Павел Сергеевич дома ходил в серых плотных штанах со штопкой на правой коленке, а курточка была еще от старой вельветовой пижамы, в общем все ветхое, но вот так получалось, что вид у него всегда был как будто праздничный, потому что все, во-первых, чистенькое, а, во-вторых, он умел носить. В смысле умел показать себя – пусть хоть и в старье, но фасон держим… Соседка, сейчас-то уже привыкла, а то, когда он только переехал на эту квартиру после размена старой – дочка уговорила - так вот, соседка, увидя его на площадке в пижамной курточке, всегда спрашивала – далеко собрались, Пал Сергеевич?..
У Павла Сергеевича жена умерла, проболев положенное для той тяжелой болезни время. Он ухаживал – как мог, дочка все время на работе, а если не на работе, то еще где-то – а где, он не спрашивал, у них были с дочкой «отношения».
Приходящая помощница – потому и приходящая, что покрутится по дому туда-сюда, вроде что-то поделает, но сделанного и не видно, да и не нужна она была, помощница эта, но в собесе настояли – мол, один не справитесь. А вот и нет, справлялся, и только, когда уж совсем плохо стало, согласился отправить жену в больницу, где она и умерла через неделю.
Он не ругал себя, что согласился, но какая-то тоненькая иголочка иной раз покалывала, может, в сердце, а, может, и возле него, что вот «не досмотрел» до конца, как задумывал, как жена еще пару лет назад просила.
Он обрадовался, как будто ждал этого, когда дочка вскоре после похорон предложила разъехаться. Она сразу засуетилась, звонки-перезвоны, какие-то люди, какие-то бумаги. Пап, доплата будет нужна – говорила дочка, - нашу двушку на две однокомнатные без доплаты не разменять…
После похорон оставалось совсем немного – только на жизнь, но Павел Сергеевич решил и эту малость вложить в доплату, почему-то хотелось как можно скорее уехать из этой квартиры, где его ничего уже не держало, и даже наоборот – с каждым днем становилось все более чужим. Он почувствовал это, ставшее потом постоянным, раздражение, когда дочка на сороковой день привела на поминки каких-то совсем не знакомых ему людей, правда, и его позвали, и он сидел за столом и даже что-то говорил, но все – стены, мебель, привычные запахи – стало вдруг чужим, неуютным… Дочка, выпив, стала хохотать, вспоминая мать, и, обращаясь к ней, сфотографированной лет двадцать назад, а сейчас перевязанной черной лентой с угла на угол, спрашивала - мамка, ну как ты там, а?..
Незнакомые люди стали успокаивать дочку, сами пьяные, но приличия соблюдающие, - в тарелку что-то накладывали, в рюмку что-то подливали, головами качали, вздыхали то сразу все, то по очереди, а когда приличия соблюли, стали тоже хохотать и вспоминать совсем другие истории, веселые и похабистые…
Павел Сергеевич так тогда в пижамной курточке и вышел из дома, думал – просто побродить, дождаться когда дома никого уже не будет, и даже дочки не будет, завихрится со своей гоп-компанией дожимать мамкины поминки. Он тогда вернется и спать ляжет – в чужой квартире, в пустом доме…
Ноги куда-то вели Павла Сергеевича. Пару раз на него кто-то оглянулся, но он этого не заметил. Вдруг вышел к автобусному кругу. Увидел лавочку, сел.
Сколько так он просидел, сейчас бы Павел Сергеевич и не вспомнил.
Вдруг почувствовал – ветерок пронизывающий, вертится, подбирается к старым костям. Павел Сергеевич поежился и хотел уже встать, когда вдруг увидел, что к лавочке приближаются двое, вроде бы мужчина и женщина. На них были свитера явно не с их плеча, на женщине платок немыслимой расцветки, у мужчины на голове кепарь. По этой «половой принадлежности» Павел Сергеевич и определил – кто из двоих он и она, потому что во всем остальном они были похожи друг на друга, даже когда заговорили, трудно их было отличить – голоса оказались ладно бы грубыми да с пришептыванием, так вот тот, что был как будто Он, вдруг отметился чуть ли не фальцетом, опережая свою напарницу, которая наоборот поддержала разговор переливчатым баском.
- Дед, не скучай, щас поправимся!! Доложить бы надо… Ты как?
Павел Сергеевич сначала растерялся, а потом пожал плечами – мол, пустой, и для верности похлопал себя по карманам, только теперь обнаружив, что на нем старая домашняя пижамная курточка. Он смущенно улыбнулся от неожиданного открытия…
- Ну, не пруха, - тем временем диагностировал «кепарь». – И наших никого. Куда подевались-то все, блин…
- Подевались… - пробасила «сподвижница».
- Да я и не пью, - откликнулся Павел Сергеевич. Он не сразу встал - ноги затекли, и, чуть слышно кряхтя и опираясь о спинку лавочки, вдруг тихо добавил, - а выпить бы надо… жену похоронил… сорок дней… а то набежали, как саранча… мамка, как ты там… а никак… нету мамки…
- Чой-то он? – спросила Она. - Вроде как не в себе… Дед, похоронил что ль кого? А?.. Так надо отметить… ну, то есть, это… помянуть – чтоб по-людски…
- Помянули! – Павел Сергеевич встал наконец. Был он высок и плотен старческой полнотой, которая почти и не бросалась в глаза, но придавала его фигуре некоторую значительность – новые его знакомцы даже переглянулись.- Помянули, - повторил Павел Сергеевич уже громче, - мамка, как ты там… Мало тебе мамка сделала, чтоб ты так ее поминала…
Он и Она притихли. Все, что говорил этот дед, никак не вязалось с его крупной, основательной фигурой, да еще и в таком красивом куртчаке – он в нем смотрелся, как барин, вышедший поутру к своим холопам… Штаны, правда, подвели, заштопанные вон – но говорит же дед, мол, жена померла, один он теперь, а кто там у него – дочка что ли непутевая…
Павел Сергеевич медленно развернулся, вспомнив про вежливость – кивнул случайным знакомцам, двинулся назад к дому.
- Нет, дед, ты постой! – вдруг услышал Павел Сергеевич. – Я говорю – так помянуть же надо по-людски, - бабенка поправляла свой разноцветный платок, все время съезжавший у нее с головы, - мы… это… мы щас найдем… да хоть портвешок какой… помянем твою супругу-покойницу… чтоб все чин-чином…
Кепаристый молчал, но сопением своим выдавал согласие с неожиданным подружкиным предложением:
- Чтоб все чин-чином… - подтвердил он и вдруг спросил:
- Дед, а у тебя дома-то, может, чего осталось… ну… там… это… ну после поминок-то, а?..
Павел Сергеевич пожал плечами – да кто его знает, может, и осталось…
- Так, дед, - не унималась бабенка, - так давай помянем-то как следОВает твою супружницу-покойницу… мы чего… мы по-культурному… ты ничего такого не думай… мы лишнего ни-ни… помянем твою супружницу-покойницу, и все… и хорошо будет… как у людей…
Павел Сергеевич даже открыл рот – а это, мол, как?.. Он остановился, опять пожал плечами, но Он и Она уже подходили к Павлу Сергеевичу, приговаривая кто фальцетом, а кто баском – да не боись, дед, все будет хорошо… как у людей…
- Папа, - говорила потом дочка, - ну что же ты бомжатник-то из нашей квартиры делаешь… Ну дай хоть разъехаться – и твори потом там у себя – что хочешь… Ну что ж ты всякую шваль-то подзаборную домой тянешь… А если бы они унесли чего… Вот мамка-то не видит…
Павел Сергеевич ничего не отвечал. Как же хорошо ему было в тот тоскливый вечер с его случайными знакомцами, которые и пили-то в меру, и говорили – что требуется в такой день, а потом еще пели, и он им подпевал…
