Клевцову Александру
I
Время за полночь. Впрочем, сойдёт любое.
Санчо, здравствуй, дружище, песчинка эпохи
Невозрождения! Шутки в сторону.
Сквозь окошко луны проникает без боя
в комнату свет. Так что, света поровну
там и тут. Если вкратце: дела мои плохи,
старина - я в запое.
II
Ну а ежели быть чересчур подробным,
слушай далее. Значит, сижу я на стуле,
в образе, мною намедни избранном,
то ли близком к печальному, то ли подобном
ступору. Быть постараюсь искренним,
и не больше того. Размышляю. А хули
ещё делать подлобным
половинкам фасолины, сон крадущим
у на стуле застывшего тела со взглядом
в хаос пространства с его неровностью?
Что касается тела, ему бы под душем
встать ледяным, дабы чистым полностью
на кровать с перепою упасть или рядом
с упомянутой. Душам
тяжелей, чем телам. Их нельзя под воду
сунуть с целью наивной отмыться от корки
полчища смертных грехов, со временем
данным телом свершённых. Почуяв свободу,
вскоре душа тяготиться бременем
начинает. Что тело окажется в морге,
узнаётся по ходу
ею действий. Когда ты, себе на горе,
выползаешь, брыкаясь, на свет неуклюже;
словом, торопишься вон из матери, -
то обычно волнуется мать, а не море
или плывущие морем катеры.
А на старости лет желтоватая лужа
под тобою, a'm sorry,
намекает на то, что тебе нет места
больше в мире живых. Дело в том, что сначала
тянет тебя в небеса, простёртые
над землёй. Позже - тянет к земле. Неизвестно
только, где лучше. О том четвёртые
сутки кряду и думаю. Аж укачало!
Суть материи - тесто.
III
Разум гложет тенденция (что за шутки!):
если раньше я лез прямо в гущу событий -
как отшептало теперь. Коль в памяти
покопаться, всплывёт до хрена: проститутки,
сотни друзей, куча свадеб, грамоты.
Мог бы так и тужить нынче всеми забытый
персонаж. Нет уж, дудки!
Данный принцип, я думаю, обоснован
лишь с учётом того, что написано выше
мною, блевавшим на оба тапочка.
Тем, кто в жизни своей наломал тонны брёвен.
В чьё тускло светит окошко лампочка
круглощёкой луны, накатив из-за крыши.
Кто допьётся, неровен
час, в тени доживая свой век бесславно.
Ноль по жизни, по роду занятий - географ
с массой морщинистой в «бедном йорике»
на сквозных позвонках, перегруженных явно, -
верю лишь в то, что плетут историки,
ни на йоту не веря ни в чёрта, ни в огров.
А в себя - и подавно.
IV
Санчо, скоро мне тридцать. Шершавый возраст.
Середина земного пути. Как во сне я
жил до сих пор. Кабы знать заранее
о развязке, берёг бы, поди, каждый волос.
Так напоролись мои старания
на старение. Благо нашлась Дульсинея.
Но пока ещё холост
я, обмылок, сидящий с лицом, небритым
трое суток, на стуле, скрипящем уныло.
Я, кто не видел в помине севера.
Это как космонавт, не слетавший к орбитам.
Я, чьи две почки пинали семеро,
чьим посредством себя моя мать хоронила, -
над разбитым корытом
бытия своего размышляю дерзко,
как о девочках смолоду, хлюпая глазом
сердцебиению в такт нетрезвому.
Не пойму, то ли слишком натянута леска,
то ли скольжу босиком по лезвию.
Жизнь, по сути, лишь миг, проносящийся разом.
Что-то вроде бурлеска.
V
Не взыщи, если рифма ни так, ни эдак
получилась. Привет твоей стройной супруге
вкупе с детьми, на тебя похожими,
как две капли воды! И запомни: ты предок.
Значит, в ответе. Дружить с прохожими
не советую. Лучше прочти на досуге
пару книг. Напоследок
заручусь пожеланьем в твой адрес, ибо,
Санчо, самое время. Желаю весомым
в рамках докучливой невесомости
оставаться до самых седин тебе, либо
лысины... Друг мой, какие новости?
Даже если не с первым отправишь знакомым -
и на этом спасибо.
Январь 2010