Сухая ветка шиповника предательски ударила по лицу, жесткие колючки разорвали обожженную кожу на губах, оставили глубокий след на подбородке. Хриплое надсадное дыхание тут же сорвало с губ черные капли выступившей крови. Сердце бешено билось в груди, где-то там, под обгорелым, все еще тлеющим комбинезоном. Боль в пробитой ноге сделалась почти невыносимой, каждый шаг отдавался резким звоном в ушах. Но он бежал. Бежал, как мог, как получалось. Дико хромая, едва не падая на каждом шагу, цепляясь немеющими руками за ветки. Погоня наседала. Громкие голоса преследующих его фашистов звучали уже совсем рядом, буквально в полусотне метров.
Им было весело и, наверное, очень даже забавно, преследовать раненого советского летчика, сбитого двадцать минут назад в страшной воздушной круговерти, прямо над селом. Его горящий истребитель, дымной кометой расчертивший осеннее небо, упал на окраине болота, попутно завалив пару деревьев. Пилот успел вывалиться из поврежденной машины, белый купол раскрывшегося парашюта ветром отнесло к лесу. Вечернее солнце устало опускалось к горизонту и это обстоятельство, плюс фора во времени и некоторая доля везения, позволяли советскому летчику уйти от преследования, затеряться в полутемном лесу. Но это делало погоню еще интереснее, добавляло в ощущения искру охотничьего азарта. Наверное, так чувствовали себя их далекие вельможные предки, загоняющие в лесу упрямого и непокорного, гордого, но смертельно раненого зверя.
А он бежал, напрягая последние силы, бежал на восток. Передовая где-то там, за этим лесом, всего в нескольких километрах. Только бы успеть углубиться в лес. Там, в хаосе бурелома, среди темных, покрытых мхом валунов, в чаще молодняка, его не найдут. Как он потом доберется до передовой, как ее минует, он не думал, все силы уходили на то, что бы бежать как можно быстрее и не упасть. Но… Он упал. Со всего размаху ударился лицом и грудью о выступающий из земли корень. Резкая, ни с чем несравнимая боль резанула измученное тело, и только скрутивший легкие и гортань судорожный спазм не дал ему потерять сознание…
* * *
Надрывный и протяжный вой сирены воздушной тревоги грубо и безжалостно вспорол вечернюю тишину. Все изменилось моментально, настороженное затишье взорвалось суетой, криками, хлопаньем дверей и вслед за людьми заговорили зенитки. Заговорили зло и отчаянно, в каждый свой выстрел, вкладывая всю боль измученного народа, с каждым снарядом посылая в небо, навстречу бомбардировщикам, всю свою ненависть и проклятия.
Маленькая восьмилетняя Тонечка торопливо спускалась по лестнице. Её, по детски, коротенькие ножки, упрятанные в огромные, явно не по размеру, валенки, отсчитали последние ступеньки и вынесли ее на улицу. Девочка замешкалась в квартире, и когда выбежала на улицу, налет уже начался. Отвратительный, нарастающий свист сменился кошмарным грохотом близкого взрыва. Вспышка рванула брусчатку улицы, разметала остатки гранитного фонтана, опрокинула выщербленную и безрукую статую женщины-спортсменки. Тугая взрывная волна подхватила ослепленную и оглушенную девочку, протащила по грязной мостовой и безжалостно ударила о стену дома. Из разбитого носика брызнула кровь, немеющие губы раскрылись, тщетно пытаясь закричать, но горячий воздух, вместе с криком и болью, застрял в горле. Но уже через секунду падающий обломок доски больно ударил ее в живот и словно выбил эту пробку. Тонечка закричала. Красивые серые глазки, полные слез, крепко зажмурились от боли, страха, и отчаяния, и в этот момент девочка увидела папу.
Он лежал на земле, среди деревьев и ему было плохо. Очень плохо, намного хуже, чем ей. Своим маленьким, женским сердечком Тонечка почувствовала, что папе, ее родному, любимому, ненаглядному папулечке, грозит смертельная опасность. И эта, пока еще невидимая и непонятная угроза совсем рядом, в нескольких десятках метров, и она медленно, но неотвратимо, приближается. И девочка закричала снова. Но теперь уже она кричала не от боли, терзавшей ее маленькое щуплое тельце, она звала своего папу. Папу, папку, папулечку…
* * *
Он раскрыл глаза, на мгновение ему почудилась его маленькая дочь, оставшаяся в Москве вместе с женой. Вся его семья. Родители, вместе с братом, канули в лету во время гражданской войны, а других родственников у него попросту не было. Жена и дочь, вот и все, что у него есть, самое дорогое. И он должен жить, хотя бы ради них, хотя бы потому, что они ждут, они верят, что он уцелеет и вернется к ним, когда эта проклятая война закончится.
Он должен жить! Окровавленные руки приподняли тело, помогли сесть и развернуться вполоборота к преследователям. Их громкие голоса приближались. Достал из чудом уцелевшей кобуры пистолет, снял предохранитель и поднял его на уровень лица.
Он должен жить! Метрах в сорока, и чуть правее, из-за дерева появилась фигура немецкого солдата с карабином наперевес. Мушка пляшущего в дрожащих руках пистолета навелась на это, чужое здесь, тело и грохнул выстрел.
Он должен жить! Ударившая пуля опрокинула фашиста в сухой папоротник. Вылетевший из рук, карабин с треском ударился о ствол дерева и рухнул где-то рядом. Остальные преследователи моментально попадали на землю и открыли ответную стрельбу. Но он уже полз, судорожно цепляясь за землю, в сторону от того места, откуда стрелял. В его пистолете оставалось еще шесть патронов, явно меньше чем немцев за его спиной, но вопреки всему, он собирался жить. Потому, что он должен жить!
* * *
Земля ощутимо содрогалась под ногами, рев бомбардировщиков, грохот взрывов и отчаянный разнобой зениток заполонили пространство. Маленькая Тонечка, размазывая рваным рукавом слезы и кровь по испачканному лицу, заметно прихрамывая, спешила на соседнюю улицу. Там, буквально в двух сотнях метров, находилась ее мама. Там, в старом каменном здании с высоким порожком и крутыми ступеньками она работала. Тонечке очень нужна была мама. И не потому, что она боялась бомбежки и не потому, что уже темнело, а потому, что она никак не могла докричаться до папы. Она кричала изо всех сил, а он не слышал, он полз и полз не туда, не в ту сторону. Надо было в другую, вверх по оврагу, она кричала и плакала, и снова кричала. Но он не слышал. И тогда Тонечка решила, что вместе с мамой они смогут закричать так громко, что папочка услышит. Он обязательно услышит.
Здание на перекрестке оказалось разрушенным, из развороченных взрывом стен валил густой дым, сквозь который изредка пробивались вялые языки пламени. Осколки черепицы, вперемешку с тлеющими деревяшками и обрывками тряпья густо усеяли мостовую. Едва ли не ежесекундно спотыкаясь в сгущающемся полумраке, периодически разрываемом вспышками падающих бомб, Тонечка наконец-то добралась до заветного здания. Однако, перед самым входом, разрушив крутые ступеньки, выбив дверь, и изрядно покоробив стену, зияла воронка от недавнего взрыва. Внутри здания суетились люди, лекарства для госпиталей надо готовить непрерывно.
Тонечка подобралась к самому краю воронки, от развороченной земли ощутимо веяло жаром и гарью. Напрягая силенки, громко закричала, но ее голос бесследно растворился в общей массе, доносившегося со всех сторон грохота. Девочка закричала снова, и вновь безрезультатно. И тогда она решила пробраться по самому краю, но уже на первом шаге, земля предательски поехала под ногой и ребенок неуклюже скатился на дно ямы.
* * *
Фашистская пуля ударила совсем рядом, вскинула ворох гниющей листвы и зарылась в землю. Он развернулся, быстро, насколько смог, и выстрелил в полумрак. Это был его шестой выстрел. Он уже понял, что ему не уйти, немцы знали, где он, и все что оставалось, это сползать вниз по сырому оврагу и надеяться, что его выстрелы хоть на немного задержат погоню. Преследователи что-то громко кричали ему на немецком, и даже пару раз предложили сдаться на ломанном русском, но он упрямо полз вперед. Боль накатывала волнами, иной раз, едва не гася сознание, но он усилием воли заставлял себя держаться. Он понимал, что потерял слишком много крови и уже начинает бредить, ему все время казалось, что доченька зовет его. Мучительно хотелось пить.
Из полумрака надвинулась темная гора, ею оказался огромный валун, пришлось свернуть влево, за ним был еще один, и еще. Обдирая руки о камни, протиснулся в какую-то расщелину, наполовину прикрытую голым кустом, двинулся дальше, но уже через несколько секунд понял, что оказался в ловушке. Вперед дороги нет, сзади враги. Ну что ж… Вот и все… Вместе с осознанием неминуемой смерти пришло холодное спокойствие, даже боль во всем теле заметно отступила. Сел, прислонившись спиной к валуну. Лицом к немцам. Несколько долгих секунд смотрел на свой пистолет, с одним патроном. К испачканному кровью металлу прилипли мелкие черные листья. Затем медленно приставил ствол к груди, в районе сердца. Мысленно попрощался с женой и дочерью. Болезненно улыбнулся и подумал, что не стоит, вот так… Плена ему не видать, он все равно умрет от потери крови, но негоже самому себя… Положил руку с оружием на колено, дулом к выходу из расщелины и обессилено замер.
* * *
Огромный, явно не по размеру, валенок давно соскочил с ноги маленькой девочки и валялся на дне воронки. Путаясь в собственных одежках, теряющая силы и уже охрипшая от бесполезных криков Тонечка, в который раз упрямо карабкалась наверх, и в который раз сползала вместе с осыпающейся землей. Её папа, папочка, папулечка погибал где-то там, далеко далеко, а она не могла до него докричаться. И мама, родная любимая мамочка, хоть и была совсем рядом, то же не слышала ее за грохотом бомбежки. И уже не осталось сил, что бы выбраться из воронки, но она упрямо пыталась снова и снова. Предательские слезы застилали красивые серые глазки, чертили на грязных щеках дорожки, капали с подбородка. Но она снова и снова карабкалась наверх.
* * *
В проеме расщелины, прямо над изломанным кустом, всего на одно мгновение появилась и затем исчезла голова в немецкой каске. Он даже не шелохнулся. И тогда голова появилась снова, задержалась и что-то заорала ему. Затуманенным взором, сквозь закрывающиеся веки, он смотрел на это видение и не шевелился. И лишь через несколько секунд, когда осмелевший немецкий солдат, аккуратно отодвинув стволом карабина мешающие ветви, шагнул в проем, последним усилием нажал спуск. Вот и все, что он хотел, забрать с собой в небытие еще одного фашиста, опрокинувшегося навзничь, хрипящего и нелепо дергающего ногами. Чьи-то руки схватили агонизирующего солдата за ворот одежды и утащили за камень. А он, медленно завалился набок, даже не заметив, как неловко подвернулась, выпустившая бесполезное оружие, рука. И когда через пару секунд в расщелину влетела немецкая граната и упала в полуметре от его ног, он успел подумать, что может быть, лежащий в нагрудном кармане, военный билет, на имя Прохорова Ивана, уцелеет и…
* * *
Скатившись в очередной раз на дно воронки, маленькая русская девочка, с красивыми серыми глазами и замечательным, добрым именем, повернулась на бок и попыталась встать на колени. Но в этот момент, словно что-то почувствовав или увидев, вздрогнула и через мгновение, громко и протяжно закричала. И в этом, рванувшемся в небеса, отчаянном детском крике, металась и горела болью ее душа, протестуя, не веря, не желая верить в неизбежность страшного, непостижимого горя…
* * *
Вечерний асфальт устало стелился под колеса автомобиля. Серебристая «Тойота» плавно и неспешно несла своего единственного пассажира, прочь от шумной московской суеты. Прочь от всех дневных забот и волнений, работ, офисов, нервов, навстречу вечернему покою и тихой прохладе ночи. Столица осталась позади, но машин на трассе почти не убавилось. Какое-то время серебристая легковушка двигалась вперед, все в том же направлении, словно надеясь найти умиротворение на этой бесконечной дорожной ленте. Но потом, грусть и усталость водителя передались машине и, потеряв всякую надежду, но обретя разочарование, «Тойота» свернула на малозаметную дорогу, тут же потерявшуюся в небольшом подлеске.
На въезде в элитный поселок, уютно раскинувшийся на берегу живописного озера, прямо под услужливо поднятым шлагбаумом, машина остановилась.
- Привет, Саша, – водитель опустил дверное стекло и приветствовал подходящего охранника.
- Здравствуйте, Михаил Юрьевич. Как настроение?
- Нормально, - водитель устало улыбнулся. Взгляд сместился чуть в сторону, там, в десятке метров, весело крутил педали трехколесного велосипедика маленький четырехлетний мальчуган. Санька. Сан Саныч, так сказать. Значит жена охранника, стройная темноволосая Вероника, вместе с малышом пришли проведать своего мужа и папку.
Михаил потянулся и взял на боковом сидении специально приготовленный пакет с апельсинами. Три килограмма любимого лакомства для того самого водителя серьезной трехколесной машины, что уже привычно и радостно спешит навстречу.
- Здластвуй, дядя Миса!!! – Санька лихо затормозил возле самой дверцы «Тойоты».
- Здравствуй и ты, Александр, - вполне серьезно приветствовал малыша Михаил. – Как твои дела?
- Халасо – нетерпеливые и быстрые, детские ноги раскачивали педалями велосипед то взад, то вперед.
- Ты сегодня слушался маму? – взгляд мужчины на мгновение упал на подошедшую Веронику. Красавица… И умничка, наверное… Спокойная, добрая, женственная…
- Один лаз не слусалса, - малыш на секундочку виновато опустил голову. - А потом весь день слусалса.
- Молодец! – Михаил одобрительно кивнул и протянул ребенку апельсины. – Значит, заслужил. Вот, держи.
Глаза маленького Саньки мгновенно вспыхнули ослепительными искрами радости, и он громко и счастливо закричал:
- Мама! Папа! Мне дядя Миса опять подалок пливез!
Малыш высоко и гордо поднял пакет с лакомством и вдруг мгновенно посерьезнел. Слез с велосипеда, аккуратно положил апельсины у переднего колеса и подошел к автомобилю. Вынырнувшая из правого кармана шортиков рука протянулась к открытому окну, и в маленькой раскрытой ладошке оказался картонный кружочек, с изображением покемона.
- Дядя Миса! Я вам далю! С днем лаздения!
Тугой горячий ком неожиданно застрял в горле, глухая затаенная боль резанула струны души, мгновенно увлажнив глаза и заставив вздрогнуть. Бог мой, как же сильно захотелось сказать: «Спасибо, сынок!»… Сыночек… Но… Михаил неимоверным усилием взял себя в руки.
- Спасибо, малыш, - «покемон» перекочевал в нагрудный карман пиджака. - Это замечательный подарок! Даже самый лучший!
- А откуда ты знаешь про мой день рождения? – Михаил ласково потрепал мальчонку.
- Я у папы спласил, а он мне вчела сказал, - Санька подхватил апельсины и лихо оседлал велосипед.
- Михаил Юрьевич, - вмешалась в разговор Вероника. – Здравствуйте. А вам действительно завтра исполняется тридцать три года?
- Здравствуй, Вера. Действительно. Только не завтра, а послезавтра, в пятницу. - Михаил улыбнулся, затем кивнул на подъезжающий сзади «Форд», жестом извинения развел руки и тронул свою машину с места. И, уже набирая скорость, услышал приглушенный расстоянием звонкий голосочек маленького Саньки:
- Мама, а мозно мне плямо сяс один апельсин?
Вечерело. Ласковые лучи заходящего солнца освещали красивый двухэтажный коттедж, стоящий почти у самого берега. На резной, деревянной террасе, плавно сбегающей ступеньками к самой воде и перерастающей в десятиметровый помост, в плетеном шезлонге сидел Михаил. Слабый, и, уже по вечернему, прохладный, ветерок поднимал легкую рябь и дробил яркими бликами закатную дорожку, протянувшуюся по чистой воде озера.
Неожиданно и раздражающе противно зазвенел сотовый телефон. Нет, мелодия звонка была очень даже приятной и легкой, просто настолько сильно несовместим был этот механический звук, эта сирена тревоги, сигнализатор проблем, с окружающей тишиной и умиротворенностью. Михаил поморщился, настроение упало еще сильнее, и нехотя взял трубку. Опять дела фирмы, как же надоел этот бизнес, как белка в колесе, каждый день одно и то же.
- Слушаю, - радиоволна подхватила тихий и безразличный голос уставшего человека, мгновенно коснулась одной станции, срикошетила от другой и вонзилась в телефон абонента.
- Михаил Юрьевич, докладываю, - бравый голос начальника охраны, в прошлом боевого капитана, звучал бодро, но, как показалось Михаилу, несколько растерянно.
- Монтажники закончили установку и наладку системы «Око» в девятнадцать двадцать. Я лично принял дежурство и отпустил специалистов, - голос капитана несколько сник и потерял былую упругость.
- Но… Пока проверяли сеть и камеры, все было в порядке, а после получаса самостоятельного слежения, я уже в этом не уверен.
- Проблемы с техникой, Вячеслав?
- Нет, камеры в норме, мониторы, сеть и прочее тоже. Не в этом дело, – уверенность и решимость, так присущие начальнику охраны, улетучивались с каждым словом.
- Тогда в чем же? – несмотря на какие-то проблемы, сама ситуация уже начинала понемногу веселить. Боевой офицер, прошедший войну – и так растерян, словно девица перед первым поцелуем.
- Мы тут кое-что наблюдаем на мониторе, - казалось, капитан сконфузился окончательно.
- Что именно?
- Да я и сам не знаю что это. – Михаил вдруг ясно представил, как капитан пожимает плечами и стыдливо прячет взгляд.
- Так, Вячеслав, мое присутствие требуется?
- Нет… Но… Я просто хотел, что бы вы знали… Моя обязанность…
- Стоп. – Михаил резким голосом перебил начальника охраны. – За проявленную бдительность объявляю благодарность. В том, что ситуация у тебя под контролем, я не сомневаюсь. А что именно вы там наблюдаете, я завтра посмотрю на записи. Вопросы есть?
- Никак нет, Михаил Юрьевич.
- Тогда отбой. До завтра, – серебристо-черная «Нокиа» вернулась на свое место на невысоком, плетеном столике.
«Черт бы побрал эту систему видеонаблюдения. Не было проблем, так купила баба порося. Ладно. Завтра разберемся». Михаил закинул руки за голову, потянулся, и, с упоением, распрямил затекшие ноги.
Пока говорил с Вячеславом, заметно похолодало. От озера все сильнее тянуло сыростью. Хвойный лес на дальнем берегу уже наполовину поглотил красное солнце, похоже, завтра будет ветрено. Рядом с помостом громко плеснула рыбина, дрожащие круги торопливо пробежали по воде и бесследно растаяли.
Снизу донесся приглушенный девичий смех. Михаил удивленно вскинул брови, подумал, что показалось. Однако, секунд через десять, смех повторился. На выложенной плиткой дорожке, плавно огибающей деревянную, расписную беседку, появилась молодая девушка в легком платьице. Игриво пробежала пару шагов по бордюрчику, грациозно вспорхнула на помост и стала подниматься по ступенькам на террасу. Вот оно что. Юлька приехала в гости к родителям.
В дальнем конце участка, в домике для гостей, вот уже который год, жила пожилая семейная пара, Владимир Васильевич и Зинаида Александровна. Вынужденные переселенцы, а точнее, беженцы, из республик Средней Азии. Распродав, там, за бесценок, все нажитое годами, перебрались в Россию. Денег хватило только на то, чтобы купить ветхий домик в глухой, умирающей деревушке, в три десятка дворов. И когда шесть лет назад, путешествуя по диким местам Поволжья на своем внедорожнике, Михаил случайно наткнулся на эту деревушку, то был просто шокирован. Из убогого, скособоченного, уже уходящего в землю саманного домика, на звук автомобиля вышел мужчина, настолько сильно похожий на давно умершего, и так любимого маленьким Мишкой деда, что он просто не смог проехать мимо.
Остановился. И уже через пять минут сидел во дворе на лавочке и разговаривал с хозяевами. И ел сочные спелые груши, которыми его угощала, немного смущаясь, угловатая девочка-подросток, в латаном перелатаном, до предела застиранном платьице. Поздний ребенок, смышленая и любимая родителями Юлька. А еще через пару десятков минут, повинуясь непонятному зову души, предложил хозяевам перебраться к нему.
Владимир Васильевич и Зинаида Александровна долго не могли решиться на еще один переезд, но, в конце концов, наверное, именно это, изношенное и скорее всего единственное платьице дочери оказалось последним и решающим аргументом. Вот так они и оказались здесь, на его участке. Михаил поселил их в домике для гостей, кухня, три комнаты с мебелью, санузел, ванная - все условия. Помог с документами, устроил Юленьку в школу, сам назначил и стал платить им пенсию, весьма и весьма приличную. Поначалу он не понимал себя, но продолжал, удивляясь самому себе, заботиться об этих, по сути, чужих и посторонних, людях. И лишь потом, много месяцев спустя, осознал, что же они для него стали значить.
Благодарные поселенцы принялись ухаживать за участком, Зинаида Александровна периодически убирала в его доме и готовила ему еду, так как ни женой, ни подругой он к этому времени так и не обзавелся. В его жизни были, конечно, женщины, и совсем уж случайные, на один вечер, и не очень, что задерживались на месяц, другой. Но в конечном итоге, все они оказывались не тем, что ему хотелось, не той, которую он искал и о которой мечтал. Так и жил до сих пор в одиночестве, без жены и детей, только он, да большой черный кот, по прозвищу Оська.
- Добрый вечер д…, дядь Миш, - голос Юльки с возрастом стал нежным и бархатным, в нем даже и следа не осталось от былой подростковой звонкости и несдержанности. Да и сама заметно изменилась, похорошела. Стройное тело обрело плавные, сексуальные, упругие, в нужных местах, формы. Да и легкое цветастое платьице стало предельно коротким. В общем, все, как полагается, для окончившей третий курс студентки, одного из Петербуржских институтов. Да и лет ей сейчас, поди уже, двадцать. В самом соку, девица, прямо на выданье. Женихи, наверное, табунами вьются вокруг.
- Привет красавица. Давно не виделись. Составишь компанию? - Михаил жестом указал на шезлонг по ту сторону столика. - И сделай одолжение, прекрати «дядькать».
- Хорошо, Миш, как скажешь. - Юлька грациозно опустилась в плетеное ложе и с явным удовольствием откинулась на спинку, длинные каштановые волосы красиво рассыпались по плечам.
Михаил открыл глаза, взгляд автоматически сфокусировался на светящемся табло настенных часов. Черт! Третий час ночи! А он все никак не может заснуть, не спится. Из головы не идет вечерний разговор с Юленькой. Разбередила, проказница, старые раны.
Ногой сбросил помятую простыню и резко встал. Одинокая кровать попробовала протестующе скрипнуть, но тут же умолкла. Босиком прошлепал по коридору и по деревянной, резной лестнице спустился на кухню. Выудил из холодильника литровую упаковку апельсинового сока, залпом выпил больше половины. Мучительно захотелось выйти на террасу, но, пожалуй, все же не стоит, комары сожрут моментально. Вернулся в холл. От легкого прикосновения ожил настенный, плазменный «Панасоник», мягкий уголок, причудливой, каплеобразной формы принял в свои объятия крепкое, мужское, по-спортивному, сложенное тело. Послушный «дистанционник» поменял канал на музыкальный, убавил громкость и покорно занял место рядом с хозяином. Чьи мысли медленно, но неуклонно поплыли в прошлое, всего на несколько часов назад, и снова окунулись в атмосферу вечернего разговора.
- Миша, а можно нескромный вопрос? - вокруг расположенных по периметру террасы и с трудом разгоняющих ночную мглу, «китайских» фонариков, вот уже второй час вилась мошкара.
- Давай, - Михаил усмехнулся, ясно же, о чем спросит. Разговор уже долго кружил вокруг, да около, и все ближе подбирался к этой теме. Да и что же еще так интересует девочек в ее возрасте.
- Как получилось, что ты, в твоем-то возрасте и с такими-то деньгами, до сих пор не женат? Да и характер у тебя спокойный, добрый. Так в чем же дело? - Юля поплотнее укуталась в принесенный им чуть ранее плед.
Оно и к лучшему. Ни к чему все эти провокационные позы, с ненавязчивым видом на трусики-бикини, между чуть раздвинутых, стройных ножек. Хотя, может он зря вот так вот, может не какая это не провокация, просто взгляд на мир и, как отражение, норма поведения девушки. А вот его мысли, о возможных провокациях, уж точно не норма. Но если девочка ждет, что он сейчас начнет плакаться ей в жилетку, и говорить какой он разнесчастный, то это зря. Не будет этого, не из того теста слеплен. Так что…
- Знаешь, - губы Михаила расплылись в легкой усмешке. - Как говорит один мой друг: «Потому, что все женщины - инопланетяне, точнее, инопланетянки!»
- Ну да! - Юлька хихикнула. - Марсианки. Злобные, агрессивные, кровожадные. Или, точнее, охотницы на сердца и кошельки аборигенов.
- Мышки - рокершы с Марса.
- Сдается мне, у твоего друга, автора этой фразы, явно заниженная самооценка. Ему, видно, сильно не хватает веры в себя, отсюда страх быть непонятым, боязнь и нежелание брать ответственность на себя. У таких мужчин, в отношениях с женщинами, остро стоит проблема последнего, решающего действия. И они… Эээ… А мы не о тебе, случайно, говорим? - Юлька неожиданно запнулась. Какие построения нагородила, не зря, видно учится. Да не должна иначе, не тот характер, если, конечно не испортился от гламурной жизни северной столицы.
- Нет, не обо мне. - Михаил покачал головой.
- Вот и я думаю, что-то на тебя не похоже. Но все же, я снова приезжаю, а дом по-прежнему стоит без хозяйки. Почему?
- Потому, что нет ее, хозяйки, вакансия, так сказать, - где-то в глубинах души уже заворочалась глухая, щемящая боль, но Михаил продолжал отшучиваться.
- Кандидатуры имеются? Рассматриваются? - что-то, практически незаметно, надломилось в голосе девушки, заставило ее упереть взгляд в доски пола, а затем резко вскинуть голову. Каштановые волосы взорвались вихрем невысказанных эмоций.
- Рассматриваются, но на данный момент, не имеются. А что, хочешь предложить свою?
Михаил раздраженно выключил телевизор, огромный экран обиженно моргнул красным светодиодом и погас. Хватит, надоела эта попса, засилье какое-то. Примитивно и несерьезно. А может и не надо этой серьезности? А то и так весь серьезный, ну просто насквозь, дальше некуда. Может поменьше требований к женщине, к будущей супруге? Поменьше этого перебора? Глядишь, уже и жил бы с какой-нибудь… Вот именно, с какой-нибудь…
Ну как было объяснить Юльке, что не нашел он еще женщину своей мечты. И ведь мечта - не о принцессе Жасмин, а просто - о Женщине. Чтобы посмотреть в глаза, и утонуть, в скрытой в них, нежности и любви, в божественной мудрости Матери, Женщины, Жены. Всего-то! Но, не видел он этого, в глазах у тех, что были рядом. А видел только то, что не очень-то хотел видеть, и хорошее, и плохое, но не то… И чем больше женщин проходило перед его взором, тем больше росло в нем убеждение, что в нашей, российской культурной среде, такую не найти. Не то, что бы их не было совсем, нет, есть, наверняка есть. Но как всегда где-то, и уже с кем-то. А значит, надо искать чужестранку. Женщины западной цивилизации доверия не внушали, в силу своей приверженности к материальному, в ущерб духовности. Остается Восток, с его накопленной веками мудростью…
После очередного и весьма неприятного, разыгравшегося три месяца назад, расставания с очередной претенденткой, Михаил зарекся заводить очередной роман. Хотя Юрий Шевчук, в одной из своих, так любимых Михаилом, песен пел: «Не зарекайся, прости, да подай. Оглянись…» И тогда же решил в конце лета, во время отпуска ехать в Таиланд. Искать жену. Где и как - помогут, есть специальные фирмы, весьма профессионально занимающиеся решением данных вопросов. Так что…
Остатки апельсинового сока спешно перекочевали в желудок, пустая упаковка, кувыркнувшись в воздухе, полетела в кухонную раковину. Все хватит! Михаил резко встал, решил, значит, решил, и нечего нюни распускать. Разнервничался, блин, только сердце разболелось. Все. Бегом под холодный душ и спать. Завтра, а точнее, уже сегодня, на работу.
Утро выдалось промозглым. Тяжелые серые тучи придавили небо и укрыли город мелкой, противной моросью. Улицы расцвели тысячами разноцветных зонтов, заблистали свежо умытой рекламой, захлюпали первыми лужами.
Полиграфическую фирму «Арт-пресс», а точнее ее основной офис, лихорадило. Огромные настенные часы, украшающие дизайнерский отдел, угрюмо взирали на суматошные передвижения персонала, безнадежно пытающегося совместить выполнение работы и обсуждение главной новости. Первое удавалось с трудом, и расчетное время выполнения заказов, вместе с ожиданиями клиентов, грозило сорваться с высот графика и разбиться мелкими осколками неприятностей. Зато второе, в смысле обсуждение, наоборот, набирало силу, обрастало версиями, домыслами, и как водиться, все новыми и новыми, ранее неизвестными, на ходу придуманными подробностями. Виновником сего переполоха являлась видеозапись, в данный момент просматриваемая директором и его замом.
Михаил остановил изображение на паузе, увеличил отдельный участок, несколько секунд всматривался в полученную картинку. Затем негромко хмыкнул, откинулся в кресле и забарабанил пальцами по столу.
- Есть версии?
- Если не считать всякой дребедени, что упрямо лезет в голову, - голос молодого заместителя звучал несколько растерянно. - То ни одной.
- Да уж. Никудышный из тебя следователь, Юрий.
- Что поделать, не на того учился. А может действительно, вызвать милицию, есть же у них какой-то опыт, спецы должны быть?
- Ты сам-то веришь, в то, что сказал? - саркастическая гримаса исказила лицо Михаила.
- Ну….
- А если без «ну»?
- Тогда - не верю, - заместитель встал и, нервно теребя в пальцах авторучку, подошел к окну.
В парковочный карман, с трудом втиснувшись меж двух иномарок, воткнулся большой микроавтобус с брендом известной телекомпании на борту. Из раскрывшихся проемов высыпал десант в одинаковой униформе и принялся деловито захватывать плацдарм для съемок.
- Вот так! Уже и телевизионщики пожаловали! - зло выговорил Юрий, наблюдавший за действиями группы оперативного захвата информации, из окна директорского кабинета.
- Только их нам и не хватало. И откуда только узнали?
- Ну откуда узнали - это интересный вопрос, наверняка кто-то из наших девочек позвонил подружке, та своей, и так далее по цепочке. А вот насчет их приезда, у меня есть идея.
- Значит так, - Михаил нажал кнопку связи с кабинкой охранника на входе.
- Виталий. Телевизионщиков внутрь не впускать, ни под каким предлогом. Никого из персонала, за исключением Юрия Константиновича, без моего ведома, из помещения не выпускать, вплоть до моего распоряжения. Приказ ясен?
- Так точно, Михаил Юрьевич! Будет исполнено!
- Вниманию всего персонала, - пальцы переключили кнопки селектора. - С настоящего момента, прошу всех оставаться на своих рабочих местах и не покидать пределы здания.
- Не хочешь, что бы телевизионщики взяли у кого-нибудь из коллектива интервью? Но они же, при всем желании, ничего толком сказать не смогут, - карие глаза Юрия смотрели вопрошающе.
- Вот именно, не смогут. А ты сможешь. - Михаил усмехнулся, качнувшееся под ним кресло легонько скрипнуло. - Ты сейчас выйдешь на улицу и расскажешь им, что мы тоже мало что понимаем, но надеемся, что это не происки конкурентов, потому, что мы преуспевающая фирма, у нас много заказчиков и качественное выполнение работы в срок, и т.д. и т.п. Понял? Расскажешь с улыбочкой. С милой, такой, улыбочкой. Может все это и не попадет в эфир, но если они все-таки покажут репортаж, пусть он работает на нас по полной. Все. Иди, делай для нас рекламу.
Михаил повернулся к монитору, убрал увеличение и пустил запись с самого начала. Итак. Сервопривод плавно разворачивает камеру слежения, установленную перед входом. В объективе проплывают мраморные ступеньки, белоснежные перила сменяются видом на газон, фокус самым краем цепляет зеленый куст сирени, на мгновение останавливается, а затем так же медленно возвращается обратно. А на улице, тем временем, понемногу темнеет, скоро проснутся уличные фонари и радостно расцветят город миллионами ярких огней.
В какой-то неуловимый момент на плавающей картинке появляется светлое пятно. Вначале оно слишком размыто и больше походит на легкую дымку, но уже через полминуты становится ясно, что это не сбой в записи и не помеха, а нечто, явно присутствующее в действительности. Белесый сгусток уплотняется и обретает формы, в конце концов, становится похожим на нечто, отдаленно напоминающее сороконожку, только ножек у нее всего шесть и они непропорционально большие. Основное «тело» призрака неярко, но учащенно пульсирует.
На картинке другой, статичной камеры отчетливо видно, как нелепо дрыгая своими отростками, то ли отталкиваясь от чего-то, то ли цепляясь, неведомый гость хаотичными рывками продвигается вперед, ко входу в офис. С трудом преодолевает примерно трехметровое, расстояние, затем, прямо над краем верхней ступеньки, над которой начинается козырек с неоновой рекламой, застывает на пару секунд, потом медленно и плавно отплывает на исходную позицию. Следующий набег идет уже по другой траектории, но результат тот же, словно что-то останавливает это белесое создание, чаще всего прямо под мигающей рекламой, а иногда и еще раньше.
А может сама реклама и останавливает? Какой-то спектр излучения, или просто электромагнитное поле? И что вообще ему здесь надо. Почему этот неведомый призрак так упорно стремиться в офис? Что его сюда привлекает? Множество работающих компьютеров и прочая орг. техника? Так ее в каждом задании навалом. Женщины? Хм… Ну так их вокруг еще больше. Мужчины? Вот только этого не надо. Но, все-таки? Не запах же краски для ризографа?
Практически бесшумно открылась дверь, и в проеме нарисовался улыбающийся Юрий.
- Все. Уехали несолоно хлебавши. Призрака они, при свете дня, тоже не нашли, сняли на всякий случай все вокруг, попытались войти в офис, но, не особенно упорно, после чего взяли у меня короткое интервью и отбыли восвояси.
- Добро. - Михаил коротко кивнул.
- Я пойду работать. Если что, буду у себя в кабинете. И еще, по нашему вчерашнему разговору о необходимости приема на работу еще одного дизайнера. Я позвонил в кадровое агентство, обещали завтра прислать.
Михаил снова остался в своем кабинете один. Наблюдение за неудачными попытками призрака пробраться в офис, почему то навели грусть. И без того, не самое радостное настроение грозило испортиться окончательно. Где-то в груди родилось и затлело щемящее чувство тоски, напополам с душевной болью. Черт, только этого не хватало. Как же он устал бороться с этой вибрирующей, тягучей нотой, смешивающей все, что накопилось в ранах души. И одиночество, и никчемность происходящего, и нереализованная мечта о сыне, сынульке, сынишке… И никого рядом, что бы просто быть и любить, и не надо слез в жилетку, и уж тем более не надо пьяных рыданий взахлеб. Надо просто быть рядом и любить. Просто любить. И все.
Мягко прошелестев роликами, открылся верхний ящик стола. Чуть подрагивающая рука выудила из его недр старую, черно-белую фотографию, в стеклянной рамке. Эх, был бы сейчас рядом дед, его любимый дед, участник Великой Отечественной, бравый летчик-истребитель, стоящий на фотографии вторым, в одном ряду с тремя своими сослуживцами. Сколько же раз он читал эти фамилии, аккуратным почерком выведенные под каждым: Вышевец, Григорьев, Петренко, Онохин.
Дед прошел всю войну, дважды был сбит, но, израненный, и со шрамами от ожогов, все же вернулся с войны живым. Вырастил двоих сыновей и смог дожить до того счастливого времени, когда маленький, четырехлетний внук, первенец Мишка, сидя на его старческих коленях и крепко прижимаясь к его груди, шептал ему: «Деда! Дедушка! Я тебя сильно-сильно люблю!!!» Как же они любили друг друга, просто души не чаяли. А бабушка, всегда, при этом, повторяла: «Две ниточки одной судьбы, вплетенной в клубок вечности». Две ниточки…
Сколько уж лет прошло, а Михаил все никак не мог забыть, как он плакал навзрыд и кричал, от непонятной, но страшной и непостижимой боли, рвущей его маленькую душу, когда дедушка умер. Когда самый дорогой на свете, самый любимый человек на всей земле - умер. Ушел. Навсегда. Навсегда…
Мама рассказывала, что тогда, после похорон, он несколько дней не разговаривал, не хотел есть, и плохо спал. И все время смотрел на эту самую фотографию…
Однажды, несколько лет тому назад, поддавшись на уговоры друзей, Михаил поехал к гадалке. Достаточно известная, с их слов, ясновидящая, пользующаяся большим уважением за свои правдивые прогнозы, оказалась довольно молодой женщиной, весьма по-деловому одетой и интеллигентной в общении. Да и офис ее полностью соответствовал бизнес стилю, вопреки ожидаемым свечам, хрустальным шарам, черным кошкам и так далее. Но самое интересное заключалось в том, что она сказала ему на самом сеансе:
- Ни чего не спрашивай. Я вижу, что ты хочешь узнать. Ты часто смотришь на старую фотографию, снимок времен страшной войны, так вот, твоя судьба на этой фотографии.
- Дед?!
- Нет, твоя судьба еще не проявилась, когда это случится, ты все поймешь.
- Но…
- Тссс… - ясновидящая прижала палец к его губам. - Ничего не говори и не спрашивай. Не ломай свою судьбу, дальнейшие мои ответы могут только помешать. А сейчас иди и не беспокойся. Ты окажешься в нужное время в нужном месте, и твое сердце подскажет тебе, что надо делать…
- Вот он, - Юрий поспешно ткнул пальцем в экран монитора. - Появился-таки.
Шел восьмой час вечера, сотрудники давно разошлись по домам. Даже производственный бардак успел уже капитулировать перед натиском уборщиц, покорно разложился по нужным местам, скрепя сердце, оторвал от себя мусор и позволил вынести его из офиса. Персонал из спецподразделения уборщиц был опытным и закаленным в многолетних боях с этим самым бардаком, но он, гордо и величаво именующий себя «образцово-показательным беспорядком», был еще опытнее и хитрее. Он просто сделал вид что сдается и затаился, в засаде, до утра, когда работники фирмы придут на свои места и тогда уж он снова захватит сразу весь офис и отыграется сполна. Тем более завтра, в день рождения директора, тут уж как говориться: «Сам бог велел…»
Завтрашний именинник, вместе со своим замом, торопливо прильнули к экрану. Призрак появился снова. Как и вчера, сначала проявилось размытое облако, потом произошло формирование тела «гусеницы», снова и снова атакующей порожки офиса.
- Что будем делать? - Юрий внимательно посмотрел на своего шефа.
- Дай мне свой сотовый. - Михаил требовательно протянул руку.
- Держи, - явно обескураженный просьбой, Юрий, протянул свой «Бэнкью»
Михаил повернулся в кресле и нажал кнопку селектора, вызывая пункт охраны на входе в офис.
- Сергей, пришли ко мне в кабинет своего напарника.
- Уже идет, Михаил Юрьевич, - молодой сержант откликнулся почти моментально. Молодец. Несмотря на свой возраст, серьезен и исполнителен.
- Вызывали? - долговязый напарник в бело-сером камуфляже, с барсом на шевроне и именем «Дмитрий» на бэджике, лихо распахнув дверь, вошел в кабинет.
- Держи, - Михаил протянул ему телефон зама. - Иди к распределительному щитку, дальнейшие инструкции получишь на месте.
- Понял, - охранник браво, по-армейски, развернулся и быстро покинул кабинет.
Михаил негромко хмыкнул:
- Вояка! Наверняка черные полосы на полу оставил от своих ботинок, при развороте.
- Да вроде нет, - Юрий не удержался и посмотрел по ту сторону стола.
- Да ладно, я же пошутил, - Михаил достал свою «Нокию» и зажал клавишу быстрого дозвона.
- Слушаю, Михаил Юрьевич. Я на месте, - донесся из трубки голос охранника.
- Значит так. Открывай щиток и отключи неоновую подсветку на входе. И никуда не уходи, трубку не ложи, пока я не скажу. Понял?
- Так точно. Сделал.
Две пары глаз напряженно уставились в монитор. Неоновый логотип фирмы, закрепленный на козырьке, погас. Как теперь поведет себя призрак? Белесая «гусеница» как раз, начала очередную попытку. Нелепо дергающиеся отростки дотолкали ее до края верхней ступеньки, призрак на мгновение замер, Михаил затаил дыхание. Новый рывок, несколько ударов «лапками» по воздуху, движение вперед на десяток сантиметров, пауза и медленное сползание боком на исходную позицию.
- Дмитрий, гаси объемные буквы, - какое-то неведомое напряжение охватило Михаила. Он уже понял, что происходит один из ключевых моментов в его жизни. Все знающее сердце протолкнуло эту информацию в сознание, и разум, на удивление, принял ее безоговорочно.
Снова вперед, рывками, до неведомой границы, и как казалось, чуть дальше, чем в прошлый раз, но снова назад. Снова и снова…
- Выключи освещение на входе. - Михаил почти кричал в трубку. Сознание раздваивалось, где-то, в районе затылка, возникла странная и несколько болезненная пульсация. Холодный пот покрыл лоб и виски.
Опять вперед, отчаянными, судорожными рывками и… вновь неудача, вновь назад.
Взгляд Михаила метался от экрана к фотографии и обратно. Что? Что же все-таки мешает призраку двигаться дальше. Ему ведь надо, видно очень надо, раз, несмотря на неудачи, снова и снова пытается пробиться вперед. Глаза, в который раз, сместились на старую, пожелтевшую фотографию, казалось, дед смотрит на него с надеждой, словно ждет чего-то. Но чего?
Тяжело скрипнула пружина стула, палец левой руки безжалостно утопил податливую клавишу селектора.
- Сергей. Открой входную дверь и зафиксируй ее в распахнутом положении. На улицу не выходи. И еще, у тебя сейчас погаснет свет.
- Дмитрий, отключи освещение в рабочей зоне.
- Но тогда же, погаснут камеры наружного наблюдения, - вмешался совсем потерявшийся Юрий.
- Нет, они запитаны напрямую от щитка, как и вся система. Ты должен был это знать. - Михаил с укором посмотрел на стушевавшегося зама. Пульсации в затылке усиливались, где-то в глубинах сознания стали проявляться, яркими всполохами, всего на одну секунду, выныривая из темноты, размытые видения: тяжелый клин бомбардировщиков в хаосе зенитных разрывов, вспышки наземных взрывов и зарево пожаров. В душе зародилась слабая ноющая боль, смешанная со страхом и тоской. Что-то он делает не так. Несмотря на все старания, призрак все еще не смог преодолеть неведомый барьер. Ему, по-прежнему, что-то мешает. Но что?
- Дмитрий, гаси, к черту, все электричество в офисе, - далекий щелчок и экран компьютера погас вместе с потолочным освещением, стихло шипение сплит-системы.
- Как же мы теперь увидим призрака? - ничего не понимающий заместитель, растерянно уставился на своего начальника.
- Я знаю, как! Камеры то цифровые, - директор уже сорвался с места, обогнул офисный стол, выскочил в коридор, и через десяток секунд был уже на выходе. Улица встретила его вечерней суетой, запахом мокрого асфальта и потрясающей, вечерней свежестью. Не обращая ни на что внимания, Михаил спешно поднял сотовый телефон, включил режим съемки через встроенную камеру и медленно поводил объективом. Вот оно. На маленьком экранчике сотового телефона неярко замигало центральное «тело» гусеницы.
Призрак, как раз приближался, двигаясь привычными рывками прямо на Михаила.
Холодная дрожь пробила спину, ладони мгновенно вспотели, боль в голове усилилась. Странные картины в сознании, стали отчетливее и обрели звуки. На какое-то неуловимое мгновение Михаил окунулся в эти видения, уши резанул грохот близкого взрыва, качнувшаяся земля едва не ушла из-под ног. Тряхнул головой, с трудом сбросил с себя это наваждение. Сфокусировал зрение на экране телефона. Пусто! Потерял! Не может быть. Спешно поводил объективом и застыл от изумления. Призрак оказался совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки и его пульсации отдавались в голове отчаянным детским криком. Казалось, маленькое живое сердечко, разрываемое горем, болью, и еще бог знает, чем, бьется совсем рядом, бьется и кричит, и плачет.
Тугой, липкий ком застыл в горле, перехватил дыхание, предательские слезы навернулись на глаза и вдруг, повинуясь неведомому импульсу, Михаил сделал шаг. Ставший ненужным телефон, крутанулся в воздухе, непонимающе ударился о мрамор ступеней и обиженно загрохотал отлетевшей крышкой.
Сквозь застилающую глаза пелену, Михаил увидел уплывающую «гусеничку», не мешкая, прыгнул за ней со ступенек и спешно подхватил ее на ладони. В лицо дохнуло жаром и гарью, земля предательски поехала под ногами. На одно мгновение, всего на одно, ему показалось, что он поднял на руки своего ребенка, ребенка, которого у него никогда не было. По-отцовски нежным движением, отозвавшимся тоской и болью в душе, прижал это теплое и пульсирующее тело к груди и рванулся вверх. Отталкиваясь изо всех сил, выскочил на развороченные взрывом, каменные ступеньки, сквозь черный, разбитый дверной проем, ворвался внутрь полутемного здания, пробежал заваленный осколками коридор и опустился на колени в середине комнаты.
Ему навстречу несмело шагнула молодая женщина, ее растерянный взгляд пробежал по его лицу, опустился ниже и внезапно обрел смысл. Женщина спешно кинулась к нему и бережно подхватила с его немеющих рук то, что он принес, укутанную в тысячи рваных, покрытых пятнами крови одежек, маленькую плачущую девочку…
Михаил пришел в себя в приемном холле своей фирмы и в этот момент призрак в его руках вспыхнул ослепительным белым светом. Пронзил полумрак помещения десятком ярких лучей, резанул сознание отчаянным детским криком и… пропал!
Он не помнил, как он пробежал мимо ошеломленно вытянувшегося охранника и застывшего с открытым ртом заместителя. Как спотыкаясь о невидимое нечто, спешил по коридору, мимо отсчитывающих девятый десяток лет каменных стен здания, мимо сплетенных в тугой клубок времени нитей человеческих судеб. Не помнил…
Перед его взором горел и содрогался от взрывов город, а сквозь надрывный вой авиационных моторов и захлебывающийся грохот зениток внезапно пробился тихий голос предсказательницы:
- Ты окажешься в нужное время в нужном месте, и твое сердце подскажет тебе, что надо делать…
Неожиданно потерявший силы, Михаил медленно осел на пол и, так же медленно, закрыл глаза. По его впалым, мужским щекам текли крупные, горячие слезы.
* * *
Огромный, явно не по размеру, валенок давно соскочил с ноги маленькой девочки и валялся на дне воронки. Путаясь в собственных одежках, теряющая силы и уже охрипшая от бесполезных криков Тонечка, в который раз упрямо карабкалась наверх, и в который раз сползала вместе с осыпающейся землей. Её папа, папочка, папулечка погибал где-то там, далеко-далеко, а она не могла до него докричаться. И мама, родная любимая мамочка, хоть и была совсем рядом, то же не слышала ее за грохотом бомбежки. И уже не осталось сил, что бы выбраться из воронки, но она упрямо пыталась снова и снова. Предательские слезы застилали красивые серые глазки, чертили на грязных щеках дорожки, капали с подбородка. Но она снова и снова карабкалась наверх.
И, когда последние остатки надежды готовы были захлебнуться в волнах отчаяния и боли, из недр темного здания на разбитые порожки выскочил мужчина, в непонятной, но почему-то похожей на летную, одежде. Грохот близкого взрыва смял пространство, качнувшаяся земля едва не сбила летчика с ног, но он устоял и, не мешкая ни секунды, прыгнул в дымящиеся недра воронки. Съехал вместе с пластом почвы вниз, подхватил предельно уставшего, обессилено скатившегося на дно ямы ребенка, и рванулся наверх. Горячая земля предательски поехала под ногами, но пилот сильными уверенными рывками вытолкнул себя наверх, преодолел порожки и оказался внутри помещения…
- Мама! Мамочка!!!
- Доченька?!
* * *
Он должен жить! Ударившая пуля опрокинула фашиста в сухой папоротник. Вылетевший из рук карабин с треском ударился о ствол дерева и рухнул где-то рядом. Остальные преследователи моментально попадали на землю и открыли ответную стрельбу. Но он уже полз, судорожно цепляясь за землю, в сторону от того места, откуда стрелял. В его пистолете оставалось еще шесть патронов, явно меньше чем немцев за его спиной, но, вопреки всему, он собирался жить. Потому, что он должен жить!
Земля внезапно ушла из-под рук, и он неуклюже скатился на дно сырого оврага. Больно ударился головой о камни, на мгновение помутнело сознание. Застонав, перевернулся на бок и вдруг увидел наверху, на самом краю оврага, свою жену и маленькую дочь Тонечку. Они что-то кричали ему и призывно махали руками, показывая куда-то в сторону. Все еще находясь в полуобморочном состоянии, не отдавая себе отчета в происходящем, он рванулся наверх, к самым дорогим в его жизни людям. И откуда только взялись силы в истерзанной душе. И когда он, выбравшись из оврага, с хрипом перекинул свое тело через торчащий корень дерева, мираж растаял. Такие близкие и родные, жена и маленькая дочь, шагнули назад и медленно исчезли, в то же мгновение он окончательно пришел в сознание.
Спешно оглянулся. Немцы уже не стреляли, но передвигались вперед с опаской и явно медленнее, иначе просто расстреляли бы его, карабкающегося, с противоположной стороны оврага. Черт, это было рискованно, вниз по оврагу, пожалуй, было бы легче. Но он уже здесь. Пора уходить. Судорожным движением сорвал с головы окровавленный шлемофон и, сколько было сил, зашвырнул его подальше, вниз по оврагу. Затем развернулся и быстро пополз прочь.
Фашисты выйдут к краю оврага несколькими минутами позже, потратят еще какое-то время на рассредоточение и спуск, найдут шлемофон и уверенно двинутся вниз по оврагу. Ну, в самом деле, куда же еще двинется раненый, теряющий силы советский летчик. Но когда они поймут, наконец, что ошиблись, будет уже поздно, сгущающийся вечерний сумрак заставит их прекратить преследование.
А он будет ползти и ползти, а когда поймет, что оторвался достаточно, с трудом встанет на ноги и упрямо пойдет вперед, от одного дерева к другому. Ближе к полуночи, наткнется на обоз с беженцами, перевяжет раны, немного восстановит силы, и снова двинется на восток, чтобы через несколько дней выйти к своим. Потому что он, Иван Прохоров, воин Великой страны, потому что он, советский летчик…
* * *
Немногочисленные прохожие и посетители Красной площади с немалой толикой удивления наблюдали, как одетый в деловой костюм, изрядно промокший, молодой человек, медленной, тягучей походкой подошел к Мемориалу Вечного огня и опустился на мокрую мраморную поверхность. Одинокая красная роза выпала из ослабевших, чуть подрагивающих пальцев. Капли бесконечного, холодного дождя, стекали по волосам, смешивались со слезами и капали с подбородка.
«Имя твое неизвестно! Подвиг твой бессмертен!» Бликующие в вечном пламени буквы, смешиваясь с болью воспоминаний, наслаиваясь на только что произошедшие события, рвали душу парня дикой, запредельной тоской и жалостью, душили слезами, давили грудь горячим криком отчаяния. Так и сидел он, на коленях, на холодном мраморе под нудно моросящим дождем, и смотрел в огонь, в живой огонь вечности.
Что привело его сюда, он не знал. Но когда наконец-то нашел в себе силы покинуть офис, где вспыхнул и бесследно растаял призрак, просто сел в свою машину и поехал, куда глаза глядят. Куда сворачивал, где останавливался и покупал цветок, он не особо осознавал. Опомнился на немного лишь, когда колени коснулись мокрого камня. Сколько так просидел, он не понимал. Рвущая сердце и душу, непонятная, щемящая боль медленно отступала, оставляя за собой полное эмоциональное опустошение и безразличие. И лишь мягкие неторопливые шаги, возникшие сзади и прошелестевший, вслед за этим, нежный женский голос, наконец-то вывели Михаила из состояния апатии.
- Молодой человек, с вами все в порядке?
Михаил поднял голову. Из-под ярко оранжевого зонта на него смотрели удивительно красивые серые глаза. Но так продолжалось недолго, буквально в следующее мгновение эти самые глаза, широко раскрылись от удивления и молодая женщина, лет двадцати пяти, немного отпрянула назад. С качнувшегося зонта сорвались крупные капли воды и упали на, и без того мокрое, лицо парня, Но Михаил этого даже не заметил.
- Ох! Простите, пожалуйста! - легкое замешательство отразилось на прекрасном женском лице. Тонкие, дугообразные брови, прямой аккуратный носик, алые, покрытые чуть блестящей помадой, губы, мягкий овал лица. И волосы! Волнистые, русые волосы, ниспадающие до самых плеч.
- Мне, право, неловко. Этот дождь…
- Что же вас так напугало, милая девушка? - мягко перебил незнакомку Михаил. Первые слова давались ему явно с трудом. - Я понимаю, что, наверное, жалок в таком состоянии, да и виде, тоже. Но, ведь не страшен?
- Да нет, ну что вы. Я… Просто вы очень похожи на одного, очень дорогого мне человека, моего деда, точнее, на такого, каким он был в своей юности. Но, это было давно, очень давно, и его уже нет… Я не ожидала… А вы действительно похожи, почти точная копия…
- Что, настолько сильное сходство? - Михаил медленно поднялся с колен. Насквозь промокшая рубашка холодила спину.
- Вы позволите? - девушка шагнула навстречу и заключила Михаила под свой зонт. - Вы промокли.
- Спасибо, - голос Михаила едва заметно, дрогнул. Эта неожиданная и, по большому счету, ничего не значащая забота, каким-то образом задела его.
- Вам в какую сторону? Или вы, быть может, хотите остаться и еще немного побыть в одиночестве? - в бездонных серых глазах заплясали озорные искорки.
- Нет. Я уже… У меня машина, рядом, на Манежной.
- Ну, что ж, нам по пути. Вы не против? - незнакомка нежно подхватила его под руку, как-то запредельно ласково улыбнулась и сделала первый шаг вперед.
Михаил открыл дверь в свою ванную комнату и зажег свет. Мокрый пиджак полетел на пол, прилипшая к спине рубашка отправилась следом, за ними брюки. Пять минут на горячий душ, ещё две на обтирание широким махровым полотенцем. Банный халат - на тело. Судорожная мысль: «Надо бы убрать мокрую одежду в корзину для белья» и внезапное, бесконтрольное раздражение. «К черту! Потом! Позже!» Двенадцать нервных шагов на кухню, сок из холодильника, полный стакан залпом, пол оборота к столу…
А на столе - большое сердце, выложенное бумажными салфетками. Юлька! Видно была в доме вместе с матерью, когда та наводила порядок. Михаил заскрежетал зубами. Первым порывом было подскочить и зло смахнуть все эти салфетки на пол. Но… Волевым усилием взял себя в руки. Не стоит. Юленька хорошая девочка, и уж, тем более, она не виновата в его таком сегодняшнем настроении. Он сам, только сам повинен в своих поступках. В том, что повел себя как… Как ребенок!
Они уже успели спуститься вниз по Кремлевскому проезду, когда прекрасная незнакомка еще раз поведала ему, что он поразительно похож на ее деда, летавшего в Великую Отечественную Войну на истребителе, и что она носит ту же фамилию, что и дед. И на этот раз эти слова повергли его в шок. Словно мегатонная бомба взорвалась в сознании парня и парализовала волю и тело. Так и стоял он, тупо смотря, как махнувшая ему на прощание рукой молодая женщина с невероятно красивыми серыми глазами удаляется прочь, в сторону Театральной площади. Стоял и не мог вымолвить ни слова. И только потом, уже заводя мотор своей «Тойоты», неожиданно вспомнил, а точнее сообразил, что так и не спросил ее имени…
Офис встретил именинника громогласным хором и аплодисментами. Михаила торжественно обсыпали розовыми лепестками, золотинками серпантина и еще бог знает чем, в лице всего коллектива поздравили, от женской его части со всех сторон расцеловали. Что ж, директора любили, он хоть и был порою непреклонен, и всегда строго спрашивал за работу, но к людям относился с пониманием, по-человечески. Вот и сейчас, он достал из нагрудного кармана специально приготовленную пачку наличности, выдержал эффектную паузу и обвел хитрым взглядом притихший коллектив. Затем торжественно вручил пачку денег бухгалтеру и приказал, не записывая ни в какие ведомости, выдать коллективу премию, по пятьсот долларов на руки каждому. Восторженный ор благодарности стал ему более чем желанной наградой.
Михаил подошел к своему кабинету и с улыбкой остановился. Дверная коробка по периметру была украшена разноцветными воздушными шариками, блестящим «дождиком» и лентой с надписью «Поздравляем!».
- И когда только успели, черти? - директор повернулся к подошедшему заму.
- Ну… - Юрий, улыбаясь, развел руками. - Я не могу выдавать чужие секреты. Спросишь у них сам. Коллектив приглашает тебя в обеденный перерыв на торжественное чаепитие с вручением подарков.
- Подарки? Это хорошо. Подарки я люблю. Особенно к чаю… - хихикнул именинник и шагнул в дверной проем.
- Да, кстати, Михаил, там из кадрового агентства прибыл дизайнер на собеседование. Когда примешь?
- Да прямо сейчас. Я пока включу компьютер и просмотрю текучку, а ты заведи его в кабинет и усади за стол.
- Добро. Сейчас приведу.
Михаил уселся в кожаное директорское кресло, расправил плечи, потянулся, оживил компьютер, и… Время застыло! Шоковый удар стер напрочь все веселое праздничное настроение. Моментально вспотели ладони. «…Твоя судьба еще не проявилась, когда это случится, ты все поймешь!..»
Дрожащими руками Михаил взял старую пожелтевшую фотографию в стеклянной рамке и медленно поднес ее к лицу. Он не верил своим глазам. На снимке, на фоне какого-то здания в Берлине, стояли ПЯТЕРО. Не четыре, как раньше, а ПЯТЬ летчиков. Вышевец, Григорьев, Петренко, Онохин, Прохоров. Прохоров! И рядом с этой фамилией стоял он сам!
Откуда-то из глубин ватной бесконечности донеслись, сопровождаемые глухим эхом, звуки:
- Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь.
Не может быть. Это не он! Конечно не он! Просто чужой человек, сильно похо…
- Михаил Юрьевич, позвольте представить: дизайнер, специалист по допечатной подготовке, Светлана Прохорова.
Прохоро… Что?!!! Михаил поднял голову, и… мир взорвался вторично!
В беспредельных глубинах вселенной медленно вращались галактики, холодные кометы равнодушно скользили по своим тысячелетним орбитам, вспыхивали и гасли звезды, рождались и умирали эпохи. А на далекой маленькой Земле, в кожаном директорском кресле сидел молодой человек, мужчина и, не отрываясь, смотрел в бесконечно красивые серые глаза сидящей напротив женщины. Сжимающей в руках сложенный, ярко оранжевый зонт.
Вселенная, не торопясь жила своей жизнью, а он просто сидел и молча смотрел в эти глаза. И тонул, тонул с головой, в скрытой в них нежности. Он уже успел понять смысл фразы: «Две ниточки одной судьбы, вплетенной в клубок вечности». И еще он понял, что ни в какой Таиланд он не поедет. Незачем. Уже незачем…