Колинька (Рассказ / миниатюра)

   Колинька с раннего детства мечтал стать разведчиком. Он спал и видел себя Исаевым, то есть, он очень хотел походить на героя одноименного сериала - Штирлица. Да только жизнь сыграла с ним весёлую шутку. Когда Колинька повзрослел, она своей беспощадной рукою красиво взяла его за шкирку и кинула в кочегарку местного ЖЭКа кочегаром второго разряда. Колинька не роптал. Загружая ненасытную топку парового котла углём, он смиренно рассуждал: «Значит всё правильно, и я должен выполнять работу кочегара»
   У Колиньки были две гордости – усы, и начищенная до блеска медаль. Волосяной покров над верхней губою у Колиньки был реденьким и топорщился. Вся колдовская сила губной щётки, на которую Колинька возлагал все свои надежды, почему-то улетучивалась именно тогда, когда перед ней нарисовывались женщины и особенно молодые девушки. Да! Противоположный пол на две его гордости не западал, а о достоинствах Колиньки судил кратко: «Соглашающийся он какой-то…. Из такого ни интересного любовника, ни деспота мужа…». Коротко и ясно.
   Все женщины, какие бы на дворе ни цвели или отцветали времена, или какими бы страшными деяниями о себе ни напоминали и ни заявляли эпохи, всегда любили и любят мужчин неординарных. Правда, в дружбе Колиньке ни женщины, ни девушки не отказывали.
   Другая гордость Колиньки была пришпилена к лацкану поношенного пиджачка. Парадное одеяние Колиньки всегда висело на плечиках и с тоскою ожидало праздника. Потому, что только по праздникам Колинька облачал себя в медальчатый пиджачок и шёл, как говорят, себя показать и на людей посмотреть.
   Основной функцией медальки было испускание весёлых зайчиков. Натянув на себя парадное обмурдинование, Колинька, косясь на кругляшку простого металла, который ослеплял глаза встречным гражданам, радостно улыбался - это говорило о том, что медалька выполняла свои прямые обязанности.
   …Шагая по территории местного ЖЭКа и заглядывая в кабинетные службы, Колинька всё вбирал в себя сердцем. Сердце Колиньки обливалось кровью и терзалось вопросом: «Откуда тут берутся хамы и грубияны?»
   Хоть и трудился Колинька на ниве отопления близлежащих домов, всё же в тайне души, всегда считал себя выше котельной.
   Когда отопительные батареи прекращали признаки жизни, а жильцы в своих мышиных норах начинали мёрзнуть, они, включая электрические средства обогрева, приговаривали: «Опять Колиньку на философию потянуло. Дурачок!".
   Да! Колинька в это время насиловал свои извилины всеобщими вопросами о любви, счастье, дружбе до самого гроба... И всё же самым болезненным для извилин Колиньки - был вопрос о патриотизме. Он даже начал сочинять гневные, наполненные фанатичным патриотизмом и обличением стихи. Да и не только стихи. Даже целые рассказы из под его гневного пера вылезали. Он себе часто говорил: "Запишу, Запишу... Обязательно наблюдения свои запишу. А уж читатель у меня будет. И не чета этим…" И улыбался, как-то нехорошо Колинька улыбался. И, не взирая на жалобы жильцов, Колинька, творил.
   И всё же ему очень не хватало рядом женщины. Любимой женщины. Бывало, начнёт Колинька обихаживать какую нить аборигенку-дворничиху, на звёзды свой рот отворившую и тут же получит тяжелого тумака и хамское оскорбление: «Куды, кочерга, лезешь? А ну лапы прибери!» Ну и ладно - соглашался он кротко, потирая ушибленное место.
   - Тогда давай будем дружить, - предлагал Колинька тихим голосом, отказавшей ему пассии.
   - Согласна?
   И смотрел на нового друга в юбке глазами покорными и замутнённо - печальными…
   А затем, как всегда, виновато улыбаясь, он спускался в жэковскую котельную. Поворошив кочергой в топке угли, Колинька выпивал стакан портвейна и в полном одиночестве предавался раздумьям. Думы его носили глобальный характер. И в каждое дежурство он наблюдал одну и ту же картину: как в прожорливой топке, неимоверно корчась, молчаливо, сгорал предел его мечты - штандартенфюрер СС, полковник ГБ, тов. Исаев.