Решив со вчера, что идёшь сдавать кровь.
Избавляться от поводов для беспокойства.
Или от последней жалкой надежды.
Здесь не надо геройства...
Идти сдавать кровь.
Слушать бредни народные в регистратуре,
А потом погружаться в нирвану на стуле,
В коридоре из двух бесконечных сторон,
У двери, над которой висит не подкова,
А сигнальная лампа, входите! - у окна за столом
нервно щурится врач-гепатолог Цветкова.
Престарелая пани - чья-то мать, супруга, любовь.
Её мало заботит мой выпотрошенный иммунитет.
Ей охота выписать штраф, а она выписывает рецепт.
Вместе с ним она даёт мне советы, но советы явно не те.
Я таких советов за жизнь собрал неподъёмный в гору прицеп.
Привела меня к вам нелёгкая, петляющая тропа.
И предвзято скрипит металлический белый стул.
И из памяти выпала поговорка: пан или пропал.
Это, кажется, совесть не спит на своём посту.
В своём организме, как банда воров, я
устроил погром.
Опять исповедовал культ нездоровья
под разным углом.
То зверем кидался на всё, что минздравами запрещено.
То тихо скулил над своими же травмами, словно щенок.
Мыслит штампами пани Цветкова.
Не похожа на Джинна из лампы.
"Ничего нет у парня святого!"
И другие дурацкие штампы...
А за окном - жизнь, город, улей.
Там уже февраль, и внутри меня тоже.
Я буду смотреться трагично на белом стуле.
И разбегутся мурашки, как болельщики, по коже.
Таким-то днём такой-то больной
Признал за собой вину.
Клянусь впредь избегать параной.
И что со скользких дорог сверну.
В настольной тетради Цветковой ведётся учёт.
Наверно, за этой тетрадью охотится чёрт.
Здесь много разинутых "э-э-кало" ртов.
Цветковой никто не подарит цветов.
Но.
Всё, что не делается - к добру.
Тем более, оздоровление.
Встаю. Киваю. Благодарю. Беру
спасительное направление.
Будьте здоровы.
Выхожу за дверь, над которой не хватает подковы.