Низшие твари, или почему люди так живут?
Почему все так боятся кобр? Почему их не любят, сторонятся, презирают и ненавидят? Потому ли, что они приносят смерть? Или потому, что опасны?
Нет. Нет, нет, и ещё раз нет. Боятся, потому что они сильны. Они могущественны в своей способности забирать жизнь, а значит, повелевать людьми. Они могущественны в возможности пугать, заставлять самые страшные, самые неприятные эмоции вырваться наружу. И поэтому люди уничтожают их, убивают существ, которым абсолютно равнодушны. Слабые люди боятся сильных. Пусть даже эти сильные – низшие твари, недостойные их внимания.
Люди глупы. А кобры… кобры почти как люди. Живут за счёт других, за счёт чужих жизней и чужого счастья. Живут… да просто живут, как умеют, не думая о том, хорошо это или нет.
И так же, как люди, в мире тварей, низших и никчёмных, выживает сильнейший. А слабый… слабый недостоин того , чтобы я о нём писал.
Часть I.
Ванда Аластри.
Глава 1.
Я хорошо помню тот день – дождливый, промозглый, унылый. Мрачный осенний день. Именно тогда всё началось. Именно в тот дождливый день. Такой же унылый, как моя жизнь.
К двадцати пяти годам я закончил факультет журналистики. Но журналистом не стал. Вопреки всем ожиданиям и надеждам я мечтал стать писателем. Не знаю почему – возможно, где-то глубоко в душе таилось нечто важное, невысказанное, невероятно удивительное и необъяснимо прекрасное, что рвалось наружу и никак не могло вырваться. Много раз я брался за сюжеты и тут же бросал. Не то, чувствовал я, не моё… И никак не мог найти своё. Не мог найти то, что принадлежит только Владу Куликову. И искал, искал, искал везде и всюду, мечтая найти и не упустить, передать и выразить словами. А время шло. И вот мне уже двадцать шесть. И вот в свои унылые пустые двадцать шесть я и встретил тот унылый осенний день. Который помог мне найти… И навсегда потерять.
Я помню, я стоял на остановке, ждал автобус. Дождь хлестал по щекам, заливал ворот плаща. Зонт, я, как всегда в таких случаях, оставил дома. Я стоял и вглядывался в призрачную даль, откуда с минуты на минуту должен был показаться автобус. А он всё не показывался. Опаздывал. А я всё ждал. Наконец, через четверть часа, мокрый насквозь, дождался. Автобус уже почти подкатил, уже почти открылись двери… И тут меня кто-то осторожно тронул за плечо. Я резко обернулся. Передо мной стоял мужчина. Достаточно молодой, достаточно элегантный, достаточно осторожный. Настоящий англичанин начала двадцатого века. Пожалуй, только тросточки ему не хватало. Голова гордо поднята, глаза смотрят рассеянно и куда-то вдаль, каштановые пряди выбиваются из-под черной широкополой шляпы.
-Меня зовут Эрик Аластри, - с некоторым акцентом произнёс он.
Двери автобуса широко распахнулись.
-А меня Владислав Дракула, - раздраженно ответил я, - и что дальше?
Незнакомец улыбнулся.
-Я художник, - объяснил он.
Все пассажиры зашли. Через минуту двери закроются.
-я бы с удовольствием поболтал с художником, но автобус важнее. Так что, приятно было познакомиться.
Я повернулся, чтобы вскочить на ступеньки, но он остановил меня.
-Я хочу нарисовать вас, - сказал он.
-А я хочу успеть на занятия!
Створки дверей начали медленно ползти навстречу друг другу.
-Но это совершено необходимо, - настаивал мужчина мягким, хорошо поставленным голосом, - я должен вас нарисовать…
Двери автобуса захлопнулись с глухим смешком. Я опоздал.
-Слушайте, - раздраженно начал я, представляя, как буду добираться на метро, - из-за вас я пропустил транспорт, опоздал, промок…
Не знаю, почему я промок именно из-за него, но тогда он был виноват исключительно во всём. Даже в сером небе над головой. Мужчина молча протянул мне визитку.
-Я очень вас прошу, - попросил он, - позвоните по этому номеру. Я буду ждать. Как только вы согласитесь, мы начнём работу. Надеюсь, это произойдёт скоро.
И он ушёл. Испарился, подобно автобусу, уплывшему в небытие.
Глава 2.
И почему я должен был согласиться?
Я вам скажу, почему. Фамилия Аластри мне что-то напомнила, показалась знакомой. На улицах Москвы она звучала нелепо и смешно, и всё же я где-то её уже слышал. Я ехал в метро и крутил в руках визитную карточку. Эрик Аластри. Что-то совершенно знакомое, но я никак не могу вспомнить, что… Красивая фамилия, красивое имя… нет, не его имя, чьё-то ещё, тоже на иностранный манер, тоже загадочное и непонятное… Ну, конечно!
Взгляд скользнул по сидящему напротив мужчине. Сосредоточенное выражение, тонкие очки на носу, в руках – книга. Ванда Аластри. Автор книги. Автор множества книг, которые и мне приходилось читать. Её истории всегда были неординарно изящными и странно недосказанными. Словно все события мы видим через широко открытую дверь, а проём закрывает прозрачная занавесь с неясным узором, размытым подобно туману после дождя. И герои всегда спорные, неоднозначные, с пороками, ненавистью, злостью в душе. Но какой-то благородной, оправданной злостью, и выписаны так, что начинаешь понимать героя, прощать и принимать злобу, презрение как должное. Вроде бы так и должно быть, вроде бы уже не тянет совершать подвиги во имя добра. Глупости, конечно. Но именно такой была Ванда Аластри. Умеющая заставить думать как она, рассуждать, как она, жить, как она. Пусть даже неправильно. Главное – как она.
Надо ли говорить, что после того, как я наконец осознал, какой шанс мне может выпасть – увидеть саму Ванду Аластри – я тут же набрал номер, указанный в визитке. Звонил из автомата, руки вспотели, сердце билось часто. Наверное, от волнения. А вдруг трубку возьмёт она? Но трубку взял мой недавний знакомый.
-Это говорит человек, которого вы хотели нарисовать сегодня утром, и который из-за вас пропустил автобус, - неуверенно сказал я.
-Легендарный Владислав Дракула? – шутливо спросил Эрик, - я ждал вашего звонка. Когда заключаем сделку?
-Какую сделку? – не понял я.
-Разве вы не хотите плату за работу профессиональной модели? – удивился он.
-Нет. То есть, да. Нет, глупости! Я звоню не поэтому.
-А почему?
И тут я решился.
-Простите…Эрик. Могу я задать вам вопрос?
-Разумеется.
-Ванда Аластри… Она случайно не ваша родственница?
Я чувствовал себя последним идиотом. Но любопытство пересилило смущение и страх.
Эрик усмехнулся.
-Совершенно случайно, да, - ответил он. – Сегодня в пять. Адрес найдёте на визитке.
Он повесил трубку.
Вот так, дождливым осенним днём, я и вляпался в эту историю.
Глава 3.
Огромный двухэтажный дом в центре города оказался таким же странным и неприемлемым, как и сам факт места жительства Ванды Аластри в центре Москвы. Величественный особняк, построенный в стиле девятнадцатого столетия, был окружен мощным каменным забором с причудливым витражным рисунком. Подойдя ближе, я понял, что дом построен не в стиле девятнадцатого века. Его на самом деле построили в девятнадцатом веке! Эти люди практически жили в музее, где каждая вещь, каждый канделябр и каждый кусочек штукатурки стоили баснословных денег. Сколько стоил весь дом, мне подумать было страшно. Как-то сразу захотелось отказаться от этой затеи, повернуться и идти своей дорогой.
Умный человек так бы и поступил. Но не я. Никогда не считал себя умным человеком, но это был просто верх безрассудства. А я всегда был безрассудным.
На воротах оказалась установлена камера и… всё. Только это. Несколько минут я стоял в недоумении. Но я удивился ещё больше, когда ворота открылись сами собой. Я вошёл. Медленно, со скрипом, ворота подтянулись обратно. Не оставалось ничего другого, кроме как подойти к дому, позвонить в дверь… Мне не пришлось делать даже этого. Двери распахнулись сами. На пороге стояла женщина лет шестидесяти. Маленькая и хрупкая, с внимательным, добрым взглядом светлых глаз. Женщина была одета в тёмную твидовую юбку начала тридцатых годов и белую блузу с манжетами и кружевным воротником. На плечи накинута шерстяная шаль. Волосы зачёсаны в аккуратный пучок. В центре Москвы она могла сойти за музейный экспонат. Впрочем, как и всё в этом доме.
-Я… - начал я.
-Я знаю. Несчастный Дракула, опоздавший на автобус по вине гениального, но совершенно неуправляемого художника.
Я смущенно кивнул, гадая, кто эта женщина.
-Идите за мной. Эрик вас ждёт.
Я покорно двинулся за ней по пустынным коридорам, укутанным в полумрак прошлого. Потолки здесь были высокими, стены – выцветшими, мебель – старинной и едва сохранившейся. Мы поднялись по древней лестнице с шаткими скрипучими ступенями. Сразу за лестницей женщина в шерстяной шали открыла передо мной дверь, жестом приглашая войти. Я вошёл, она следом.
Комната оказалась просторной и светлой. У стены стоял широкий стол. Но не старинный, а новый, современный. Из лакированного цветного дерева.
Эрика в комнате не было.
-Он сейчас придет, - пообещала старушка и ушла.
Я сел в большое кожаное кресло у камина, который был не более, чем обогревателем. И только тут заметил то, что нормальный человек заметил бы сразу, настолько этот предмет бросался в глаза. На стене, прямо над столом, висел большой, наверное, высотой с метр, портрет. Портрет женщины в голубом. Я думаю, так он и назывался – «Женщина в голубом». Картина охватывала фигуру по пояс, скрывая её в мягких складках шелка. Я вгляделся в лицо женщины. Я долго вглядывался в её лицо. Её взгляд, её улыбка – странная, непонятная и почему-то предостерегающая, на всю жизнь запечатлелись в сознании. Я и сейчас вижу удивительную картину перед собой: молодая женщина, облаченная в голубой шелк, такой же красивый, как цвет её глаз, сидит, сложив перед собой полные руки с гладкой кожей, и смотрит на меня своими бездонными небесными глазами. Я не отвожу взгляда от её лица, смотрю дольше и дольше. И вдруг хочется вскочить, спрятаться, убежать от этих глаз – такими холодными, равнодушными и безжалостными они постепенно становятся. А улыбка превращается в ироничную, но необычайно мягкую и нежную усмешку. Усмешку надо мной, над моими горестями и разочарованиями. Над моими промахами и провалами. Над всей моей жизнью. И больше нет сил выносить это, а я всё смотрю и смотрю… И светлые русые волосы, ласковыми волнами обволакивающие обнажённые плечи, и высокий лоб, и густые строгие брови, и глаза – холодные, властные, и улыбка, чуть тронувшая полные губы – всё вдруг становится близким и родным. И чувствуешь связь с ней, и не с ней даже, а с образом, прекрасным, загадочным и…жестоким. От неё веет жестокостью, холодом и властью. Но это тоже – близкое, родное. И остаётся только один выход – принять это в своём сердце…
Я не услышал, как вошёл Эрик. Его голос вывел меня из оцепенения.
-Вам нравится эта картина? – спросил он, задумчиво глядя на портрет.
Я молча кивнул. Потом сказал:
-Кто это?
Эрик как-то странно усмехнулся.
-Знакомьтесь, - произнёс он, - моя жена. Ванда Аластри.
Глава 4.
-Итак, - говорил он, закуривая трубку и сидя за своим широким столом, пристально глядя на меня, словно уже примериваясь к картине, - я плачу вам… допустим, тысячу, и вы выполняете все мои условия.
-Простите?
-Я плачу, вы работаете. Разве не так принято здесь, в России? – осведомился он, приподняв брови.
-Так, но… я не вполне понимаю, что вы имеете в виду под «условиями».
-О! – улыбнулся Эрик, - условия это значит, делать то, что я скажу.
-А что вы скажете?
Этот разговор начал затягиваться. Я чувствовал, что разговариваю с человеком, который явно чего-то не понимает. Иностранец, одним словом.
-Для начала вы поселитесь здесь, - он сделал жест в сторону стены, словно охватывая весь дом, - и будете готовы к работе в любое время суток.
Я слышал, что художники – люди немного странные и чуточку необычные. Но в этом художнике совершенно невообразимым образом сочетались странности, и в то же время он был… нормальным. Он предвидел эти странности и четко осознавал, что это – не что иное, как странности. Разговор продолжался.
-Я буду жить здесь неопределенное время, часами сидеть перед вам, как статуя, и за это вы заплатите мне тысячу рублей? – вежливо спросил я.
-Нет, нет, - рассмеялся Эрик, - конечно, нет! долларов! Разумеется, долларов!
-Хорошо, я согласен, - тут же ответил я.
Мы пожали друг другу руки. Но это было ещё не всё.
-Гм… у меня тоже есть одно условие, если вы позволите…
-Да?
-Вы познакомите меня со своей женой?
Эрик понимающе кивнул.
-Sure, - ответил он.
Тут в дверь постучали.
-Можно? - спросил женский голос.
Я напрягся. А вдруг это она? Вдруг сама Ванда Аластри?
Дверь отворилась и на пороге появилась невысокая хрупкая женщина с подносом в руках. Красивое лицо, тонкие черты, золотисто-карие строгие глаза. Нет, это не она. Женщина совсем не походила на портрет. И потом… Мне казалось, Ванда Аластри должна быть другой. Лучше, хуже – не важно. Но другой.
Одежда женщины, впрочем, как и одежда Эрика, не соответствовала старинному дому-музею. Джинсы, закрытые туфли, просторная белая блуза. Однако её манеры были идеальны. Она поставила передо мной поднос, налила заварку, подала чашку…
-Спасибо, - сказал я и вдруг подумал, что будто попал в старый английский фильм с современными актёрами. Многовековой дом, его любезные обитатели с безупречными манерами, вышколенная прислуга…
-Знаешь, dear, - внезапно произнесла женщина, опускаясь в кресло в углу комнаты, - я никак не могу найти свои очки…
Я поперхнулся чаем и уставился на «прислугу». Она продолжала:
-Ты случайно их не видел?
Заметив мой взгляд, Эрик от души расхохотался.
-Знакомьтесь, Влад, - весело сказал он, - это… Прости, как звучит твоё русское имя?
-Альбина, - ответила женщина, - Альбина Карлова.
-Конечно, Альбина. Но Элли – намного лучше.
-Да, - подтвердила Альбина, - Элли лучше. Владислав, вы обязательно должны остаться на обед.
Я посмотрел на часы. Половина седьмого.
-Простите, - пробормотал я, - но обед уже был, и довольно давно…
-Ох уж эти русские обычаи, - недовольно проворчал Эрик, - никакого порядка! И к тому же, Элли, Влад останется у нас надолго.
- прекрасно, прекрасно, я подготовлю для вас комнату, - захлопотала Элли, забирая поднос. - Кстати, - уже на пороге сказала она, - я совсем забыла: тебя к телефону, Эрик.
Он, извинившись, вышел за ней. Я остался один. Внимание моё привлёкла чёрная папка на столе. Даже не подумав о том, что это не слишком прилично, я открыл её и просмотрел содержимое. Внутри оказались наброски разных людей. Все они воплощением красоты и изящества, и некоторые почему-то мне кого-то напоминали. Так я перелистал все рисунки. На последней странице я обнаружил портрет юноши лет двадцати. Он не был ни красивым, ни привлекательным, однако странным образом притягивал взгляд, заставлял остановиться на правильных чертах и долго, долго вглядываться в них… У него были длинные, почти до плеч, чёрные волосы, пронзительные чёрные глаза, тонкие губы, бледная кожа. Эти глаза… спокойные, холодные, злые. И даже этот человек мне кого-то напомнил. Кого? Кого мог напомнить мне этот юноша с внешностью средневекового чернокнижника и глазами самого дьявола? Что-то неуловимое, почти невидимое и всё же что-то, что напомнило мне… самого себя. Конечно, у меня не было таких длинных волос и глаза были совсем не чёрные, а тёмно-карие, живое лицо, конечно, не мертвенно-бледное, а румяное и молодое. Но не зря же меня прозвали Дракулой. Значит, было, за что. Мама часто говорила мне, что назвала в честь Владислава Дракулы - жертвы, война, тирана…
Но как это возможно? За этими мыслями я не услышал тихих шагов за своей спиной.
-Что вы думаете о нём?
Эрик выжидающе смотрел на меня.
-Не знаю. Честно говоря, как-то не хочется о нём думать… А что за люди в этой папке?
-Герои Ванды, - ответил он, - вы, может быть, читали?
-Читал. Поэтому они мне напомнили… их самих?
-точно. А это, - он ловко выхватил из вороха листов портрет юноши, - это её худшее творение.
Я только сейчас увидел, что внизу портрета что-то написано. «Глеб».
-Его зовут Глеб? – спросил я.
-Именно так, - кивнул он. - На несколько месяцев вы станете этим Глебом.
Глава 5.
Обед проходил в центральном зале, словно созданном в средневековье. Даже для этого дома зал с каменными холодными стенами и тяжёлыми мраморными плитами на полу казался древним. В середине стоял большой дубовый стол, раза в два больше того, что я видел в кабинете. Место во главе стола – место Ванды Аластри - пустовало. По левую руку от неё располагался Эрик, рядом с собой он усадил меня, а следом – уже знакомую мне старушку с добрыми светлыми глазами, которую Эрик почему-то называл мамой, хотя старушка была почти втрое старше него. По другую сторону стола сидела Элли, она же – Альбина Карлова, которая занимала в этом доме совершенно непонятную мне должность – она накрывала на стол, убиралась, вела хозяйство. И в то же время обращалась к Эрику «dear» и разговаривала с ним так, будто знала его всю жизнь. Кто она? Сестра? Подруга? Старая знакомая? это мне ещё предстояло выяснить. Рядом с ней сидел курчавый рыжий мальчик лет десяти.
-Кто это? – тихо спросил я Эрика, глазами указывая на подростка, - ваш сын?
Он посмотрел на меня с интересом.
-А что, похож? – спросил он, делая наивное лицо.
Эрик был тонким и изящным. В чертах сквозило благородство и уверенность. Волосы мягкими локонами обрамляли остроконечное лицо. Лоб высокий, нос прямой, губы всегда сложены в тонкую нить – настоящий аристократ. А этот рыжий мальчик не мог усидеть на месте, глаза бегали, подозрительно изучая каждый предмет и тут же переключаясь на другой. О сходстве не могло быть и речи.
-Ну… может быть, он ещё маленький, чтобы судить, - неуверенно сказал я.
Эрик рассмеялся.
-Спасибо и на этом, - шепнул он. Заметив моё растерянное выражение, он добавил: - Это не мой сын, Влад. Это сын Элли. Его зовут Роман.
-понятно… - рассеянно пробормотал я.
Мне становилось всё интереснее, кто эта женщина. Спросить я не решался. Почему-то мне казалось, что это будет бестактный и неловкий вопрос. Наверное потому, что я начал подозревать самое худшее. Конечно, в то время я мало заботился о бестактных вопросах, личных папках и чужой жизни. Поэтому я тут же, совершенно не подумав, задал следующий вопрос:
-А кто сидит рядом с миссис Аластри?
-Миссис Аластри? – удивился Эрик, - почему вы так её называете?
-Я думал, так принято…
-У иностранцев? - Эрик изобразил возмущение, - между прочим, мы живём здесь уже шесть лет и вполне привыкли к обращению по имени! Кстати, почему вы решили, что Ванда тоже из Англии?
Я был повержен и смущён. Да и к тому же, не знал, что ответить. В конце концов я не нашёл ничего лучше, как ответить вопросом на вопрос:
-А откуда же она?
-Не знаю, - Эрик беззаботно пожал плечами, - не имею ни малейшего понятия.
-Простите, если вас обидел, - поспешил извиниться я, - я понимаю, что не должен спрашивать такие…
-Да нет, я правда не знаю, - возразил он, - и никогда не знал.
Я почувствовал, как брови мои медленно поползли вверх.
-Так кто же там сидит? – повторил я, вдруг вспомнив, что так и не получил ответа.
Но Эрик уже громко обсуждал с матерью дождливую погоду за окном.
-Кошмар, - возмущался он, - в России всегда идёт дождь! Был бы я умнее, никогда бы…
«обиделся», - грустно подумал я, без интереса разглядывая крылышко румяной поджаренной утки в своей тарелке.
«Вот дурак!»
Но это я уже подумал про себя самого.
Глава 6.
После обеда, как его называли все в этом доме, и после ужина, как его упрямо именовал я, Эрик настоял на том, что нужно сегодня же, сейчас же начать картину. Он изменился – стал суетным, беспокойным и очень взволнованным. Постоянно велел мне поменять позу, сесть прямо, потом прилечь, потом присесть, прислонившись к спинке дивана в мастерской, потом встать, и опять сесть, вытянув шею и глядя ему прямо в глаза – словом, наконец-то стал похож на настоящего художника. На человека, который собирается создать шедевр, творение всей своей жизни. В конце концов я нашёл нужную позицию, нужный взгляд, нужное выражение лица. Эрик глубоко задумался, бесцельно смотря на белый лист, прикрепленный к мольберту. Казалось, он забыл обо всём на свете и думал только об одном. О своей картине. О том, что он должен сделать – и если не сделает, потеряет смысл творчества, а значит – жизни. Я не шевелился, хотя с каждой минутой это становилось всё сложнее. Вдруг Эрик очнулся, мельком взглянул на меня и начал молниеносно, лихорадочно рисовать. Движения его становились всё быстрее, будто он боялся, что не успеет. Вдохновение покинет его раньше, чем будет сделан набросок и можно будет увидеть основные черты и почувствовать характер всего произведения.
Я сидел неподвижно около часа, безучастно, как наказал Эрик, смотря в окно. Я посидел бы там, несмотря ни на что, ещё столько же, но вдруг дверь широко распахнулась, и в мастерскую ворвался рыжий мальчик. Как же его зовут?.. Ах, да, Роман. Он остановился на пороге и невидящим взором оглядел мастерскую. Наткнувшись взглядом на Эрика, он громко, визгливым, испуганным голосом воскликнул:
-Эрик, пожалуйста! Там мама… - он никак не мог ухватиться за главную мысль, то и дело переводя дыхание и почему-то вздрагивая, - там маме…
-Что случилось? – тихо, медленно, чётко произнёс Эрик. В тоне его слышалась угроза и плохо скрытое раздражение, - какого черта ты врываешься сюда, когда я работаю, и пристаёшь со своей мамой?
Дыхание его стало частым и прерывистым. Руки сжались в кулаки. Черты лица ожесточились, кожа побелела. Он был в ярости. Куда делся тот джентльмен, которого я имел честь видеть ещё час назад? Где тот благородный англичанин в широкополой шляпе и длинном чёрном плаще? Передо мной стоял разъяренный зверь.
-Вон! – крикнул он, замахнувшись на мальчика, - вон отсюда, Карл!
-Я не Карл, - плаксиво ответил мальчик, отскочив в сторону, - я Роман! Роман! Неужели так трудно запомнить? Там маме плохо, Эрик! Опять! А вы тут…
-Уйди с глаз долой! – прорычал Эрик.
-Но там…
-Быстро!
Роман попятился к двери. Он сделал последнюю попытку, тихо прошептав осипшим голосом:
-Маме плохо…
И прежде чем Эрик успел крикнуть что-то, скрылся за дверью.
Я был поражён. Этот человек, такой безобидный, благовоспитанный, само совершенство, теперь предстал передо мной в другом свете. Теперь он превратился в тирана – бездушного, жестокого, вспыльчивого и… опасного. Вырвался наружу спавший в нём зверь. Взбунтовался, рассвирепел, дал волю эмоциям, злости.
Был ли это настоящий Эрик? Или только отражение? Или иллюзия? А если и вправду – тиран? И знал ли я его достаточно, чтобы размышлять над этим?
-Сидите смирно и не дёргайтесь, - уже спокойно, без тени гнева, сказал Эрик. Глаза его, светлые, благородные, снова светились доброжелательностью и добротой. – И не вздумайте менять выражение лица, - добродушно добавил он, заметив моё удивление, - я не хочу, чтобы герой получился вопрошающим у всего мира: «Почему жизнь так несправедлива?»
Глава 7.
В тот день – первый день моего пребывания в том удивительном, старинном, полным тайн и загадок доме – я заснул со странным ощущением того, что попал в сказку. Или, по крайней мере, в какой-то интересный, и как это говорят англичане – «exiting» - то есть захватывающий – фильм. И действительно, было безумно интересно, что же случится дальше? Какой ещё сюрприз преподнесет мне этот визит, обещавший затянуться на несколько месяцев? Я думал – немало. Я провёл там полдня, но всё ещё не видел хозяйку дома. Женщину-легенду, женщину-загадку. Женщину, которая, не подозревая об этом, перевернула мою жизнь, всего лишь оказавшись женой художника и живя в этом доме. Я думал об этом всё время. Я думал об этом, когда ложился спать, когда уже начал засыпать. Но, надо сказать, заснуть мне всё же не удалось.
Часы пробили одиннадцать, когда в дверь моей комнаты постучали.
-Владислав? – спросил голос из-за двери, - вы спите?
Я вскочил. А вдруг это она? Неужели я наконец её увижу? Эту женщину с портрета, смотрящую своими властными, холодными глазами. И в то же время смотрящую так доверчиво, кажущуюся такой близкой и знакомой. Неужели сейчас, в эту минуту?
-Да, да! То есть, нет! я не сплю! Заходите!
Но вошла не Ванда Аластри. Вошла мать Эрика.
-Вы не составите мне компанию в это позднее время? - улыбнувшись, спросила она. Тихо, будто боясь разбудить… кого? - может быть, чаю?
-Было бы неплохо, - так же тихо ответил я, заинтригованный и пробудившийся окончательно в ожидании ещё одной загадки, которую, я знал, мне ещё предстоит разгадать.
И вот я сижу в комнате старушки со старинными бардовыми обоями в цветах и такими же «цветочными» занавесками на окнах. Мать Эрика, имени которой я до сих пор не знал, сидела напротив с чашкой в руках.
-Простите выходку Эрика, - внезапно сказала она, - он вообще-то всегда был человеком очень мягким и отзывчивым. Но когда начинает создавать эти свои шедевры, - она махнула рукой, словно показывая: «безнадежно», - когда рисует, становится сам не свой. У жены научился, - печально опустив глаза, добавила она.
-А Ванда… она тоже? – осторожно поинтересовался я.
-Она тоже. Бывает, закроется в кабинете на несколько дней, и всё пишет, пишет, пишет… И никого не пускает. Неуправляемая личность. И Эрика за собой потянула.
Нельзя сказать, чтобы старушка говорила об этом с негодованием, недовольством. Скорее, она просто смирилась с неизбежным. С тем, что уже поздно менять и невозможно исправить. Мне показалось, еще немного, и она заплачет, - такая грусть овладела ей. Я поспешил переменить тему.
-А Альбина… простите, не знаю её отчества.
-Элли. Просто Элли.
-Элли. Она хорошо себя чувствует?
-Да, конечно. Не берите в голову, Влад. С ней такое случается. Реагирует на перепады температуры и погодных условий. Как это у вас называется?.. Ги-пер-то-ник, кажется?
Она произнесла слово по слогам. И хоть в её речи почти не слышалось акцента, звуки выговаривались почти правильно, и говорила она почти свободно, сразу было заметно, что она иностранка.
-Правильно, - улыбнулся я. – Но почему мальчик, её сын, звал Эрика?
-У него хранятся таблетки… не знаю, какие, но помогают. Не думайте больше об этом. Обещаю, больше такого не повторится.
Тут у меня в голове возник ещё один вопрос:
-Ваш сын, он…
-Что вы, что вы! Эрик мне не сын!
От удивления у меня открылся рот. Но, конечно, как большой мальчик, я тут же его закрыл и попытался не выразить ничего, кроме некоторой заинтересованности. Очевидно, было уже поздно.
Старушка засмеялась.
-Конечно, не сын. Я работала в его семье кухаркой, играла роль… Няни, наверное. Я его вырастила, а потом переехала сюда – растить дальше. Ой, - спохватилась она, - мы ведь даже не знакомы! А ведь когда-то я бы не допустила такого промаха! Я – Эрнестина Миллер. А вы Владислав…
-Куликов, – подсказал я, - всего лишь Куликов.
Итак, Эрик называет матерью бывшую кухарку, в его доме живёт женщина, не имеющая к нему, по-видимому, никакого отношения, её сын…
-Я знаю, о чём вы думаете, молодой человек, - мягко сказала Эрнестина Миллер, - вы думаете, что попали в сумасшедший дом и гадаете, удастся ли вам выбраться отсюда в здравом уме и доброй памяти. Или добром здравии? Неважно. Однако всё не так плохо. Элли – наша экономка. Эрик был так добр, что разрешил ей остаться здесь жить. Они хорошие друзья. А я… да, я мама. И не смотрите на меня так. Раньше я исполняла роль няни. А теперь исполняю роль мамы. Причём не только для Эрика. Для Ванды я тоже мама, и даже немножко – для Элли, у которой есть собственный ребёнок.
-У Ванды нет родителей? – неожиданно спросил я. Меня интересовало исключительно всё, с ней связанное.
-Не знаю, - старушка пожала плечами, - я о ней не знаю практически ничего. И никто не знает. Эрик тоже, - предвидя мой следующий вопрос, добавила она. - Но что-то мы с вами засиделись. Вам завтра рано вставать, много работать.
-Вообще-то я писатель, - обиженно заметил я.
Эрнестина Миллер театрально закатила глаза.
-Ещё один писатель, - простонала она, - стены этого дома не выдержат такого количества творческих, и вдобавок, невменяемых людей!
В тот день я заснул в полной уверенности, что рано или поздно и я создам настоящий литературный шедевр.
Глава 8.
-Просыпайтесь, Влад, немедленно просыпайтесь, сию же минуту! – Эрик настойчиво тряс меня за плечо.
Я неохотно приоткрыл глаза… и опять закрыл. Потом вдруг открыл и резко сел в кровати. Огляделся. Мужчина. Комната. Ночь. Я что, попал в сумасшедший дом? Интересно, когда я успел сойти с ума? Ещё вчера был обыкновенным человеком, вечно опаздывающим на свои занятия в институте. Кажется, ещё пропустил автобус… что со мной теперь сделает преподаватель?!
И тут все события всплыли в памяти. Мужчина – Эрик. Комната – одна из многих в этом старинном доме-музее. Но почему ночь?
-Который час? – невнятно пробормотал я.
-Какая разница, - отмахнулся Эрик и сунул мне в руки брюки с рубашкой, - одевайтесь, пора на работу.
-Но я не работаю! – возмутился я. Встретился с ним взглядом, и ещё одна подробность прошедшего дня озарила меня своей новизной, - Уже работаю. Через минут пятнадцать буду.
-Две минуты, - отчеканил Эрик, - не больше!
Через две минуты я обнаружил, что на часах лишь половина шестого утра. Пришлось трижды представить себе тысячу долларов наличными, чтобы с приветливой улыбкой спуститься в мастерскую неугомонного художника.
На этот раз Эрик работал спокойно, не торопясь, тщательно прорисовывая каждую деталь. Хотя, не видя картины, я мог это только предполагать. Не знаю точно, сколько времени прошло. Блеклый свет проник из-за зашторенных окон, окутав предметы таинственным неясным свечением. Медленно, с большим трудом, я просыпался. А Эрик всё работал. Не замечая утра, не замечая света, тепла. Наверное, он даже меня не видел. Только картину. Только своё творение.
«интересно, - подумал я, окончательно придя в себя и проснувшись отчасти потому, что часы пробили восемь, - все художники такие чокнутые?» Но вслух я сказал совсем другое:
-Эрик, вы обещали кое-что сделать…
-Да, конечно, аванс вы получите сегодня же.
-Нет, я не об этом. Вы обещали познакомить меня с женой.
-Конечно, - Эрик внезапно оторвался от картины и с улыбкой взглянул на меня. - Пойдёмте!
-правда? Вы сделаете это прямо сейчас? В восемь утра? – радостно спросил я.
-Она не спит. Она всю ночь не спала в своём кабинете. Я один прозябал под одеялом одиночества, - он метнул на меня лукавый взгляд, - но я уже соскучился. Представьте, я не видел её больше двух дней. Нормальные жёны и минуты не могут прожить без своих мужей, а эта…
Но я понимал, что Эрик шутит. В его голосе чувствовалась нежность, теплота, как каждый раз, когда он говорил о Ванде. Он любил её… Даже за такой короткий срок я удостоверился в этом раз и навсегда. Он любил её по-настоящему, тем великим непреодолимым чувством, которое дано узнать не каждому. Я был уверен, что он любил её. Как никого другого.
-Это её кабинет? - шёпотом спросил я, стоя перед массивной железной дверью, - неужели это действительно её кабинет?!
-Конечно, её. Не сомневайтесь.
Я нажал на кнопку у двери. Тут же в комнате раздался звонок. Тихий и мелодичный.
-Нажмите ещё раз, - посоветовал Эрик, - жмите до тех пор, пока она не откроет.
Я послушно нажал. И снова звонок. Но уже громче, резче. После того как я нажал третий раз, за дверью послышались осторожные шаги. Это она! сейчас, сейчас я увижу её, Ванду Аластри! Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Сейчас я увижу великую писательницу, покорившую сердца миллионов! В замке скрипнул ключ. Я затаил дыхание, не смея верить своей удаче. Дверь распахнулась, и я увидел… мужчину. На пороге стоял высокий мужчина атлетического телосложения. Светлые волосы, тёмные глаза, резкие смелые черты. Чуть вздёрнутый массивный подбородок придавал лицу упрямое выражение. Однако робкая линия губ смягчала впечатление, округлый овал лица дополнял портрет мужественного, противоречивого, и почему-то, как мне показалось, очень скромного человека. Но, несмотря не на что, рядом с ним я вдруг почувствовал себя очень маленьким и никчемным. Мгновение я стоял как вкопанный, настолько шокировало меня его появление. Мужчина вопросительно воззрился на нас, переводя прямой мрачный взгляд с Эрика на меня и обратно. Я ждал, что он скажет что-то вроде: «Зачем вы пришли?» или «что вы здесь забыли?», но он молчал. Наконец заговорил Эрик:
-Мне нужно увидеть жену. Будь добр, сходи за ней.
Мужчина не двинулся с места. Он всё так же молча смотрел на нас, и только глаза ещё выразительнее показывали недовольство. Тёмные глаза словно предупреждали. На лбу собрались складки, крупные черты обострились, лицо нахмурилось. Он твердо покачал головой.
-Ты не понял меня, Глеб? – спокойно, с холодной яростью спросил Эрик, ненавистно взирая на мужчину, своим телом закрывавшим весь дверной проём, - я сказал, что хочу увидеть Ванду. Пусть она уделит нам толику своего внимания и на пять минут перестанет быть писателем. Мне нужно увидеть жену, - медленно, по слогам, повторил он.
Но Глеб лишь поднес широкую ладонь к уху, будто говоря: «слушайте». В наступившей тишине я различил быстрый стукающий звук. Звук этот, до боли знакомый в повседневной жизни, здесь казался чужим и неприемлемым. Звуком с другой планеты, из другого мира, в который я попал. И всё же я узнал его. Кто-то равномерно, громко и размеренно печатал. Нетрудно догадаться, что это была Ванда Аластри. Она печатала, писала очередную красивую повесть о любви… о предательстве. О человеческой сущности. О смерти. Она любила писать об этом. Потому что знала, чувствовала, ощущала и верила. Я это осознал ещё тогда, стоя перед широкоплечим мужчиной, которого Эрик почему-то назвал Глебом, и слушая звук ЕЁ произведений, зарождающихся в этом кабинете с массивной железной дверью, вход в которую дозволялся только избранным. Если уж мужу не всегда выпадала честь оторвать любимую от работы, мне не приходилось надеяться увидеть её в ближайшем будущем.
Тот Глеб не пустил нас. Сколько бы Эрик не упрашивал, сколько бы не угрожал, сколько бы не кричал, Глеб лишь молча качал головой, а взгляд его становился всё более отчуждённым и безучастным. Наконец Эрик в гневе захлопнул дверь.
-Где это видано, - бормотал он, спускаясь по шатким ступеням в столовую, - какой-то проходимец не даёт мне увидеть собственную, - он многозначительно посмотрел на меня, - свою собственную жену! Возмутительно!
-кто он? – едва поспевая за его размашистым шагом, крикнул я, - и почему его так зовут?
-А я не знаю, как его зовут, - негодующе бросил оскорбленный муж, - это Ванда его так назвала, я тут ни при чём. Назвала, как ей вздумается, как собачку! А он за ней носится по пятам, и преданно глядит в глаза. И я ничего не могу с этим поделать! Ни-че-го!
С трудом склеенный в нормальный, этот непредсказуемый мир снова рушился на глазах. Только всё встало на свои места, всё объяснилось, и я перестал чувствовать себя отчаянным болваном, ввязавшимся в отчаянную авантюру, как я опять попал в сумасшедший дом! Опять всё перевернулось с ног на голову и все мои прежние устои угрожающе расшатывались, обещая развалиться с минуты на минуту. Что бы сказала моя мама, если бы узнала?! Скажу вам честно: она была бы в шоке.
-Я надеюсь, это был не мой последний шанс увидеть Ванду Аластри? - чувствуя себя глубоко несчастным, воззвал я к нему.
-Разумеется, нет! я вышвырну его из своего дома и тогда вы обязательно увидите это чудо своими собственными глазами! Обещаю!
На этой решительной ноте Эрик с размаху налетел на маленький прозрачный стеклянный столик, внутри которого, как я заметил раньше, находились такие же прозрачные стеклянные баночки, флакончики, тюбики с жидкостями самых разных цветов и оттенков. Эрик схватился за голову, с ужасом обозревая дело своих рук.
-Это же её яды! – прошептал он, одним прыжком оказываясь в углу комнаты, - её драгоценные яды! Отойдите! – бросил он через плечо, - быстро уходите оттуда, это змеиный яд! Бегите!
-но он безвреден, Эрик! – удивился я, - он совершенно безвреден… в таком виде.
Эрик с опаской выглянул из-за шкафа.
-правда? - недоверчиво спросил он, - честно?
-Конечно. Сейчас мы это уберем, и всё будет не так страшно.
-Нет, страшно! Страшнее любой бури, урагана и цунами вместе взятых! Вы не представляете, как она дорожит своими змеями! Фу, гадость, - его передернуло.
-У Ванды что, есть змеи? – на этот раз пришёл мой черед в ужасе хвататься за голову, - ядовитые?!
-Да, - устало вздохнул Эрик, - ядовитые. Одни из самых ядовитых в мире.
Я начал озираться по сторонам, ожидая наткнуться взглядом на яркую полоску.
-Не бойтесь, они надёжно заперты в своих террариумах. Не выбраться. Разве что, - он указал в угол комнаты, туда, где была батарея, - вот этот. Любимчик. Разгуливает, где хочет. Днём и ночью.
Я пригляделся и тут же, повинуясь инстинкту, вскочил на кресло. Под батареей, пригревшись, спал длинный, ярко жёлтый, но, в общем, с виду безобидный, удав. Удав! Здесь, в этой комнате, в этом созданном людьми девятнадцатом веке! На свободе!
-Если бы она вас увидела, - назидательно сказал Эрик, наблюдая за мной, - то очень обиделась бы. И ещё, - помолчав и явно ожидая непревзойденного эффекта от своих следующих слов, подытожил он, - она бы обязательно заставила взять его в руки и погладить.
Я содрогнулся, на мгновение представив себе скользкую кожу этого существа.
-А мне с ним даже спать порой приходится!
Я был на грани обморока. Эрик только усмехнулся.
Глава 9.
-Я не могу поверить! В это просто невозможно поверить!
Я сидел в глубоком кресле. На дворе стояла глубокая ночь. Я находился в глубоком замешательстве.
-О чём она думала? Этот человек может быть кем угодно!
Эрнестина Миллер развела руками. Потом поставила на стол фарфоровую чашку с горячим, как и у меня, чаем и принялась за вязание.
-Ещё одна загадка, - устало произнесла она, мысленно отсчитывая петли, - ещё более неразрешимая, чем она сама. И мы ничего не можем с этим поделать. Она вцепилась в него мертвой хваткой. Хотя… скорее он, чем она.
-Он что?
-Вцепился, - старушка подняла на меня светлые глаза. В них мелькнули задорные молодые искорки. – Он её боготворит, он ей предан, как никто другой, можете мне поверить. Мне кажется, он любит её.
Эта миловидная старушка, как показало время, любила посплетничать. Не подумайте ничего дурного: мой долг, как писателя собирать информацию. Впрочем, можете называть это сплетничеством, я не против.
-А какой он?
Я пытался представить себе, что это за человек. Но, очевидно, без чьей-то помощи это сделать мне не под силу.
-О!.. Он очень заботливый, добрый, отзывчивый. Он, правда, робкий и иногда совсем уж смущается… - она глядела куда-то вдаль, за окно, где в неясном свете луны поблескивали редкие капли дождя. – Тихий и спокойный. Мечта любой матери.
-Неужели он был таким всегда?
-Я думаю, нет. Вы же понимаете, шок, а потом ещё и немота. С тех пор Эрик не держит ни одной собаки.
-Эрик? – переспросил я, догадываясь об истине, - разве он?
-А вы умный молодой человек, - Эрнестина Миллер одобрительно кивнула, - вы правы. Не Эрик. Ванда в тот же день усыпила всех до одной, пропустив мимо ушей возражения – и не только возражения, но и явные протесты – мужа. Она ему даже мопса не оставила.
Казалось, всё это больше забавляет её, чем огорчает.
-Вы не любите собак?
-Я люблю. А вот она их не выносит. Рано или поздно это должно было случится. Бедняжки!
-Но раз они напали на человека, да ещё так расправились с ним… Они были бешеные?
Она лишь пожала плечами, словно говоря: «Меня это совершенно не интересует. Зачем вы спрашиваете?»
Я вдруг проникся к Глебу настоящей симпатией. Столько всего! И он совсем один здесь. Одинокий, несчастный человек, в один миг потерявший здоровье, голос, уверенность в себе…
-Мне тоже его жаль, - сказала старушка.
Интересно, она по всем лицам читала так же хорошо, как по моему?
-Простите, миссис Миллер…
-Во первых, я не миссис, - сердито возразила она, - во вторых, я просто Эрнестина. Также как Ванда не миссис Аластри, а Элли не Альбина. Я надеюсь, вы это запомните.
-excuse me, please.
родной язык вернул ей хорошее настроение.
Эрнестина… Просто Эрнестина благодушно улыбнулась.
Глава 10.
Я долго не решался сделать то, что задумал. А стрелка часов неумолимо ползла вперед, оставляя позади полночь, час, два… наконец, ближе к половине третьего я поднялся со своей кровати. Работа «профессиональной модели» на протяжении всего дня дала о себе знать. Тело ныло, каждое движение давалось с трудом. У меня даже мышцы лица затекли! Надо будет сказать Эрику, чтобы поумерил свой пыл. Или повысил зарплату! Хотя, даже учитывая мою неимоверную тягу к легкому заработку, первое было предпочтительнее. Я открыл дверь своей комнаты. Тишина. Тихо и темно. Я никогда не думал, что где-то может быть так темно. Тяжёлая, гнетущая тьма. Именно из такой тьмы обычно появляются монстры, вампиры, демоны и прочие прелести ночной жизни. Но я не об этом.
Наощупь я добрался до лестницы. Остановился. «Что я делаю? - думал я, - неужели нельзя подождать до завтра?» Я сделал ещё несколько шагов и оказался перед дверью в комнату Глеба. Рядом, в смежной комнате, находилась спальня. ЕЁ спальня. Никаких признаков жизни. Глеб спал. Свет в его комнате не горел, иначе бы тонкая жёлтая полоска пробивалась из-под двери. И тут я заметил то, что не должен был замечать. В соседней спальне горел свет. Приглушенный, неяркий свет проступал под дверью. По ту сторону комнаты не было слышно ни звука. Разве что… Нет, показалось.
Осторожно ступая по древнему паркету, я добрался до своей комнаты незамеченным и неуслышанным. Только аккуратно прикрыв за собой тяжёлую дверь, я осознал, каким чудовищным безрассудством было желание поговорить, насколько это возможно с немым человеком, с Глебом. Мне хотелось выразить ему своё сочувствие, сказать, что я его понимаю, предложить помощь. Рассказ Эрнестины вызвал во мне странные, противоречивые чувства. Конечно, я опасался человека, которого никто не знал, и которого в один прекрасный день, окровавленного, едва в сознании, Ванда привела в дом. Но весь его вид, его облик располагал к доверию, хоть в первую минуту, увидев его, я и попятился. Мне хотелось поддержать его, ещё не вполне оправившегося от укусов и потрясения.
Я был глупцом.
Глава 11.
Можно предположить, сколько я проспал, если накануне лёг в три или около того. То, что меня не разбудил Эрик, казалось небывалой удачей. Наконец-то я смог выспаться! Странно то, что меня вообще никто не разбудил. Я проспал до обеда. Не помню, отчего проснулся – то ли от небывалого шума за дверью, то ли от яркого солнечного света, заливавшего комнату непривычной радостью. Как бы там ни было, я встал только к обеду и, мысленно благодаря всех обитателей этого дома за то, что не стали будить, одним резким движением распахнул дверь. И замер. Передо мной стоял человек в полицейской форме, с пистолетом в руках. И этот пистолет был направлен в меня!
-Руки за голову! – скомандовал полицейский.
Некоторое время я стоял, как вкопанный, гадая, что нужно сделать, чтобы проснуться. Но это был не сон.
-Быстро!
Я медленно поднял руки. Полицейский обыскал меня.
-Пройдите за мной, - рявкнул он, - и не пытайтесь сбежать!
Я медленно спустился по лестнице в гостиную, подгоняемый пистолетом.
-Я не понимаю, что…
-Молчать! Вы имеете право на адвоката.
В гостиную вошёл Эрик… Нет, это был уже не тот Эрик, которого я знал. Это был безликий, жалкий человек, согнувшийся под тяжестью жизни… несчастья.
-Эрик, что происходит?! Объясните мне!
Эрик поднял на меня глаза. В них застыло жуткое, безжизненное выражение. Его глаза были пустыми, безжизненными. Сам он стал пустым и безжизненным, как будто из него выпили за одну ночь все силы, все соки.
-Отпустите его, - тихо сказал он, - это Владислав Куликов. Он работает здесь. Я пишу… писал с него картину.
Полицейский нехотя опустил оружие.
-Это правда? – спросил он.
Я показал ему паспорт, который держу всегда при себе.
-В таком случае, прошу меня извинить. Я решил, что вы убийца и скрываетесь в заброшенной комнате.
-Я убийца?!
Мне понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя и понять, что раз есть убийца, есть и жертва.
-А кто… кто убит? – севшим голосом прошептал я.
-Она, - чуть слышно ответил Эрик.
Он сделал несколько шагов по направлению ко мне. Его шатало, ноги отказывались подчиниться. Он посмотрел мне в глаза, схватился рукой за моё плечо, чтобы не упасть.
-Она, Влад, Она…
Он тяжело осел в кресло. Обвёл комнату взглядом, равнодушно взял с журнального стола маленький нож для бумаги.
-Вы понимаете? – крикнул он в отчаянии, сжав в руке нож, - понимаете, Влад?! Она мертва!
Несколько капель тёплой крови упали на столешницу. Он не заметил этого.
В гостиную вошла Элли. На ней был чёрный свитер, черные брюки, чёрная лента утопала в длинных распущенных волосах. На лице ни тени скорби. В глазах – живой блеск, на лице – уверенная улыбка. Она склонилась к Эрику, вынула из рук нож, погладила по голове.
-Успокойся, - ровным голосом говорила она, держа его руку в своей, - её не вернёшь, её больше нет…
-Не правда! Нет! не говори так!
Это был крик души. Крик боли, крик о помощи. Последнее напоминание о прежней счастливой жизни. Напоминание о призрачном счастье, в которое он так верил. О котором мечтал. И вдруг… В то утро он потерял всё. Раз и навсегда.
В то утро умерла Ванда Аластри.
Глава 12.
Рослый человек, представляющий здесь органы власти, не стал мешкать. Быстрым, уверенным движением он собрал кровь Эрика в маленькую стеклянную колбу, тщательно закупорил, написал на ней несколько слов и удовлетворённо сунул в карман.
-Мы проверим его версию, - как бы самому себе сказал он. Потом обернулся ко мне, окинул внимательным, пронзительным взглядом и добавил:
-вас мы тоже проверим, Влад Куликов. Я проверю всех и каждого, обыщу весь дом, загляну в каждый ящик. Я найду того, кто имел наглость убить Ванду Аластри! Не было ещё такого преступника, который смог скрыться от меня. Вам всё понятно?
Я кивнул, пытаясь разобраться в своих чувствах, разом смешавшихся и превратившихся в один огромный ком из разочарования, огорчения, страха. Но главными, пожалуй, были разочарование и обида. Ещё бы, я бросил всё, переехал в этот дом, начал работать моделью, только ради того, чтобы увидеть великую, несравненную писательницу, прославившуюся, будучи молодой женщиной. И вот в один миг я лишился шанса, который выпадает немногим, так как никто, никто из обычных людей, смертных читателей, никогда её не видел. Вот и я, тот, кто мог познакомиться с этим неземным, чудесным существом, упустил свою удачу! Всё напрасно! А теперь меня ещё и подозревают в убийстве! Куда катится этот мир?!
-Вы можете идти, - медленно произнёс полицейский.
-простите?
-Идите, я приму всех по очереди.
Я стоял перед ним, как вкопанный. Этот человек приказывает мне! Говорит, что я должен делать!
-вы слышали, Влад Куликов? Все обитатели этого дома должны дать показания. Пожалуйста, освободите помещение. Я позову вас.
Я молча вышел, окинув его презрительным, испепеляющим взглядом.
Оказывается, все кроме меня, уже знали. Утром Эрик проснулся и увидел рядом мирно спящую жену. Через несколько минут он понял, что она не дышит, и обнаружил на запястье маленькую красную точку – след от укола. Как установила экспертиза, вызванная тут же вместе с полицией, смерть наступила мгновенно, в районе между двумя и тремя часами ночи вследствие введения змеиного яда королевской кобры. Откуда взялся яд, догадаться было не сложно. Внизу, в стеклянной тумбочке, хранились самые настоящие, самые опасные яды, взятые у самых настоящих, самых ядовитых змей, живших по соседству. Очевидно, королевская кобра была одной из самых почётных сожительниц. И неудивительно: если мне не изменяет память, кобры – единственные змеи, питающиеся своими сородичами. Другими словами, стоило поместить в террариум к этому чудовищу любую другую змею, пусть даже ещё одну кобру, та её тут же поглощала в виде аппетитного обеда. Ужасная, холодящая кровь ирония судьбы: Эта женщина умерла от животных, которых так сильно любила, даже не прикасаясь к ним. Ирония, превратившаяся в драму.
Накануне Эрик ушёл спать рано, сославшись на головную боль. Сегодня Эрик настаивал на том, что ему подмешали снотворное. Но кто мог это сделать? В этом доме все свои. Эрнестина, Элли, её сын… Чужим был только Глеб. И я.
Я осторожно постучал в дверь.
-можно?
-Да.
Я вошёл. Ничего в этой комнате с выцветшими цветочными обоями не изменилось. Только хозяйка теперь казалась сгорбившейся, осунувшейся. Старушка украдкой вытерла слезу.
-садитесь, Влад.
Но я остался стоять.
-Вы же не думаете, что это я? – спокойно, как-то слишком спокойно и равнодушно спросил я.
-Нет, нет, что вы…
-Это не я!
На этот раз она не скрывала чувств. Слёзы полились сами собой, не спросив разрешения у своей сильной, мудрой хозяйки.
-Она была так молода! Она так много хотела сделать! Такие люди рождаются раз в сто лет. Она была удивительной, необыкновенной, странной, незнакомой… Но такой близкой! Она всегда всех понимала. Знаете, что она больше всего ценила в людях?
Она подняла на меня заплаканные глаза.
-Что?
-Их пороки, их недостатки, их слабости. Это было шедевром, произведением природы. Она превращала каждый недостаток в достоинство, каждую неприятную мелочь в драгоценное отличие. Она преклонялась перед властью. Она воспевала эгоизм. Она была воплощением людской злобы… Но и эту злобу она превратила в один из своих шедевров. Вы понимаете, Влад?
Я неуверенно кивнул, хотя не понял ничего. Но ей надо было выговориться, надо было с кем-то поделиться…
-Я не знаю, что с ней было до того, как Эрик привёл её к нам, но мне кажется, у неё была трудная жизнь. Но даже эта жизнь не смогла её испортить. Она уже была по-своему испорчена. Этот её взгляд… - она внезапно содрогнулась – для меня он всегда был загадкой. Как будто на лице всегда маска, и во взгляде – тоже маска, но иногда я замечала…
-Да?
-В её глазах порой не было ничего, кроме ненависти. Ничего, кроме злобы, холодного, спокойного огня, пожиравшего её изнутри. Такой взгляд я видела лишь однажды… у человека, убившего свою дочь.
-Вы рады, что она умерла?
Этот вопрос вырвался быстро, неосознанно. Я просто сказал то, что внезапно пришло мне в голову. С моей стороны это было крайне бестактно и вообще… Но Эрнестина Миллер ответила так же быстро и неосознанно, даже не задумываясь:
-Нет. Верьте или нет, но я не любила её, с её змеями, с её вечными отрицательными героями, с её тёмным, тяжёлым взглядом светлых, невинно-голубых глаз, с её Глебом, который значил для неё так много…
тут старушка вдруг встрепенулась, вспомнив о чём-то.
-Глеб! – воскликнула она, - он же ничего не знает! Бедняга!
Она беспомощно посмотрела на меня, ища поддержки.
-надо сказать ему.
-Да.
-Я верю вам, Влад. Я знаю, что не должна этого говорить… Но запомните: у каждого в этом доме был повод убить её.
-Почему?
-Ну это же очевидно, - она горько улыбнулась, - потому что она – Ванда Аластри.
Глава 13.
-Я не могу.
-Но это необходимо. Рано или поздно он всё равно узнает.
-Вы правы.
Эрнестина Миллер тихо приоткрыла дверь.
-Я могу зайти, Глеб? – спросила она у человека, неподвижно сидящего у окна.
Он не шевельнулся. Казалось, он её не слышал, находился где-то в другом мире, наполненным воспоминаниями о его прежней, счастливой жизни. Счастливой ли?
Старушка вошла. Она привыкла к странному поведению своего подопечного. Только когда следом за ней в комнату проник я, Глеб обернулся и безучастно взглянул на нас. Я вдруг подумал о том, что он наверняка глядел так на всех в этом доме… кроме неё. Тёмные, бездонные глаза, в которых таилась мудрость, сила… и одновременно беспомощность, страх, боль. Он был похож на загнанного зверя, в прошлом могущественного и беспощадного, а сейчас изгнанного, изуродованного, повергнутого и одинокого. На его сильных, широких ладонях я заметил свежие шрамы, на шее, на груди – везде шрамы, везде напоминания о том, что произошло, о былой жизни и том, какую жизнь он ведёт теперь.
-Это Влад, наш гость. Эрик начал писать с него картину. Он говорил тебе об этом? – спросила Эрнестина.
Глеб медленно, равнодушно покачал головой.
Он ждал, что ещё она скажет, но она молчала. Она не могла сказать ему этого… Старушка нащупала мою руку, и тонкими холодными пальцами сжала.
-Глеб… - осипшим, надломленным голосом прошептала она, - Глеб, я должна тебе сказать. Ванда она… она…
прежде чем она успела договорить, он вскочил на ноги, лицо его тут же ожило. Несколькими размашистыми шагами оказавшись у неприметной двери в углу, он оказался в её комнате. Я невольно приметил, что дверь незаперта. Но, конечно, тогда я думал не об этом. Я думал о том, что если бы он мог кричать, он бы кричал, если бы он мог говорить, он бы проклял того, кто это сделал. Того, кто убил его единственного друга, его единственную любовь. Всю его жизнь.
Глава 14.
Я стоял перед дверью в святая святых – спальню Эрика и Ванды – и раздумывал над тем, имею ли я право зайти туда так же легко и безнаказанно, как сделал это Глеб. Я слышал, что тело великой писательницы всё ещё покоилось на кровати, ожидая… чего? Похорон? Эксгумации? Осквернения? Я ужу поднял руку, чтобы постучать, зная, что безутешный человек всё ещё там, как вдруг услышал за своей спиной едкий скептический голос:
-На вашем месте я бы этого не делал.
Маленький рыжий мальчик по имени Роман Карлов подошёл ко мне и оценивающе осмотрел с головы до ног. Потом, вероятно, удовлетворившись тем, что увидел, решил достойным для себя продолжить:
-могу поспорить на что угодно, зрелище не из приятных. Умерла ночью, сейчас вечер, скоро начнёт разлагаться и проявлять не слишком изысканный вкус в плане запахов.
Его бегающие карие глаза на этот раз были спокойны и холодны. В позе чувствовалась уверенность в собственной правоте и циничная радость оттого, что он знает больше, чем должен. Но мальчишка явно не собирался делиться информацией. Я это понял сразу, поэтому решил выведать полезные сведения любым доступным способом.
-какая осведомлённость! Увлекаешься детективами?
-увлекаюсь. Убийствами, пытками, насильственными…
-я понял, - все внутри содрогнулось и в один миг пропиталось жгучей неприязнью к этому малолетнему чудовищу в человечьем облике, - я всё понимаю, однако нельзя воспринимать смерть только как акт ухода из жизни. Подумай, сколько горя принесло это несчастье другим людям. Прояви хоть каплю сочувствия!
-Зачем? Ванда никогда не проявляла сочувствия. Ни ко мне, ни к другим. Она была выше этой слабости.
-А как же Глеб, - назидательно возразил я, - если бы не она, кто знает, что было бы с ним. Его могли не найти, не заметить, и тогда было бы слишком поздно.
-она взяла его не из сочувствия, и не из сострадания, не рассказывайте мне сказки. Уж я то я знаю, почему она его взяла…
-и ты расскажешь это следователю?
-Ещё чего! Конечно, нет. И тебе тоже, не надейся.
-Не понял?
-А что, собственно, непонятного? Кто-то, - он многозначительно посмотрел на меня, - кто-то чересчур умный похитил пузырёк с ядом кобры, до того, как недотёпа Эрик разнёс все колбы, вечером за обедом подмешал снотворное Эрику и чудом – Ванде, которая не выходила из кабинета до самой ночи, тем не менее потребовав чаю, - ночью беспрепятственно проник к ним в спальню, когда оба спали, ввёл яд и также беспрепятственно удалился. Всё просто.
Нет, не всё просто! Тут только я понял это. В половине третьего у них горел свет! Но Эрик спал, а Ванда уже была мертва! Значит, всего в нескольких шагах от меня орудовал убийца! Я был рядом, я слышал его осторожные шаги, я слышал звук… странный, неожиданный в этой ночной тиши. Но я уже знал, что это был за звук.
-Она вечно называла меня Карлом, - тем временем жаловался мальчик, - я знаю, она делала это специально, и из-за неё все начали звать меня Карлом! Она меня ненавидела! Потому что я сын своей матери…
Но эта фраза, которая так много открыла потом, тогда не занимала моих мыслей. Оборвав Романа на полуслове, я бросился в гостиную. Я должен был рассказать об этом следователю! Я должен был наказать убийцу этой прекрасной женщины в голубом, властно и ласково смотрящей на меня с портрета, написанного человеком, который её любил. Только Эрик, знавший свою жену, как никто другой, и не знавший её вовсе, мог написать этот портрет, передав всё, что чувствовал к Ванде. И всё, что чувствовала она.
Глава 15.
К моему удивлению, в гостиной собрались абсолютно все, кроме Глеба, когда я там, как недовольно проворчал следователь, который, как оказалось, по совместительству был детективом, и которого звали Всеволод Дуров, «объявился».
Я окинул взглядом всех присутствующих. Элли сидела прямо, смотрела в глаза честно, прятала улыбку с достоинством. Её сын, рыжий, резкий, чёрствый, сидел подле матери, и глаза его всё также беспокойно бегали, и руки, как всегда, отбивали мелкую, чуть заметную дрожь. Эрнестина Миллер украдкой вытирала слёзы, повторяя сочувственные слова о том, что Ванда была хорошей женой, замечательным человеком. Вряд ли она верила в это, но главное, чтобы Эрик поверил. Он стоял в углу комнаты, в тени огромного шкафа, скрывавшей от меня его лицо. Стоял неподвижно, будто статуя, с охладевшими чувствами и окаменевшим от горя сердцем.
-Всем оставаться на своих местах, - громко скомандовал Всеволод Дуров, - сейчас мои ребята произведут здесь обыск.
Он проворно извлек из кармана ордер и показал нам. Затем продолжил с чувством выполненного долга:
-Я выслушал показания каждого из вас…
-Не правда! – почти крикнул я. То, что знал я, не знал никто. Даже этот напыщенный следователь.
-вот именно, Влад Куликов, вы избегаете этого делать! Вам есть, что сообщить мне, или вы, как остальные, мирно спали в своей кроватке?
-Нет. Я… проснулся в… - врать приходилось на каждом шагу, чтобы никто не узнал о моём сентиментальном желании поговорить с Глебом, - в начале третьего и никак не мог заснуть. Я встал, вышел из комнаты…
-Зачем?
-Есть захотел.
-Продолжайте.
-так вот, я встал, и уже начал спускаться по лестнице, как заметил, что в спальне горит свет.
-Когда это было?
-Примерно в половине второго, - ответил я и оглянулся. Я хотел увидеть лица своих слушателей. Однако Большого впечатления это ни на кого не произвело. Все остались на своих местах, в лицах не промелькнуло ни тени заинтересованности, а уж тем более, страха, - но это ещё не всё. Я подошёл ближе и различил звук… поворачиваемого ключа. Убийца что-то открывал. Или закрывал. В половине третьего убийца всё ещё был там. И он явно что-то искал.
На этот раз я чувствовал себя триумфатором. Элли напряглась, в её позе появилась настороженность, как у кошки перед прыжком. Вся она напоминала кошку, такая же пластичная, грациозная, гибкая. Я невольно залюбовался Элли в этот момент – большие проницательные глаза, тонкие изогнутые губы, высокие скулы, прямой тонкий нос. Изящная и неприступная. А ведь она, как и любой, может быть убийцей. И даже её сын, заерзавший в кресле и уже не скрывающий свою тревогу, и даже – как это не ошеломляюще звучит – пожилая дама, любящая своего приемного сына больше всех на свете, - даже они могли убить. Я взглянул на Эрика – тень всё ещё скрывала его лицо, руки сложены на груди, будто в знак покорности происходящему – мог ли он быть убийцей собственной жены? Ведь он её так любил… как и Глеб. Она была одна – на двоих. Но прав ли я? Любил её Глеб, как женщину, или только как друга? Здравый смысл говорил мне, что судить рано. А сердце подсказывало – всё на поверхности. Она нашла его неподалёку от их дома, там, где вырвались на свободу бешеные собаки Эрика, привела домой… Она ухаживала за ним, дарила ласку и любовью залечивала раны… Однако это уже моя фантазия. Когда-нибудь, позже, я узнаю правду о том, что произошло между ними. Когда-нибудь я узнаю всю правду об этой необыкновенной, удивительной женщине. А пока я вынужден сидеть взаперти, такой же подозреваемый, как и другие.
Надо сказать, это продолжалось недолго. Внезапно наступившую тишину прорезал громкий звонок. Однако никто на это не обратил внимания. Всеволод равнодушно поднял трубку мобильного.
-Да?
-Вы всё проверили? В крови действительно обнаружено снотворное? А в её?
-Я так и думал. Для самоубийства это слишком запутано.
-Большое спасибо. Вы мне очень помогли.
Он положил трубку.
-У меня хорошие новости, - с насмешливой улыбкой сказал следователь, - среди вас находится один человек, с которого уже сейчас сняты все подозрения.
Он, как и я несколько минут назад, ожидал реакции. Однако её не последовало. Присутствующие «подозреваемые» были равнодушны ко всему.
-Это Эрик Аластри, муж покойной.
Ничего не изменилось. Только Элли расслабилась и грациозно откинулась на спинку кресла, украдкой улыбнувшись мне.
Вошёл молодой человек в синей форме. Наверное, тот, кто обыскивал нас.
-Мы кое-что нашли, - сообщил он гордо, - пузырёк с остатками яда в комоде Эрика Аластри. Отпечатков пальцев, как и следовало ожидать, нет.
-Но как это возможно, - возмущённо спросила Эрнестина Миллер, - Эрик ни в чём не виноват!
Сам Эрик молчал. Казалось, всё для него потеряло смысл. Сама жизнь стала тусклой и бесцветной.
-Мы знаем, что Эрик «не виноват», – снисходительно подтвердил следователь.
-Мы нашли ещё кое-что. Потайное отделение в секретере убитой открыто золотым ключом. В мусорной корзине обнаружено письмо, составленное незадолго до смерти.
Он продемонстрировал нам исписанный аккуратным почерком листок.
-Но это же просто письмо! – воскликнул Роман Карлов.
-Правильно, письмо. Своеобразное завещание писателя.
Всеволод быстро пробежал письмо глазами.
-Бред какой-то! не думал, чтобы Ванда Аластри…
Что это было за письмо, я так и не узнал.
Сославшись на то, что уже поздновато для расследования, нас отпустили. А Всеволод остался сидеть в большом глубоком кресле, задумчиво перечитывая письмо снова и снова.
Глава 16.
-Чаю?
-Вы очень любезны, спасибо.
-Что-нибудь ещё?
-Нет, благодарю.
Элли подняла на меня свои большие карие глаза.
-Вы хотите поговорить со мной?
-Да, пожалуй.
-О Ванде?
-Я не знаю, имею ли на это право…
-можете спрашивать всё. У меня нет секретов.
Я изучающее смотрел на неё. Утренний свет заливал комнату, бликами ложился на её нежную кремовую кожу, выгодно оттеняя тёмные волнистые волосы, также, как и вчера, затянутые на затылке чёрной лентой. Она казалась мне красивой, привлекательной… но не более того. Элли была полной противоположностью портрету, захватившему моё воображение. Я знал – тот образ навсегда вытеснил из сердца других женщин. Она могла быть милой, красивой, очаровательной, но никогда – ею. Ванда Аластри только одна. И я теперь навсегда – один.
-Я приехал сюда для того, чтобы познакомиться с ней. Я много слышал о ней, читал её книги, восхищался её творчеством… И мечтал увидеть автора этих книг, пообщаться, узнать. А теперь… всё кончено. Я так и не поговорил с ней, не сказал, как я люблю её творения и как я отношусь к ней самой.
-Как вы к ней относитесь?
-Я ведь и сам пытался стать писателем, пробовал себя в журналистике, писал разные статьи, брался за некоторые сюжеты. Но всё не получалось. Всё не то. А она была для меня идеалом. Её произведения безупречны. Чётко выписаны образы, продуман сюжет, речь гладкая, красивая. Она столько смысла, столько мыслей вкладывала в свои книги… но вам, наверное, это неинтересно.
Элли задумчиво рассматривала узор на шали, покрывавшей её острые точёные плечи.
-Для кого-то она была идеалом. Для кого-то низшим существом. Она могла быть либо королевой, либо ничтожеством. Ничего среднего, нейтрального, только крайности, только всё яркое, неординарное, запоминающиеся. Для меня лично она всегда была лишь ничтожеством под маской королевы.
Мгновение я смотрел на неё, широко открыв глаза и не веря в то, что слышу. Но вскоре я в это поверил.
-Жестокий, эгоистичный человек, не думающий о других. Властный, чёрствый, бесчувственный. Разве такая жена нужна была Эрику? Он думает, она сделала его счастливым. На самом деле он был несчастен. Он был лишь её тенью, его талант померк перед её всепоглощающей энергией и уверенностью в себе. Она была сильной… слишком сильной. Слишком странной, слишком загадочной. Но теперь, конечно, всё будет иначе. Теперь больше не будет её твёрдого, холодного голоса, выжидательного, насмешливого взгляда, ласковой улыбки, осознания своего превосходства.
-Вы… вы… простите, я не должен.
Элли встала, медленно, грациозно, подошла к открытому окну, подставила ладони редким каплям дождя.
-Почему же? Она бы сказала: вы вольны делать то, что считаете нужным. Вы можете думать, что я ненавидела её, не любила, хотела смерти… Самое смешное то, что я, у которой есть мотив, к этому не причастна. Даже обидно как-то.
-у вас был мотив?
-Да! А Эрик вам не сказал? Как это на него похоже. А я вам скажу. В этом доме принято говорить правду, какой бы она не была. Ванда позаботилась об этом.
-и что это за правда?
-Когда-то Эрик влюбился в меня. Мимолетная связь, затянувшаяся на годы. Поэтому я здесь.
Тело моё онемело. Чувства обострились. Мне казалось, я готов убить эту женщину.
-Ванда знала? – ледяным тоном спросил я.
Элли обернулась. На лице я не прочел ничего, кроме правды – горькой и жестокой.
-Да, Эрик сказал ей. Когда она всё узнала, она лишь посмеялась надо мной.
Глава 17.
Я ворвался в его мастерскую подобно вихрю. Он стоял перед своим незаконченным полотном с моим изображением, а на самом деле – изображением таинственного персонажа по имени Глеб, который был каким-то образом связан с тем Глебом, которого в этот дом привела Ванда.
-Как вы могли?! – с порога, во власти эмоций, громко крикнул я.
Эрик вздрогнул. Но продолжал так же неподвижно стоять, любуясь своей работой.
-Эрик, как вы могли это сделать?
-Что? – безжизненным, сухим голосом спросил он.
-Вы изменяли жене у неё под носом!
Запоздалая мысль о том, N