Пусть крошевом мелких стекол – но через решетки – к небу.
В палате пустые стены, на койках соседних – кости.
Глаза закрывать напрасно – твой город тебя не бросит.
Медсестры сметают кожу с полов и из-под кроватей,
Здесь пахнет паленой плотью и хлоркой, и наплевать всем
На то, что возможно кто-то очнется от серой комы.
Снимите с хирурга маску – мне кажется, мы знакомы.
Глаза открывать нет смысла – в зрачках нити переулков.
Твой город кроваво дышит, прикрывшись горой окурков.
В нем люди вдыхают пепел, в нем солнце сожгло всем веки,
Реликтовый лепрозорий, в котором живут калеки.
Здесь улиц асфальт разбитый свернувшейся кровью полит.
И люди почти убиты, но что-то под легким колет.
Паршивое, в общем место, смотри – ничего не трогай,
Вон дети с гниющим сердцем играют на деньги в бога.
Два трупа и сверху мусор – шикарный обед собакам.
Никто ни за что не вспомнит, когда здесь хоть кто-то плакал.
Бродячие люди – тени, добыча для тех, кто сверху,
Еще не успел родиться – с тебя уже сняли мерку.
Но город закроет двери, свернется больным животным,
И ты продолжаешь верить, и пусть тебя бьют наотмашь.
Потоки кислотной влаги смывают кусочки мяса,
Собаки зароют кости и видишь - здесь все прекрасно.
Шприц нежно укусит в вену – рука рефлекторно вздрогнет.
Сестра, принимая смену прошепчет: когда же ты сдохнешь.
Укрывшись от тех, кто вправе чужие судить поступки,
Мой город, увы, бессмертен
под ребер
каркасом
хрупким.
