Ты предавал. Ты взвешивал. Ты бредил.
Твои ребёнки листьями шуршат,
упавшими служанке на передник.
Жене. Планете. Музыке. Любви.
Ты разлюбил, карябая-венчая,
крича друзьям: "Подайте на кефир!",
мерцая ложным нимбом в кислом чае...
Поэт, твоя трусливая губа,
закатанная заячьей машинкой,
слепа. Твой амнезийный гигабайт
тупеет в белой топольной пушинке
заставки.
Ты дичаешь и дымишь.
Ты заморожен - курица, с подковкой
Пегаса. Твои женщины - камыш,
развешенный на бельевой верёвке,
с исподним в грязно-пепельный горох
из "ненавижу", "сука", с биркой "Гений"...
... когда тебя посадят в серебро,
задушенному ветру на колени,
и снимут - словно с лука, по слоям -
твой цвет, твой пол, твой метр с клюкой и прочье,
ты очутишься между обезьян,
на жёрдочке пластмассовой,короче,
чем кочет голосит в свой первый риск...
Кричишь! - не слышимый в возне...
И видишь
впервые - так, как видит жаб, и крыс, -
сумбурный гениально-сизый кипиш
в большой бадье...
И ты в ней - не пророк,
не Моисей, - затасканный передник
всепустоты.
Моток твоих дорог
на бельевой верёвке тихо бредит.
Горчит кефир.
Прокурено кафе
пустой башки, в которой - вора ловят
пустые мысли - Мир.
Но нет улова...
Лишь сумерки, как суслики в мове,
задрали свои морды к изголовью...
