(Гиппократ)
- А ты с чем лежишь? – хищно прищурившись, спросила у Ларисы соседка по палате – неопрятное создание неопределенного возраста, с торчащими во все стороны рыжими паклями, в рваном халате и в шлепанцах на босу ногу. Ногти на ногах были желтые, тусклые, давно не стриженные, а пятки напоминали рассохшийся асфальт.
Соседка подошла к кровати, бесцеремонно плюхнулась на край и ткнула синюшным кулаком в забинтованную ногу Ларисы:
- Чё это у тебя?
Лариса ойкнула от острой боли и брезгливо отодвинулась к стене.
- Вас не касается.
- Ишь, ты! Видали, фифа какая у нас поселилась. – Соседка сплюнула на пол и гордо удалилась в свой угол, продолжая верещать уже оттуда. – Знаем, знаем. Строят из себя порядочных, а потом заражают своих мужиков «Венерой» да тайно по больницам лечатся.
Лариса воткнула в уши беруши и отвернулась к стене, делая вид, что спит. Прошлой ночью она не смогла заснуть: соседки по палате храпели на четыре голоса так, что даже не помогли противошумовые вкладыши, нестерпимо ныла нога, одолевали мысли о дочерях, болело сердце, клокочущее ненавистью к супругу. Накануне, поздно вечером ее привезли сюда, на Соколиную гору, из районной больницы, в которой она пробыла почти неделю, с тех пор, как ее забрала «Неотложка» - нога, расцарапанная котом, покрылась мокрыми струпьями, местами кровоточила. Врач настоятельно рекомендовала госпитализацию, в красках расписав дальнейшее развитие болезни. Пришлось соглашаться.
Вчера днем лечащий врач Белла Михайловна неожиданно грубо бросила во время обхода:
- Ещё одна шлюха. – И зло царапнула Ларису взглядом, полным ненависти, заставив вжаться в постель.
- За что…так? – недоумевая, спросила женщина.
- За что? А вот за это, - она раскрыл историю болезни Ларисы, достала бланк и нервно потрясла им. – Сифилис у вас, блудница, - ядовито закончила она.
Сказать, что Лариса была «убита наповал» словами врача – значит не сказать ничего. Нет, свет не померк, пол не разверзся, но Лариса почувствовала, как медленно теряет сознание. До позднего вечера она лежала пластом, плакала, иногда проваливалась в сон, бредила, снова плакала, сгорая от стыда, от злости на мужа. Источником заразы был он и только он, за себя Лариса могла поручиться на все сто процентов.
В диспансере обстановка была казарменная. Хождение по коридорам регламентировалось, еда подавалась только в палаты, посещения родственниками вообще не предусматривались распорядком лечебного заведения. Связь с внешним миром осуществлялась через передачки да по мобильному телефону. К счастью, у Ларисы он был, и она могла общаться с дочерьми. С мужем разговаривать наотрез отказывалась, только сухо, совершенно бесцветным голосом выдавила из себя единственную фразу:
- Готовь документы на развод…
А супруг почти круглосуточно дежурил под окнами, вышагивая взад-вперед по аллее, бесконечно курил. Временами Ларисе было жалко мужа. Она стояла у окна и через щелочку наблюдала за ним, но не на одну записку, которые супруг беспрерывно передавал, замучив персонал, не ответила. Лариса их просто не читала. Навалилась апатия, бессонница, появилось безразличие, пропал аппетит. Остался только всепоглощающий страх.
Поэтому, когда дней через пять-шесть ей сообщили, что диагноз не подтвержден, что венерического заболевания у нее и близко нет, никакого облегчения или радости от известия не наступило. Только равнодушие, тупое животное равнодушие.
- Лорик, - гладил ее руки муж по дороге из больницы домой, - в той, первой больнице анализы перепутали. Я уже все выяснил. Хочешь, в суд на них подам? Ну, поговори же со мной. – Лариса все также равнодушно пожимала плечами и молчала.
Она стала замкнутой и угрюмой. И до сих пор лечится. Только теперь у психоневролога.
