Сальери (Рассказ)

Прищурив один глаз, и другим глядя в оптический прицел на сцену, где играл Моцарт, Сальери лежал в узком вентиляционном канале и держал палец на спусковом крючке снайперской винтовки СВД. «Вот сейчас,» - думал он – «доиграет это произведение, и-и….». Но Моцарт все никак не доиг-рывал. Он написал такую длинную вещь, что сам уже устал молотить по клавишам. Что же говорить о Сальери, который в громоздком придворном кафтане неуклюже ерзал на своей боевой позиции! Палец вспотел, и рука стала трястись от напряжения. Того и гляди, случится обморок со стариком.  А ведь думал он, сделать это не в театре. Было много проектов, например, пригласить Моцарта осмот-реть свою псарню и затравить там собаками, или встретить его возле дверей барделя, куда он не мог каждый день не ходить, и полоснуть бритвой по горлу. Но Сальери не был бы Сальери, если бы эсте-тика для него не была превыше всего. И вот наконец он устал ждать и выстрелил. Пуля разорвала го-лову Моцарта и залила рояль кровью. «Реквием» остался недоигранным. «Эй, Сальери!» - закричали из зала – «Мы платили деньги за билет, а ты прервал концерт!». Но Сальери не слышал, он любовал-ся зрелищем. Если бы он был не композитором, а художником, непременно написал бы картину: ряд белых клавиш, с них стекает красная жижа, рядом с табуреткой окоченевшее безголовое тело и под-нятая крышка инструмента, напоминающая крышку гроба. Однако, в зале продолжались нелицепри-ятные высказывания. Некоторые вскакивали с мест и жестикулировали руками. Кто-то залез на сце-ну, подошел к трупу и стал его разглядывать. Один человек нагнулся и начал снимать с мертвого бо-тинки. Сразу же еще многие бросились и кто шарил в карманах пиджака, кто вытаскивал из брюк ремень, а старенький дедушка расстегнул рубашку и сорвал с груди крест. Публика галдела как на базарной площади. Казалось, что она уже забыла про Сальери, и он оставив винтовку, начал вылезать задом из своей щели. По другую сторону вентиляционный канал выходил в служебное помещение театра, где только изредка появлялся механик, а большую часть времени никого не было. Забираясь оттуда, Сальери подставил стремянку, и теперь, оказавшись ногами наружу, стал искать ими сту-пеньки. Но воздух был пуст, и Антонио заволновался. Прыгать с двухметровой высоты ему не улы-балось. Но делать этого не пришлось. Кто-то крепко схватил его за щиколотки. Шок сменился ще-коткой, и попытки вылезать дальше были на время пресечены, пока ловкие руки расшнуровывали и снимали обувь. Затем пришла очередь штанов, и тут уж его резко дернули, так что он вывалился весь и, если бы не подхватили сверзился бы головой вниз. Стоявшие на нескольких уже стремянках воз-бужденные люди еще больше раздухарились, увидев богатый расшитый золотом кафтан, и чуть не разорвали его на части снимая. Белье несчастному композитору к счастью оставили, и со свистом и гиканьем понесли его вниз в зал. Там уже кипели нешуточные страсти. Негодованию любителей му-зыки не было предела. Ему кричали про возмещение ущерба в столько-то тысяч марок за полконцер-та, а потом затащили его на сцену и сказали: «Играй!». Делать нечего. Сальери в нижнем белье по-клонился публике и сел за рояль. Но клавиши были заляпаны и на педалях лежало тело. Это реши-тельно мешало предаться творчеству. Сальери извиняющимся жестом указал на все это в надежде, что его отпустят, но из зала крикнули: «Убирай сам. Что тебе здесь слуги?», и он понял, что просто не отделается. Но играть решительно не хотелось, и прежде всего потому, что для этого надо было оттаскивать труп и протирать рояль. «А сколько я вам должен за полконцерта?» - виновато спросил он у зала. Ему назвали такую нереальную сумму, что он притих. Однако, задуматься над своим поло-жением ему не дали. «Ну-у!» - прозвучало хором – «Чо сидим?». «Сейчас,» - растерянно пролепетал Сальери – «вытру только.» Он оглядел сцену. Сделать это было нечем. Тогда, не подумав, что никто его никуда не отпустит, он встал и пошел к выходу со сцены с целью найти уборщицу и взять у нее тряпку. «Ку-уда?» - опять хором спросил зал – «И-играй, так твою!». «Так ведь… вытереть…» - раз-вел руками Сальери. «Вон майка на тебе,» - ответили ему. Эта мысль поразила композитора, но он не пререкаясь, стащил майку и начал почему-то вытирать ей пол, хотя для начала игры важней было вы-тереть клавиши. Когда он это понял майка уже пропиталась кровью и для вытирания чего либо еще была уже непригодна. Пришлось снимать кальсоны. Кровь затекла между клавишами, и издавая ка-кофонию, Сальери выковыривал ее оттуда. Когда относительная чистота наступила, он сел в одних трусах на табурет и настроился на возвышенный лад, но оказалось, что надо еще оттащить труп. Вздохнув, Антонио Сальери принялся за эту скорбную работу и обнаружил, что тело почему-то стало неимоверно тяжелым. Сдвинуть его с места не получалось. Он уперся одной ногой в ножку рояля, но неожиданно сдвинул сам рояль. Будучи по природе упрямым, Сальери продолжал аналогичные по-пытки, но труп не шелохнулся, а инструмент ушел почти к самому краю сцены. Педали теперь были свободны, но оказалось, что некуда поставить табурет, чтобы нормально сесть. Остался совсем ма-ленький пятачок, и одна из четырех ножек свешивалась над ступеньками, ведущими в зал. Сальери попробовал так сесть, но чуть не полетел затылком назад. Требовалось что-то весьма немаленькое под ножку подложить. Что бы это могло быть? Он снова оглядел сцену и зал. Ничего подходящего. «Ну, долго еще?» - недовольно гудели внизу. Тупик овладел сознанием Сальери. Он отодвинул табу-рет, встал одной ногой на сцену, другой на первую ступеньку, сгорбился и заиграл.  Но моментально стало ломить спину, колени, старость брала свое. Через минуту такой игры Антонио почувствовал, что немеют руки, ноты выходят не те, мелодия наполняется фальшью, и вообще он сейчас рухнет и потеряет сознание. «Но тогда мне придется платить эту страшную сумму!» - сверлила его мысль и не давала отключиться. Кое-как он доиграл одно произведение, поклонился (аплодисменты были жид-кие) и лихорадочно стал искать, что бы подложить под табурет. Озираясь, заметил на декорации, ос-тавшейся от предыдущего спектакля, висящую саблю. Кроме нее в досягаемости был только труп ве-ликого Моцарта без головы (скорее, какие-то ошметки от нее остались, но это уже нельзя было на-звать головой). Не долго думая, Сальери подошел снял саблю, вынул ее из ножен и потрогал острие. Клинок был чудовищно тупым. Но что делать еще он придумать не мог, поэтому стащил с Моцарта последнюю одежду и стал пытаться отрубить ему руку. Он то бил с размаху, то пилил, как пилой, то упирался ногой в тело и дергал за кисть, но удалось ему это только после изрядной доли пота и ми-нут пятнадцати времени. Публика между тем все более раздражалась. «Вот сейчас мы тебя этой саб-лей…,» - крикнул кто-то. Держа руку Моцарта, Сальери подошел к спуску со сцены, поставил табу-рет и подложил под свисающую ножку отрубленную конечность. Табурет все равно шатался, твердой опоры не было, играть так было нельзя. Но время не ждало. Пришлось ему второе произведение иг-рать, скрючившись и стоя. Состояние после этого было такое отчаянное, что последовавшие усилия по отделению от тела ноги Моцарта показались ему отдыхом. Теперь, положенные одна на другую, рука и нога давали нормальную опору табурету, Сальери сел, поудобней устроился и дал жару не ху-же пяти Моцартов вместе взятых. Мало кто из музыкантов того времени умел так завести придирчи-вую публику.