивительно! — пробормотал рабби. — Ведь ничего, казалось бы, не изменилось…
— Изменилось, коллега Шломиэль, еще как изменилось, — заявил дух назидательным тоном. — Раньше был только шанс погибнуть, теперь же гибель становится неизбежной при определенных условиях! И эти условия обязательно возникнут, ибо все рассуждают одинаково!
— Но будут ли господа рыцари вообще рассуждать? Это, знаете ли, не очень рыцарское занятие, — покачал головой рабби.
— А вы им помогите! Намекните паре-тройке из них, что может произойти, а уж потом слух распространится сам, будьте покойны!
— Гениально! — выдохнул пораженный герцог и хлопнул себя в лоб ладонью в железной перчатке.
— Вы не ушиблись, коллега герцог? — озабоченно спросил призрак. — Нет? Какой замечательно крепкий у вас, однако, лоб! Ну, что ж, господа, требование ваше я исполнил, удерживать меня вы больше не можете. Засим, честь имею… Да, коллега Шломиэль, не сочтите за службу сообщить мне попозже, как прошел эксперимент. Можете не торопиться — у нас в Безвременьи нет разницы между годами и секундами.
— Обязательно сообщу, рабби-рыцарь, не извольте беспокоиться! — с энтузиазмом ответил Шломиэль Ашкенази, прижимая руки к сердцу.
Привидение кивнуло и исчезло в яркой бесшумной вспышке.
— Ну, теперь ваша милость довольна? — с надеждой в голосе спросил рабби, обращаясь к Рено.
— Довольна, довольна! — подтвердил, смеясь, герцог Антиохский. — Ты не только не лишишься головы, Шломиэль, но я возьму тебя к себе адъютантом! Будешь моим советником по каверзным вопросам, а заодно присмотришь за казной! Только не вздумай мне воровать, вражья кровь!
— Моя благодарность и восхищение столь велики, ваша милость, — пробормотал рабби упавшим голосом, — что я даже не могу выразить их словами…
***
Прошло не менее двух лет, прежде чем Шломиэль Ашкенази нашел возможность снова вызвать дух фон Ноймана.
— А, коллега Шломиэль! — радостно воскликнул призрак, очутившись в магическом круге. — Чертовски рад вас видеть! Ну, как прошел наш эксперимент?
— Всё было точь-в-точь, как вы предсказали, рабби-рыцарь! Ни один воин не посмел мародерствовать, и все совершенно трезвые явились на строевой смотр после штурма. Но потом, правда, произошли непредвиденные и печальные для его милости события.
— Вот как? Что же произошло?
— Видите ли, когда все собрались организованно делить добычу, как того и добивался светлейший герцог, выяснилось одно неожиданное обстоятельство. Дело в том, что воины его милости — страшные пьяньчуги, а сам герцог был довольно равнодушен к алкоголю, но очень падок до женского пола. После каждого штурма он тащил к себе в опочивальню целые толпы пленных красавиц и, как рассказывают рыцари его личной стражи, не давал всю ночь отдохнуть ни одной из них. Мдааа… Такой замечательный он был человек. Но тут выяснилось, что в трезвом виде господа рыцари тоже охочи до пленных девушек. Короче, войска возмутились, когда герцог, как всегда, изволил заграбастать всех женщин. Его милость, разумеется, уступать не пожелали, возникла ссора, в которой господа рыцари изрубили герцога в капусту.
— Хмммм… как печально, — произнес призрак. — Надо будет навестить его в Безвременьи… Но знаете, коллега Шломиэль, это событие нисколько не влияет на правильность нашего решения. Просто коллега герцог должен был изменить и свое поведение в соответствии с новой ситуацией, а он этого не сделал. За что и поплатился.
— Да, трагическая безвременная кончина! — сказал рабби Ашкенази почему-то веселым голосом. — Господа рыцари потом придумали легенду, что их вождь погиб, сражаясь с огромной армией агарян, от руки самого султана Салах ад-Дина! Так теперь все и думают. Лишь немногие знают правду.
— А как сложилась, коллега, ваша дальнейшая судьба? — участливо спросило привидение.
— О, я еще два года служил у господ рыцарей советником и казначеем, — с энтузиазмом ответил Шломиэль, — побывал в разных местах… Видел множество сражений… Знаете, однажды я стал свидетелем того, как византийские воины сожгли греческим огнем целый отряд агарян. Можно ли представить себе оружие более ужасное? Но и оно не помогло — султан Салах ад-Дин недавно прогнал всех господ рыцарей обратно в Европу. Погрузились они на корабли и уплыли. Мдаа… Какие тяжелые, трудные для жизни времена… А как насчет вас, рабби-рыцарь? Счастлива ли была ваша жизнь? Легка ли была ваша смерть?
— Не могу сказать, коллега, что я прожил счастливую жизнь, — задумчиво промолвил призрак. — Но моя судьба оказалась весьма и весьма интересной. Я перенес большую и страшную войну, бежал из своей страны и нашел убежище в другой, много трудился для победы. Я вообще очень много трудился и очень многого достиг. А умер от злокачественной опухоли, которую заработал, пропитавшись радиацией на испытаниях водородных бомб. Эх, коллега Шломиэль, знали бы вы только, какие еще времена придется людям пережить!..
