О голове Ленина (Рассказ)

Железная голова Ленина, вот уже которое десятилетие взирающая на город, давно перестала быть идеологическим символом и превратилась просто в некую высокую конструкцию, торчающую в небе и медленно ржавеющую под холодными северными дождями, льющими целый месяц и медленно превращающимися в первый снег, неровно ложащийся на грязноватую землю и моментально тающий на асфальте, но долго остающийся на ещё зелёной траве и песчаных тропинках, по которым ходят пожилые люди с тележками, наполненными родниковой водой, ездят расплодившиеся за последнее время велосипедисты, бегают спортсмены в обтягивающих лыжных кроссовках и дедок в вечной зелёной футболке и "Асиксах", который год уже участвующий в марафонских забегах, бегают бездомные псы, воющие на месяц, иногда очень хорошо видимый на небе и днём, особенно в белые ночи, в одну из которых я сижу на макушке огромного схематического изображения гордого профиля великого человека и наблюдаю за восходящим солнцем, похожим не на апельсин или красного дракона, а на огромный красный фрисби, запущенный неким присутствием, имеющим множество образов и видимым каждым из нас по-своему в бесконечный полёт, на протяжении которого длится жизнь в том понимании, которое есть у нас, и когда красный фрисби долетит до того, кто сможет его поймать, жизнь примет другой смысл, однако с виду это будет обычный конец света, только настоящий, хоть уже и не верится, что он когда-нибудь будет, и остаётся одна мысль, что мы станем чем-то другим задолго до того, как диск поймает нечто другое, обладающее ещё большим множеством образов, или когда диск свалится с установленной траектории и упадёт ребром на космический асфальт и расколется под огорчённые крики ловящих небесный диск сущностей, одна из которых может оказаться самым обычным юношей, сидящим на макушке очередного ритуального идола, воздвигнутого любителями красного в незапамятные времена и пережившего и всеобщую принудительную любовь к красному, и популяризировавшуюся к нему нелюбовь, пьющим "Пепси", хоть давно уже его поколение предпочитает "Коку", слушающего через бюджетный сенсорный телефон песню о карме, которая случайно мелочам даёт причину, песню, вызывающую желание забыть обо всём, сходить в лес за небесными грибами и, уйдя в сансару, переслушивать её на вечном репите, размышляющего, что неплохо было бы быть двумя звенящими китайскими шариками в руках брюнетки с карими глазами, задумчиво перекатывающей их в своей ладони, рисунок линий на которой предсказывает ей много детей и хорошую, крепкую семью, думает, что хорошо бы стать лохматой таксой, умиляющей всех прохожих и абсолютно не вникающей во все мировые проблемы, которые стали настолько глобальны, что про них спрашивают на нервном мероприятии с названием из трёх букв, о котором я не хочу ничего говорить, потому что неохота, или превратиться во что-то милое, доброе и абсолютно полезное, чтобы быть кому-то нужным, важным и необходимым, ведь это самая главная вещь в жизни, даже главнее нахождения собственного места в жизни, которое найти сложно, но можно,  хотя, что от греха таить, всё равно оно когда-нибудь найдётся, некуда бежать и нет возможности вернуться назад, поэтому я сижу на лысине рано постаревшего человека и встречаю рассвет, гляжу на игрушечную станцию где-то внизу, на берегу реки, принимающую игрушечные поезда, без устали снующие по блестящим от росы и полировки рельсам и басовито гудящие в предрассветной тиши, любуюсь нарядной зелёной "Ушкой"- толкачом, стучащей своим огромным двигателем, как стучит сердце космонавта на медкомиссии перед отправкой на Байконур, где он взлетит выше всех нас вместе взятых, и, может, повторит судьбу Комарова, а может, и станет новым героем нации и никогда больше не будет летать, вынужденно променяв безграничную радость оказаться над облаками на нудную должность свадебного генерала, радующего собой толпы людей и отточившего свою знаменитую улыбку до такой степени, что она выползает на мужественном лице при любой мало-мальски сильной эмоции, но всё ещё вдохновляющего сотни мальчишек и девчонок, а также их родителей на добрые дела, вселяющего веру в чудо и исполение мечт, даже таких, как стать машинистом того самого тепловоза с сердцем космонавта, о чём мечтает абитуриент, сидящий на старой ржавой конструкции, когда-то светившейся и вызывавшей неимоверный восторг у приезжих, и искренне завидующий приятелю, выучившемуся на помощника машиниста и устроившемуся работать в организацию, красящую милые сердцу вагоны в унылый серо-красный цвет, думает о том, что очень много среди нас несправедливости и прочем, думает о том, что не хочет об этом думать, но всё равно думается, окружающая реальность давит на сознание своей пугающей обыденностью так, что кажется, что уже ничего не остаётся, как спуститься с горы и пойти продавать хачапури, но вдруг голосистый парень из Харькова в его ушах прочувствовано выводит песню "Мама", и абитуриент, проникнувшись скрытыми смыслами полукричит-полупоёт: "Мама! Я не хочу видеть мир таким!", и сразу как-то становится проще, встаёт солнце, ему звонят друзья, подруга, ещё так кто-то: "Тём, ты где? Ты меня заберёшь?", или: "Ну ты где там? Идём сегодня куда?", или: "Артём, надо с тобой поговорить", приходят смски, оповещения из контакта, сыплются реплаи твиттера, приходят письма из Одессы, всё приходит в движение, всё хаотично перемещается, солнце-фрисби, люди, дома, деревья, небо, рельсы, тополиный пух, звенящие шары в руке, ноги, руки, парень бежит, в ушах гремит музыка, плеер бешено шаффлит треки, нужно успеть так много, хочется делать что-то великолепное, хочется жить, путешествовать, менять что-то, узнавать, забывать, придумывать, впечатляться ,впечатлять, бегать, прыгать, летать, радоваться, любить, дурачиться, двигаться, и за всем этим бесконечным радостным движением с живописной горы недвижно и безмятежно вот уже который год наблюдает железная голова Ленина.