Со всяким может случиться
Вениамин сидел на диване, и ему было не очень хорошо. Он уже и не помнил, когда ему было очень хорошо. Вернее, очень хорошо ему бывало часто, но это не то «очень хорошо», о котором тут говорится. Очень хорошо — это не полный достаток, квартира, обставленная каким-то дизайнерским хламом, работа и ощущение стабильности. Не то это всё. А вот то самое «то» Вениамин упустил лет семь назад, или даже восемь. Он теперь уж и не помнил, что из себя представляло это самое «То», но и теперь явственно ощущал нехватку этого самого, ну, этого. Того.
И вроде бы, всё есть, и друзья приходят, и говорят, что ты живёшь, как король, вот только королевы меняются, как у султана турецкого жёны, и все норовят, в конце концов, скандалить, демонстративно курить, стряхивать пепел в бокал с шампанским и уходить, пошатываясь из-за кружащейся ввиду отсутствия привычки к табаку и огромного самомнения головы.
И вроде и молод Вениамин, а уже, как попавшийся в лапы кризиса среднего возраста лысеющий сорокалетний инженер, стремится к покою, постоянной женщине, котлетам, двум-трём киндерам, даче и рыбалке.
«Эй, сейчас же самая жизнь начинается! Отрываться надо! Большой город, столько возможностей, движение постоянное, тусовки, знакомства!» — кричала когда-то ему на ухо, сидя в баре на встрече одноклассников, бывшая одноклассница, с которой он давным давно, будто в прошлой жизни, сидел за одной партой. Вениамин с фальшивым согласием кивал и засматривался на архитектуру. Не сошлись они во взглядах на будущее. Потом она как-то исчезла с радаров. Видать, стала жертвой всевозможных перспектив и огромных возможностей.
А Вениамину вот не очень хорошо. Да и что такое «хорошо»? И что такое «плохо»? Как всё просто было в детстве. Даже руководство было за авторством здоровенного мужика в жёлтой кофте. Руководство было не очень большого объёма и так и называлось: «В. Маяковский. ЧТО ТАКОЕ ХОРОШО И ЧТО ТАКОЕ ПЛОХО?» Только действовало это до пубертатного возраста. Потом следовать этим хорошим правилам стало как-то стрёмно, засмеют ещё, что такой правильный. А потом уже и несерьёзно как то, взрослый всё-таки.
Когда не очень хорошо, но и не очень плохо, это называется «нормально». Но и нормального Вениамин в этой ситуации ничего не видел. Более того, всё было просто хуёво. «Просто хуёво, когда хуёво», — гласила надпись на постере, повешенной на одной из бесчисленных петербургских стен, сфотографированной и выложенной в ЖЖ молодым дизайнером по имени Стас. Стас был мастером на всякие таки фразы и общался с помощью бумаги, туши и клея со своим альтер эго по имени Лера. Но не будем о Стасе.
«Хорошо было бы, если б сейчас чудо произошло», — думал Веня, глядя на морскую гладь, проецируемую на стену комнаты простеньким проектором, экспроприированным с работы с целью починить.
На море хорошо. На море всегда хорошо. Пляжи Анапы — это не море. Море — оно не в городах. Оно отдельно от всего этого. Там, где толпы народа, где ходят раздутые диабетом и чревоугодием тела в купальниках, где продают прокисшее позавчера молоко, где ходят негры, задирают отдыхающих, фотографируются и пугают детей, моря нет. Это так, пародия, заменитель. Настоящее море нужно найти. Это хорошо знают крымские дети и вечный приятель всех боевых мальчишек и девчонок Владислав Крапивин.
Вениамину хотелось на море. Именно на настоящее море. Может быть, именно поэтому он заставил его возникнуть на оклеенной рыжими обоями стене.
«Босиком по асфальту. наша площадь и Ленин запомнят нас надолго», — мысленно процитировал Веник статус одной знакомой. И тут же кривая грустная ухмылка возникла на его расслабленной физиономии. «Да ни хрена они нас не запомнили. Ни площадь эта, ни Ленин. Хотя нет, они запомнили. Но запомнили меня. И эта площадь, и чёрный, как житель Сенегала, Ленин. И уж точно они не запомнят тебя. Они тебя забыли давным-давно. А меня помнят.»
«Чтобы произошло чудо, нужно обязательно дунуть, а иначе никакого чуда не произойдёт — чертовски верные слова,« — думал Вениамин, успокаиваясь. — «Вот только дуть совсем нечего. Да и вообще, жить надо чисто. Не буду дуть. Но и чуда тогда не произойдёт»
Но искать, чего бы дунуть было лень, и Вениамин продолжал сидеть на диване и глядеть на безмятежную морскую гладь на стене. Мыслей в голове совсем не осталось, кроме одной. Мысль эта была незатейливой и короткой: «Хочу на море».
А глаза глядели на далёкий горизонт на стенке.
«Когда чего-то очень хочется, этого всегда можно добиться».
Сказано — сделано. Вениамин поднялся с дивана, нашёл плавки, скинул с себя джинсы, водолазку и носки, натянул купальные шорты, нацепил на ноги вьетнамки, ещё раз поглядел на безмятежный пейзаж, достойный кисти господина Айвазовского, шумно выдохнул, будто перед прыжком с вышки, и с короткого разбега нырнул в изображение на стене.