стало тесно в рукопашной и телесно в преиспо..
дней решетка, крестик-нолик, воздух был тяжел и горек,
треск американских горок перерос в гудки депо..
брали пленных. крыли матом. крестики с Христом распятым
раздавали по палатам вместо ног и костылей,
пили, спали, шли на дело, чад клепали черно-белых,
били в кровь за кровь умело, утверждая – так белей.
днем бродили лунолико по краям чумного шика,
заливая искры крика песней, водкой, коньяком,
ждали знака, слуха, жеста, смысла подорвать насесты,
разменять на время – место, загоревшись светлячком.
по ночам - двойная такса. отслюнявливали баксы
за дешевые контрасты и элитный перегар.
и разглядывали звезды. и опаздывали в весны.
не прощались. стали просто – покупатели-товар.
ничего не ждали больше. небо ближе, стены тоньше.
жить, как все - расклад хороший, ровно – вровень с потолком.
оказалось, что на крыше воздух чист и звезды выше,
и еще, что первый – лишний, потому что ни о ком.
судьбы новые скроились, судьи свежие родились,
понесли устав навынос и торгуют наразнос
сладкой участью дамоклов. входят в дверь, выходят в окна,
под дождем со всеми мокнут. только обсыхают врозь.
будет скучно и нестрашно, станет прытко ряд калашный,
важное признав неважным, жарить мясо на гербах,
долгая пойдет охота на смешного патриота.
озверев, прийдя с работы, где он, напрягая пах,
извлекает кэш из каша - будет ржать от нашей раши,
жить готовым персонажем из ее папье-маше,
разговаривать с собакой, поманив ее биг-маком,
заставлять служить.. и плакать. и не понимать уже
что от Бога, что от дури, где родитель нахалтурил,
где де факто, где де юре.. спотыкаясь в па де де,
к жизни светлой в одичанье репетируя мычанье -
все окей. по умолчанью. а молчать – неважно, где.
