Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

БЛИИИН!!! СРОЧНО!

Провайдер сообщил, что планирует переезд на другие серверы. Сайт временно (?) сдохнет.

Скоро начнётся.

Прошлый раз такое было меньше года назад и заняло порялка месяца.

Надеюсь, всё пройдёт нормально...

 

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 79
Авторов: 0
Гостей: 79
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/

Для печати Добавить в избранное

Ни вылечить, ни стереть (Рассказ)

Я до сих пор помню это. Я помню тот день, тот час, ту минуту, которая перевернула все вокруг и внутри меня, которая изменила все мои ценности и с корнем вырвало старое, жалкое, никому ненужное дерево под названием сознание, и вмиг посадила новое. Это будто бы было вчера, потому что все, что я чувствовала в то самое мгновение, я чувствую по сей день. Это не дает мне покоя ни на секунду, это медленно меня убивает, рвет на клочья всю меня, не дает мне спокойно спать и жить. Просто есть вещи, которые не забываются никогда, мысли, которые постоянно бродят в твоей голове и будут бродить там постоянно. Меня терзает чувство вины, невероятное, страшное чувство неизгладимой ни временем, ни словами вины, а поступками, увы, уже неизгладимой никогда.

Меня зовут Оксана, недавно мне исполнилось семнадцать. Мои родители развелись, когда я была совсем крошкой, я даже не помню их вместе. Моя мама вышла замуж во второй раз, и я возненавидела того человека, которого теперь называла «папой». Я так хотела, чтобы мои родители снова были вместе, чтобы видеть папу каждый день, а не по воскресеньям. Это было моим единственным желанием детства. Я загадывала его на каждый Новый Год и День Рождения. Задувая свечи на торте, я думала про себя: «Господи, ну, пожалуйста, пусть мои мама и папа снова будут вместе.» Но моему желанию не суждено было сбыться. Когда я поняла, что загадывать его уже бесполезно, я перестала загадывать желания вообще, я перестала верить в чудеса и исполнения собственной мечты вовсе. С самого детства я поняла, что, если ты чего-то сильно хочешь, не надо тратить время на мечты об этом, нужно это непременно делать, надеясь только на свои силы, - все чудеса – вздор. Спустя несколько лет у меня появилась маленькая сестричка, плод любви моих мамы и отчима. А поскольку я отрицала и презирала всякую любовь между ними, ребенка я возненавидела тоже. Мне не хотелось видеть ее вовсе, разговаривать с ней. Может быть, я ей просто завидовала, ее радостному, яркому детству, ее возможности слышать смех счастливых вместе родителей и смеяться с ними тоже, хоть и не понимая над чем. Я не могла видеть ее счастливые голубые глаза, слышать ее маленький, тоненький, полный радости и жизнелюбия голосочек. Она все свое время хотела проводить вместе со мной, и даже, несмотря на мои жестокие и грубые отказы, она испытывала какое-то чувство любви ко мне, такое искреннее, неподдельное, такое настоящее. Она никогда не обижалась на меня, и радовалась всей душой, обоими своими глазками, когда у меня вдруг было хорошее настроение, и я ей даже не грубила. Ее доброта ко мне, ее полная самоотдача мне, была настолько приторной, что я просто терпеть не могла, когда она проявлялась. Наверное, тогда во мне играли остатки совести, но я скорее от них убегала в жестокость и безжалостность к ее чувствам. Мне было ее совсем не жаль. Я никогда не жалела о том, что она плачет втихаря об этом. Она никогда не жаловалась родителям, ей не хотелось, чтобы я пострадала, чтобы мне было плохо. Но родители не могли не заметить детских слез, уже тщательно скрываемых от них. И когда мама говорила мне о моем поведении, безуспешно взывала к моей совести, мне было ни капли не стыдно.

Моя жизнь вне дома была, да и сейчас остается довольно скучной и однообразной, но если раньше она была хотя бы нейтральной, то сейчас она приобрела темный оттенок, даже не темный, а черный. И этот оттенок моей жизни, этот цвет ее, до жути глубокий, потому что моя жизнь не просто раскрашена в этот цвет художником, который, видимо, невероятно сильно нажимал на карандаш, и наверняка не раз сломал его; эти краски настолько сильно и глубоко въелись в бумагу моего существования, что она вся пропиталась этой чернотой, она вся, абсолютно вся, до самых краев, стала с обратной стороны точно такой же, как и снаружи, и она все больше и больше угнетает меня, одинаково вращаясь по собственной оси, убивающая своим однообразием. У меня не было настоящих друзей, за которых и умереть не жалко было бы. Нет, разумеется, у меня были знакомые и «подружки», и довольно немало, но я, не думая, поменяла бы их всех до единого на настоящего, искренне верного моим печалям и радостям друга, такого, с кем можно даже не думать совершенно, когда говоришь, да даже и говорить с ним не надо бы было, - настоящая дружба и молчание понимает, и даже язык твоих глаз. Может быть, у меня и появился бы когда-нибудь такой друг, о котором я мечтала, ведь дело было совсем не в том, что вокруг меня не было настоящих, без маски людей, - дело было лишь во мне. Ведь не бывает дружбы без полной взаимоотдачи друг другу. Я хотела иметь друга, чье сердце искренне болело бы моей болью, но сама, в свою очередь, не собиралась стать для друга его главной опорой. Я не умела сочувствовать в принципе, и меня это ничуть не беспокоило. У меня не было друзей, потому что я не могла быть другом, и, если и жаловаться, то только на собственную сущность.

Было 24 декабря, снег валил без перерыва на обед. Он делал белоснежным все, чего касался, скрывал все черное и грязное под своей пушистой накидкой, прощал каждую выброшенную бутылку, помогая ей спрятаться от глаз дворника. Он падал на детские длинные реснички и таял на них от теплоты и огня радости, идущего от детских глаз. Он падал на реснички взрослых дам и таял там тоже, только теперь уже от огня злости, идущего от их глаз за испорченный макияж. Близился Новый год, люди были заняты своими хлопотами, кто праздничными, кто как обычно – повседневными, - скучными и изматывающими. В этот день, когда мы с мамой смотрели телевизор, ко нам подошла моя младшая сестренка – Настя (про которую я вам уже рассказывала) и голосом, полным радости и восторга, заявила:
- Я играю Белоснежку в школьном спектакле!
Мама улыбнулась во весь рот, как будто бы только что выиграла в лотерею миллион. Она хотела что-то сказать, наверняка это было что-то типа «Ай да умница, доча!», но я успела «восхититься» первой:
- И что дальше? - равнодушно поинтересовалась я.
- Как что?! Это же главная роль! – закричала она, радостно хлопая в ладоши, не поняв моего подкола.
Мама, по всей видимости, xотела вмешаться в наш разговор, сделав мне замечание, но я снова ее опередила:
- И что дальше? – с еще большим равнодушием продолжила я.
Настя нахмурила брови, как будто бы пытаясь найти ответ на мой вопрос. «Как что?...» - еле слышно промолвила она.
И тут, наконец, вмешалась мама:
- Настенька, не слушай ее, ты просто умница у меня! Когда будет спектакль?
- Через три дня! Вы придете, да?
- Конечно придем!
- И папа тоже?
- Папа в первую очередь.
- И Оксана?
- Конечно, и она.
Тут Настя бросилась ко мне в объятия. «Правда? Ты придешь, Окси?» - спрашивала она. Я всеми силами пыталась оторвать ее от себя.
- Нет, я не приду, у меня дела.
- Какие дела? У меня же спектакль!
- И что мне теперь сделать-то? Бежать, сломя голову, чтобы посмотреть на то, как ты произносишь текст?
- Но мама сказала...
- Мне все равно, что сказала мама! Она сказала – пусть идет, она не имеет права решать за меня! Сказала – пусть клонирует меня и водит клонов на твои спектакли и концерты! А меня трогать не надо. И отцепись ты от меня в конце концов! Не мешай смотреть передачу!
Девочка перестала меня обнимать и стояла, слушая мой безжалостный крик и смотря на меня глазами, которые постепенно наполняли слезы. Она тяжело вздохнула, тихо прошептала «ладно», - и пошла в свою комнату. Мне было ничуть не жаль ее, и я дальше уставилась в экран.
- Да как тебе не стыдно? Она же просто попросила тебя придти к ней на праздник, а ты... – начала мама взывать к моей совести.
- А что я? Когда я была маленькой, кто-нибудь ходил ко мне на спектакли?
- Мне не верится, что это я воспитала тебя такой жестокой по отношению к людям! Да и не просто людям – к собственной сестре, которая так любит тебя!
- Ты меня воспитала? Серьезно? Нет, мама, такой меня воспитали обстоятельства! – кричала я, - а ты слишком была занята собой, у тебя всегда находились дела поважнее.
- Да как ты смеешь мне это говорить? И неужели это моя дочь?! Ладно я, меня не жалко, - но сестра-то что плохого тебе сделала? Слишком сильно любит тебя, слишком хочет быть рядом? Извинись перед ней немедленно!
- Я не буду извиняться!
- Что же ты за человек-то такой? – почти плача говорила мама.
- Все, мне надоели эти тупые разговоры! Я ухожу!
- Можешь не возвращаться! Будь счастлива с теми, кого ты любишь! Но вряд ли тебя кто-нибудь полюбит так же искренне, как...
Я хлопнула дверью, и больше ничего не слышала. Я вышла из дома, думая, куда я могу пойти. Позвонила подруге, и мы договорились встретиться. Я хотела с ней обсудить все это, заранее зная, что ей до меня все равно (собственно, как и мне до нее), и она ничего толкового мне не скажет и даже не постарается сделать сочувствующее выражение лица. Но мне надо было кому-то выговориться.
Я сидела на скамейке в парке и ждала подругу. В голове какие только мысли не крутились... Я думала, что же мне делать дальше, куда мне идти... «Может быть, к папе? Но ему не до моих проблем, у него ведь есть маленький сынок от новой жены... Зачем ему я? Получается, что я почти уже и не нужна ни маме, ни папе, да и никому вообще...?» Слезы катились по моим щекам при мысли, что если я вдруг умру, никто не будет лить обо мне горьких, нескончаемых слез; меня просто положат в гроб, закопают его, и пойдут дальше, - кто по своим делам, а кто чай с тортом пить. Тут мои жалкие размышления прервал голос пришедшей подруги.
- Ты чего рыдаешь? – спросила она
- Я ушла из дома.
- Ты дура, что ли? Как ушла? Из-за чего? – с поддельным интересом сказала подруга.
Я ей все подробно описала, местами прерывая историю на вытирание слез и высмаркивания.
- Ну ты даешь... – тихо, с изумлением проговорила она, после того, как я закончила, – и что теперь делать будешь?
- Думаешь, если бы я знала, я сидела бы тут с тобой? – кричала я, рыдая навзрыд.
- Ладно, сейчас все твои проблемы исчезнут. Смотри, что у меня есть! – она достала из сумки бутылку вина и поставила ее на скамейку.
Я с круглыми глазами смотрела на подругу.
- И не надо на меня так смотреть! – засмеялась она, открывая.
- Кать, ты ряхнулась? Я не буду пить.
- Ты хочешь удалить все проблемы из головы или нет?
- Да, хочу, но…
- Тогда открывай!
- Но это вовсе не будет удалением проблемы! Это будет потерей памяти о ней, и то всего на час. Я так ничего не решу!
- Хотя бы просто забудь о ней! Расслабься на час!
Катя решительно открыла бутылку и сделала большой глоток. «Теперь ты!» – и она протянула мне вино. Я тоже сделала глоток. Вино было на вкус словно сок, алкоголь почти не чувствовался, и мы легко выпили его до дна. В итоге, я пришла домой почти ничего не соображая, шатаясь из стороны в сторону, как это любят показывать в смешных комедиях. Времени было два часа ночи, и я без всякого сомнения позвонила в дверь. Мама еще не спала и дверь мне открыла быстро. «Оксана! – вскрикнула она, увидев меня, - наконец-то ты пришла! Я не спала, все волновалась! Ты почему трубку не брала?» Я ничего не отвечала. «Проходи скорее, на улице холодно!»

- Мне уже не холодно, – засмеялась я.
- Господи, доченька, ты пила? И, судя по запаху немало!
- Как ты догадалась, мам? – я засмеялась истерическим смехом и еще долго не могла остановиться.
В это время из комнаты вышел отчим, а за ним брела сонная Настя. Отчим грозно прервал мой смех:

- Где ты была?
- Не твое дело, запинаясь, ответила я.
- Где ты была? - повысив интонацию, повторил отчим.
- Гуляла!
- А ты вообще в курсе, что твоя мать все глаза проплакала! Знаешь ли ты, сколько боли ты ей причинила, хлопнув входной дверью?!
- Нет, не знаю! - пренебрежительно и дерзко проговорили остатки моих сил, желая скорее отвязаться и лечь в кровать.
- Не знаешь?! - закричал отец, - да ты у меня…
Тут его перебила мама:

- Так, уже поздно, завтра продолжим этот разговор. Окси, иди отдыхай.
Я ушла в свою комнату. У двери меня встретила сестренка, и кристально чистыми глазками спросила: "Окси, тебе плохо?" В ее голосе было столько неподдельной ласки и заботы, что мне аж дурно сделалось. Я закатила глаза, отодвинула ее от двери, сказав: "Ой, отвали ты хотя бы сейчас от меня..." Но Настя не сдалась, и повторила вопрос еще раз. Моя злость овладела всем телом и душой, и я что есть сил начала пропитывать ею все вокруг:

- Отвали ты от меня! Не подходи ко мне, не разговаривай! Я не хочу тебя видеть, понимаешь? Больше никогда не хочу! Что ты постоянно ко мне лезешь! Мне абсолютно плевать на тебя и на твою жизнь. И не надо на меня смотреть такими глазами, понятно?! Нет у меня сердца, чтобы сжалиться, нет- нет-нет! Я ненавижу все в этом мире, а тебя больше всего! Не-на-ви-жу! Слышала? А теперь уйди, уйди уйди! Дай мне спокойно лечь спать!
Я хлопнула дверью с другой стороны. Кажется, я слышала, как она заплакала, но, во-первых, сон вперемешку с алкоголем помутнял мой рассудок, а, во-вторых, мне было абсолютно все равно. И я сладко заснула, уткнувшись в подушку.

Наутро, когда я проснулась, дома была только мама. Она зашла ко мне в комнату и принесла стакан воды. «На, попей. Голова, наверное, болит». Я выпила воду, сказав маме спасибо. Голова и правда раскалывалась, но я нашла в себе силы встать. «А где остальные?» - спросила я. «Папа пошел отводить Настю в школу».
Я привела себя в порядок, и собиралась пойти на улицу прогуляться. Но, как только я собралась открыть дверь, в нее вошел отчим.
- Ты куда собралась? – спросил он у меня.
- Прогуляться.
- Останься, мы вчера не закончили.
Мне пришлось снять обувь и сесть на диван.
- Зачем ты так делаешь? – начал отчим тихо.
- Делаю что?
- Так поступаешь с нами?
- Как поступаю?
- Плохо. Как с чужими людьми.
- Вы мне и есть чужие.
- А кто же для тебя тогда родные?
- У меня таких нет.
- Как же ты живешь?
- Как-то выживаю.
- А как же Настя? Она же твоя сестренка. Ты должна быть для нее примером, она же тебя так любит, зачем же ты ее обижаешь. Она сегодня всю ночь плакала из-за тебя.
- Мне все равно.
- Мне жаль тебя, Оксана. Правда жаль. Тяжело тебе жить будет. Больше не будет таких людей, искренне любящих тебя, готовых ради одной лишь тебя на все. Запомни.
- Себя пожалейте.
Я встала и вышла из квартиры. Три дня я не разговаривала ни с кем из домашних. Настя ко мне не приставала, и я наслаждалась минутами спокойствия. Было 27 декабря. С утра я проснулась, и поняла что я одна. Совсем одна. Абсолютно одна. В этой квартире. Сегодня у Насти был в школе спектакль, и все ушли смотреть на ее триумф. Я же пошла гулять с подружкой. На пути к парку мне встретился Дед Мороз. Дяденька, натянувший на себя красную шапку с пумпоном, отрастивший себе бороду из ваты и одетый в красный халат. Эти люди ходят по улицам и дарят прохожим хорошее настроение с помощью хороших слов. Один такой подошел и ко мне.
- Здравствуйте, девушка!
- Угу, - фыркнула я себе под нос, стараясь убежать от него, ускоряя шаг. Я не любила такие штуки.
- Девушка, постойте, как вас зовут?
- Оксана.
- Куда вы спешите, Оксана? За подарками близким?
- Нет.
- Уже купили?
- Нет.
- Откладываете все на последний день?
- Нет.
- А что же тогда?
- У меня нет близких.
- Как же так? А сестренки, братишки маленькие?
- Есть одна сестренка, - сдалась я.
- И что, вы не подарите ей даже леденец?
- Нет.
- Почему же? Ей приятно будет! Дети же они радуются мелочам! Они ведь не мы!
- И что?
- Как что? Дети – это цветы жизни! Их надо одаривать лаской и теплотой! А то посмотрите на взрослых. Это они от недостатка тепла такие, рычат на всех, ненавидят всех! Вы же не хотите, чтобы мир превращался в серый, мрачный шар без улыбок и смеха! Все в ваших руках! Дарите радость детям, и вы будете спасать эту планету. Ведь детишки – наше будущее. Они такие искренние всегда! И мы когда-то были такими, а взгляните на себя сейчас – мы просто ходячие проблемы. Мы смотрим под ноги, когда идем и улыбаемся раз в месяц. Так пусть детишки смеются всегда, пусть даже разбиваю коленки, потому что смотрят только вперед и вырастают такими же детьми, и тогда вся наша планета будет сиять из космоса, все в наших силах. Оксана, поцелуйте вашу сестренку от себя, от меня, от всех людей на планете, ведь наверняка она чистейший источник среди тысяч болот. С Новым Годом! Счастья Вам!

Дед Мороз ушел, а я стояла посреди дороги как вкопанная. Я дошла до ближайшей скамейки и села, погрузившись в размышления над этими словами. «А ведь она мне ничего плохого не сделала, правда ведь. Почему я была так груба к ней? За что испытывала к Насте такую ненависть? Из-за собственного детства? Из-за собственной гадкой сущности?» Я плакала. Впервые за долгое время. Добро большого праздника дотронулось до моего сердца тоже. Я взглянула на часы. «Еще успею!» - и я рванулась на автобусную остановку. Я хотела успеть на Настин праздник и извиниться перед ней за все. «Надеюсь, она меня простит. Как же я перед ней виновата! Сколько боли я причинила ей! Ненавижу себя за это!» - я плакала, плакала, плакала. Пока стояла на остановке, пока ехала в автобусе, пока бежала к школе. Вина разрывала мое сердце на тысячи частей, я ненавидела себя. Я так хотела извиниться перед мамой, перед отчимом. Теперь я все осознала!
Я бежала что есть сил, падая в снег и поднимаясь, огромные снежные хлопья попадали мне в глаза, которые и так были полны жидкости. Я так надеялась успеть, сказать «прости» всем, к кому была так несправедлива. Что-то доброе дотронулась до моего сердца, как будто бы чья-то рука опустилась свыше, зажгла спичку и осветила ею всю душу. Я прибежала к воротам школы, где мне встретился охранник. «Девушка, вы куда?» - спросил он своим басом.
- Я иду на спектакль к моей сестре! – еле-еле проговорила я, запыхавшаяся до изнеможения.
- Вы по австралийскому времени живете? – засмеялся упитанный мужчина лет сорока, - спектакль закончился час назад.
Меня будто бы что-то по голове ударило, было ощущение, что сзади кто-то подошел, ткнул в спину острым ножом, да еще и провернул пару раз там. Я села на стул, и, закрыв лицо руками, зарыдала что было боли.
- Девушка, что-то случилось? – обеспокоенно спросил охранник.
Я ничего не ответила. Я молча встала и медленно вышла из школы. Полчаса я бродила по заснеженным тропинкам, сама не зная своего направления, а, уж тем более, цели. И снова я плакала, плакала, плакала. Глаза покраснели, опухли. Наконец, я решила позвонить маме. Я дрожащими руками достала телефон и набрала номер. На другом конце трубки послышалось удивленное «Алле!»
- Привет, мам.
- Окси, привет. Что толкнуло тебя позвонить мне?
- Мам, мне нужно поговорить с тобой, - еле сдерживая слезы, говорила я.
- Что случилось? – испугавшись не на шутку, спросила мама.
- Нет, мамочка, ничего не случилось, я просто хочу извиниться перед вами, - рыдала я.
- Окси, приходи скорее домой, мы тортик купили, будем праздновать Настин триумф.
- Кстати, как выступление?
- Настя расстроилась, что ты не пришла, но все равно выступила на ура!
- Я очень старалась успеть, правда.
- Ну, ничего, я думаю, если ты поскорее приедешь, она тебя простит.
- Мамочка, как я рада! Уже еду к вам!
Я была все себя от радости. Я улыбалась сквозь слезы. Невозможно сейчас описать то состояние. Мне вдруг так тепло сделалось от осознания того, что сейчас я буду сидеть за чаем со своей семьей. Да-да, со своей семьей. С самыми родными и любящими меня людьми. Ведь никому, кроме них, я не нужна! Ведь они те самые, ради которых стоит жить и умирать... те самые...
Я ехала в автобусе, улыбалась и смотрела в окно. Вдруг у меня зазвонил телефон. Мама вызывает. Я с улыбкой подняла трубку. «Да, мамочка, я уже подъезжаю».
- Оксана, не надо никуда ехать, - услышала я рыдания на том конце.
- Мама! Господи! Что случилось? – казалось, в тот момент мое сердце остановилось на пару секунд.
- На-астя-я...
- Мама! Что с ней?! Господи, что с ней, мама? – я вскочила со своего места и кричала на весь автобус.
На том конце трубке слышались только всхлипывания. Мама ничего не могла сказать. Видимо, боль разрывала ее сердце настолько, что одна из его частей оказалась в горле, не давая возможности говорить.
- Мамочка! Мамочка! Куда мне приехать? Скажи! Я сейчас буду!
- Седьма-а-ая больница.
Я убивалась незнанием по пути туда. Я рыдала, предполагая самое худшее. Я представляла, как было больно маме, Господи, что я только не переживала в тот момент. Я бежала со всех ног, сбивая прохожих. Не замечая ничего на своем пути. Около входа в больницу я увидела маму с отчимом. Он обнимал маму, теряющую дыхания от боли, выходившей через слезы. Он тоже плакал. Только тихо. Как плачут мужчины, когда им очень плохо, когда они теряют кого-то. Я закричала, подбегая к ним: «Что случилось?! Что с Настей?! Что с ней?» Я бросилась к отчиму и маме.
- Настя под машину попала, - тихо ответил отчим.
- Как попала? Когда? – навзрыд рыдала я, - что с ней сейчас? Где она?!
- В реанимации. Шансов нет, доктор сказал... – отчим отвернулся, чтобы не показывать своей боли.

Я села на колени. Господи, как же мне не хотелось больше жить. Как же я сердилась на жизнь, на Бога, на родителей, за то, что не уберегли... Но тут вышел доктор. Родители бросились к нему. Я уже все знала, обо всем догадывалась. Доктор тяжело вздохнул. И, вытирая слезу, сказал: «Мы сделали все, что могли. Но, увы... Пройдемте внутрь». Они ушли в здание больницы, а я осталась одна снаружи. Я упала на землю. Я лежала на снегу, неспособная больше что-нибудь делать. Что-либо предпринимать... Я была неспособна жить больше. Моя душа кричала Богу: «Зачем? Почему ты сделал это? Почему ты сначала подарил мне сердце, а потом отнял половину? Это нечестно, слышишь? Не-чест-но!» Я уткнулась головой в холодный снег и решила больше не вставать. Не хотела, не могла. Из меня не высасывали жизнь постепенно, это как будто бы шарик, наполненный этой жизнью, сам нечаянно лопнул, в секунду кто-то проткнул его. «Но как же мама? Что будет с ней? Она не переживет еще одной потери. Я должна жить хотя бы ради нее, я обязана!» - эта мысль заставила меня подняться и войти внутрь больницы, чтобы обнять маму и отчима, боль и отчаяние которых невозможно выразить словами...

Прошло три года с этого момента. Ровно три года. Ровно три года назад, в этот же день, умерла моя сестра. Самое искреннее и доброе создание на этой планете, которое я когда-либо встречала. Самое любящее создание. Я поняла теперь, что значит терять. Что значит получить в один миг, и тут же потерять, не попробовав на вкус, не прочувствовав. Она была обижена на меня. И эта мысль не дает мне спать ночами. Я так жалею, что никогда не говорила ей, что люблю. Люблю эту маленькую, непорочную девочку, с кристально-чистыми глазами и таким же голосом. А ведь я люблю ее. Больше чем себя, больше, чем все на свете. Но она никогда не вернется. Я никогда не смогу ее обнять или заплести ей косичку. Никогда не смогу сказать, как люблю ее и как она нужна мне на земле... и она об этом уже никогда не узнает. Моя маленькая девочка, которой я постоянно причиняла только боль... Я ненавижу себя. Настенька, слышишь меня, я никогда так тебя не называла, верно? Прости меня там, наверху. Я знаю, что тебе там прекрасно. Наверное, ты слишком хороша для нашего мира, что Бог забрал тебя к себе. Этот мир мир слишком жесток, он для таких как я. Для плохих людей. Ты – чистый источник среди болот, я хочу, чтобы ты это знала. Я хочу, чтобы ты еще знала, что я люблю тебя, люблю по-настоящему, почти как ты... Извини меня пожалуйста, если сможешь. Я знаю, что простишь, ведь у тебя, моя маленькая, огромное сердце. В тысячи раз больше, чем мое. И мне никогда уже не удастся вылечить эту боль. Ни стереть ее из памяти. Я знаю, что ты меня слышишь. Прости меня. Прости. Если бы ты знала, как я хочу тебя обнять сейчас... была бы у меня такая возможность... а она ведь была... Но, увы. Никогда. Больше.

© Юлия Александр, 25.10.2011 в 19:48
Свидетельство о публикации № 25102011194840-00238096
Читателей произведения за все время — 25, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют