Балкон. Восьмой этаж. Банальная ночь. Небо полыхает заревом. Квартира за мной полыхает пожаром. Недоумённо смотрю перед собой и ем творожок. На мне кеды, оранжевые шорты, которые выцвели и стали персиковыми, и зелёная кофта. Поверх зелёной кофты почему-то майка с номером, вроде тех, какие выдавали на «Лыжне России». Номер 6263. «Всесоюзная велогонка 1986». Раритет.
Только доел творожок, как начал заниматься пол балкона. Почему-то с криком «Джеронимо» вылетел в ночь. Приземлился на клумбу с тюльпанами.
Отряхнулся. Огляделся. Обдумал план последующих действий.
Позвонил Илье. Попросил приготовить его фирменный чай. Состоит из, собственно, зелёного чая, чёрного чая, какого-то хитрого травяного сбора и кусочков сушёных фруктов. Мне всегда кажется, что это не фрукты, а грибы. Хороший чай, бодрящий.
На лестничной площадке долго стоял перед типовой железной дверью. Пальцем долго давил на кнопку дверного звонка. Слушал шарканье ног в тапках. Хриплый дежурный вопрос: «Кто?» Хилая шутка юмора в ответ: «Штабс-капитан Мурашкин!»
Дверь открывается. Стандартное рукопожатие через порог, мы в приметы совсем не верим. Илья краток и по делу, как всегда:
— Термос принёс?
— У меня всё опять горело.
— А творожок?
— Успел доесть.
— А пол на балконе горел?
— Начинал, потом я вылетел.
— Какие цветы на клумбе были?
— Тюльпаны вроде.
— Вроде или тюльпаны?
— Да тюльпаны, тюльпаны.
— Цвета какого?
— Я не помню, темно же.
— Ладно, не так уж важно.
Достаёт китаский термос с жёлтой хризантемой. Литра на три. Три — счастливое число. Но мы же в приметы не верим. Уходит на кухню. Я остаюсь в тёмной прихожей. Подваливает кошка, кусает носок кеда. Дрыгаю ногой, не хочу обижать животное. «У кооошки четыре ноги! Позади у неё длинный хвост. Но трогать её не могиии! За её малый рост, малый рост!» — начинает крутиться в голове бессмертная песня из «Республики ШКИД».
В старом советском зеркале отражается телевизор «Фунай». В телевизоре «Фунай» торчит физиономия коротко стриженного пацанёнка с закрытым повязкой глазом. Пацанёнок держит балалайку и раскрывает рот. По квартире плывёт песенка: «У коооошки четыре ноги!..»
«У кооошки четыре ноги!» — это уже напевает хозяин квартиры. С мрачноватым недоверием вручает мне термос.
— Сегодня крепкий. Авоську возьми.
— Спасибо, чо. А с кошкой что?
— У коооошки четыре ноги!
— Ладно.
Первую крышку раздавил прямо в подъезде. Крепок. Язык в трубочку сворачивается. В изобилии плавают фрукты-грибы.
Выхожу из подъезда. Термос засунут в авоську. Авоська висит на плече, как у Коли из фильма «Гостья из будущего». Вот только у Коли был всего лишь кефир.
Мимо пробежали двое в жёлтой униформе и жёлтых кепках с какой-то надписью. Толстый и Тонкий.
А я опять пошёл шляться по улицам в компании с термосом с жёлтой хризантемой.
Налил ещё крышку. Эх, до чего же крепкий. Фрукты-грибы съел-проглотил, почему-то выбрасывать их показалось кощунством.
Появилось ощущение, что когда-то это со мной было уже. По второму кругу всё это прохожу. Французы это как-то называют. Но как именно? Не вспомнил.
В арке, типа как в Питере, стоит компания. Вроде приличные. Юноши, девушки. О чём-то оживлённо беседуют. В нерешительности стою, думаю, идти или нет. Идти. Иду. Вежливо сторонятся, с лёгким удивлением поглядывают на термос.
Слышу обрывки разговора.
— Это чувство такое, когда незнакомую вещь ты уже видел.
— Ну, раз начал, тогда в очередь. Короче, это когда что-то повторяется точь-в-точь как в прошлый раз, когда ты это видел. Но забыл.
— Вот, да! Нет! Блин… Да!
— Чувство такое возникает…
— Не, это другое чувство.
— Когда делаешь что-то и понимаешь, что помнишь, как ты делал это, как какой-то хрен шёл около тебя именно так, как идёт сейчас.
На этой фразе все глянули на меня.
— Это то, что я и сказал.
— Чёрт, мучительно оно.
— Ага, особенно когда пытаешься вспоминать, где ты это уже видел.
— Картинка, которую ты видел и слышал, знакома до жути. А смысла вспоминать вообще нет.
— Есть
— Это связь с нашими двойниками в потусторонней реальности, совпадение истории существования.
— Так чувство же такое, что ты это уже видел. Получается, в потусторонней реальности время идёт быстрее?
— Реальностей бесконечное множество.
— Или же в памяти во время совпадения событие дублируется…
— Где-то прошлое, где-то настоящее, где-то будущее.
— Ну это да…
Всё это я слушал, смакуя очередную порцию чудо-чая. Переваривая полученную информацию, двинулся дальше.
Иду по заросшему ивами переулку. Передо мной юноша и девушка.
— Насколько знаю, это какая-то ситуация в жизни человека, которая, как ему кажется, уже была в его жизни. Как-то так.
— А она точно была, или только кажется, что была?
— Чаще всего нет. Слышала, что вроде как, психологи связывают это с какой-то бессознательной обработкой информации, полученной во сне. Или обрывками.
— Ага, вот оно как. То есть, если я, к примеру, ем мороженое, стоя на голове, и вдруг приходит мысль, что так уже было, то это значит, что когда-то это уже снилось, просто я забыл?
— Возможно. А может, сложилось из обрывков: ты видел, как кто-то стоял на голове, а сам в этот момент мороженое ел.
— О, кстати, тоже может быть.
— Вот-вот. У меня часто бывает такое. Мнения психиатров разделяются: кто-то говорит, что это нормально, а кто-то — что это признак возможных психических расстройств.
— Знаешь, почему-то мне кажется, что скорее второе.
Переулок вывел на детскую площадку. С двумя качельками, висящими рядышком. На качельке качается дама. Интересное занятие для дамы. Сажусь на свободную качельку.
— Ну, что скажешь, — говорю.
— Да что там говорить. Вот есть события, которые с тобой просто-напросто вообще не случались. Ты просто уверен в этом, процентов на сто пятьдесят. Но у тебя есть чёткое ощущение, будто всё это происходило именно с тобой. У меня такое было. Страное ощущение.
— Хочешь ощутить это снова?
— Вряд ли так сильно хочу. Слишком сильно думаешь, пытаясь вспомнить, было это на самом деле, или это больное сознание переваривает само себя.
— Чаю хочешь?
— Нет, не хочу.
— Ладно, пойду тогда.
Захотелось шоколадку. Зашёл в круглосуточный магазинчик. Сонная молоденькая продавщица отложила «О чём я говорю, когда говорю о беге» Мураками, дала кит-кат. Задумчиво посмотрела куда-то вглубь себя.
— Если касаться французского, то дословно это переводится как «Уже видел». Но по личному мнению, это то, что ты испытывал, преживал когда-либо в жизни. Что-то повторяется.
— А что.
— У всех по-разному.
Выпил чаю с шоколадкой. Сникерснул, что называется.
Сникерснул. Чаёк ещё есть. Пошёл шляться дальше. А ощущение всё не пропадает. Было всё это со мною когда-то. А когда — хоть убей, не помню. Как же это называется? Ну словосочетание такое есть, французское. Эх, видимо, я чересчур злоупотребляю языком русским.
Машина едет. Русская, какая ж ещё? Ведро болтов, снабжённое клаксоном. Ну и дела… Ситуация будто из фильма Люка Бессона. Машина пыльная, номер заляпан грязью. Внутри играет Ноггано. Из окна вылетает свёрток. Ловлю с ловкостью Оливера Кана. Даже не свёрток. Просто бумажка. Что-то коряво написано. Читаю: «Оглянись!»
Оборачиваюсь — а там стоит она. Смотрит хитро и немного грустно. Будто знает обо мне всё, и думает: «Эх, мальчик, мне бы твои проблемы». Смотрит на меня. На фоне какой-то трип-хоп ненавязчивый играет.
Смотрит. Я гляжу ей в переносицу. Долго так. Как Маугли.
А потом она произносит:
— Дежа вю, дурак.
Мозговой штурм! Дежа вю! Вот оно как! Точно! Есть! Чёрт, дырявая башка, как такое можно забыть?! Дежа вю! Хлопнул себя по лбу. Глянул в её сторону. А её уже и нет. А была ли?
Дежа вю. Да, точно знаю, было же это всё, но основательно забыл. Что ж, повторение — мать учения, как записано в книге Даля «Пословицы русского народа».
У меня зазвонил телефон. Кто говорит? Незнакомый номер. «Если номер не знаком, не бери трубку. Не будь дураком." Нажал зелёную кнопку. Я ж не дурак, я псих ненормальный, который разговаривает с железным профилем Ленина. Причём для меня совсем не важно, что это сам Ильич. Просто огромная голова, непонятно что забывшая в чахлом лему на пригорке.
Так вот. Нажал на зелёную кнопку.
— Да.
— Привет, Тём. Ты где?
— Да тут, недалеко.
— Ты меня заберёшь?
— Хороший вопрос. Как я тебя заберу, если я не знаю, кто ты?
— Всё ты знаешь.
— Возможно. Голос знакомый. Но не помню, кому он принадлежит.
— Вот и вспомнишь. Так заберёшь?
— Неа, не заберу. Не хочу вспоминать.
Красная кнопка — отбой.
Добил последнюю крышку. Маловато. Эх, сейчас бы Илью его чаем.
Хлопок по правому плечу. Чёрт, как же я рад видеть его щетинистую физиономию!
— Как кошка?
— Всё так же, четыре ноги. Термос где?
— На вот.
Илья с термосом куда-то пропадает. Сажусь на скамейку, смотрю на дом. Попсовенькая мелодия извещает о входящем вызове.
— Да.
— Есть ли жизнь на Марсе?
— Да.
— Бродишь?
— Да.
— Долго?
— Да.
— Чай пьёшь?
— Да.
— С грудным сбором?
— Так это грудной сбор?
— А ты что думал?
— Думал, что с грибами какими-нибудь.
— Ясно.
Плохая реплика, сдулся что ли, собеседник?
— А какой у тебя номер айсикью? — ладно, неплохо.
— Айсикью умер уже.
— А всё-таки?
— Два-двенадцать-восемьдесят пять-ноль-шесть.
— Я тебе напишу.
— Удачи тебе в этом нелёгком деле.
— А ты знаешь, что скоро начнётся сезон цунами?
— Так нас же не должно накрыть, мы далеко.
— А если сильное цунами?
— Ну и пусть накроет. Может, оно и к лучшему.
Тут связь прерывается. Совсем не удивляюсь.
Появляется Илья с чаем. Пьём, смотрим на дом.
— Что за дом?
— Дом как дом. Но что-то в нём есть.
— Ты что, архитектор?
— Нет. Даже рисовать не умею. Но что-то в этом доме всё-таки есть.
— Кошка?
— В любом мало—мальски большом доме есть кошка.
— Ещё по одной.
— У кооошки четыре ноги! — это уже хором.
А потом слушал уличного музыканта. Местная достопримечательность. Вообще, у нас тут мало кто просто так на улице играет. Пыльный мужик лет сорока пяти. Седая щетина, бартерные джинсы «Wrangler», кеды «Москва», усталый взгляд, прокуренный голос, майка «AC//DC», старая советская гитара, старый советский комбик, простенький китайский микрофон. Примечательно отсутствие ёмкости для сбора пожертвований. Ни хрестоматийной шляпы, ни коробки, ни банки какой-нибудь. Просто человек лабает в своё удовольствие перед разномастной аудиторией.
Уличный музыкант пел редкую песню одной широко известной в узких кругах группы про Гагарина и мечты о небе.
Звездопад.
Все звёзды падают в мой огород.
А вчера надо сною пролетел метеорит.
Я пошёл копать картошку и нашёл два глаза.
Они улыбнулись и громко мне сказали:
«Я Юрий Гагарин, отпусти меня на волю.
Я Юрий Гагарин, отпусти меня на волю!».
Я буду летать в невесомости!
Я буду плавать в тёмном космосе!
Юрий Гагарин, возьми меня с собой.
«Ты не приспособлен,« — услышал я в ответ.
И он взмахнул крыльями и улетел в облака.
Юрий Гагарин, прилетай ко мне ещё…
А потом шёл тихими дворами и слышал, какая музыка играет в квартирах.
Где-то плавно течёт Джон Колтрейн. Где-то Влади из «Касты» читает о ревности. Где-то Шевчук рассказывает, что такое осень. Где-то Чиж излагает балладу о том, кто был рождён, чтобы бежать. Где-то БГ сладковатым проникновенным голосом священника напоминает историю о китайце-мастере подземного пения. Где-то раздаётся «Тоталитарный реп» от «Алисы». Где-то Шило из «Кровостока» соглашается, что «стимуляторы, галлюциногены и эйфоретики — это рай, который умещается в пакетике». Где-то Sunsay поют о карме. Где-то рычит Высоцкий. Где-то «Седьмая Раса» тоскует о вечном лете. Где-то «Маркшейдер Кунст» недоумевает, зачем вообще нужны «проблеме». Где-то Кипелов умоляет слушателя забрать его сердце. Где-то Боб Марли упрашивает даму не плакать. Где-то «Аддис Абеба» предполагает, что летающие в небе менты — это к дождю. Где-то Александр Васильев прогоняет из головы бывшую очень важной ему когда-то особу.
А потом вернулся домой. Выпил какао, съел грушу и в сон упал. А потом проснулся и снова было весело, хорошо, добро, радостно и тепло.