Потаповы пекли пироги. Михаил, как глава семейства, крутил мясо на фарш для начинки. Его жена Ольга месила тесто. Их старшая дочь Танька по мере сил и возможностей помогала маме, и, как говорила бабушка, которую ждали в гости, «перенимала секреты по хозяйству», все-таки уже большая, почти десять лет. Маленькая Аленка веселила всех собственного сочинения песенками и танцами.
Алёнка крутилась у зеркала, как всегда пританцовывая и напевая сама себе: «Бяши, бяши, бяши, бя-а-ашка». Мишка вышел в коридор и улыбнулся.
– Ах, ты моя Танцулькина! – ласково проговорил он, поднял дочь на руки и подбросил. Девочка заливисто засмеялась. Ольга и Танька выскочили в коридор: у Ольги руки в тесте, у Таньки – в муке. Ольга встревожено посмотрела на мужа.
– Миш, осторожней!
Танька, как всегда, встала на защиту.
– Мам, папа её не уронит, он же сильный.
Алёнка смеялась, летая под потолком. Ольга не выдержала.
– Ну, хватит! Голова закружится.
Мишка поставил Алёнку на пол и весело посмотрел на Таньку.
– А ты? Не хочешь полетать? – спросил он.
– Я боюсь, – оробела Танька.
– Ты ж дочь моряка. Никого и ничего не бойся. Сожми зубы и вперёд, как ледокол в Арктике.
Танька улыбнулась, представив себя огромным ледоколом.
– Как же ты меня поднимешь? – хитро прищурилась она.
– Я ж сильный, – подмигнул Миша Ольге, схватил Таньку и подбросил вверх.
Танька заверещала.
– Пап, здорово! Давай еще.
– Только ты так громко не пищи, а то стекла полопаются.
– Ну всё, ребят, а то мы так до вечера пироги печь будем, – вмешалась Ольга. – «Папа» – командуй!
Миша сделал серьезное лицо.
– Девчонки, по- ме-естам!
– Есть! – весело и хором отрапортовали Ольга и Танька, а Алёнка опять пошла танцевать.
* * *
Спустя всего неделю Михаил ушел в море.
Танька шла из школы медленно и задумчиво. Она всегда грустила, когда папа уезжал. Папа служил на флоте и уезжал надолго, оставляя маму за «капитана». Рано утром он тихо вошел в их с сестрой комнату, поцеловал их, и так же тихо вышел. Потом они с мамой шептались в коридоре. Чуть позже хлопнула входная дверь. Танька еще немного попритворялась спящей, когда вошла мама, чтобы будить Бяшку - в садик, Таньку - в школу. Ольга утром была грустная, почему-то не шутила, не подбадривала девчонок, как обычно. Девчонки и сами все понимали, не капризничали, не баловались…
Танька так глубоко ушла в свои мысли, что заметила Муську, только когда та уже перегородила ей дорогу. Муська-Задира была местная «бандитка» и держала в страхе всю малышню ближайших дворов. Пожаловаться на нее было некому, так как она была детдомовская, и, судя по периодическим безнаказанным «набегам», знала не только все лазейки, но и тысяча и один способ незаметно покидать свои «пенаты».
– Куда прёшь? Не видишь? Я – здесь, – грубо остановила её Муська.
Танька остановилась в нерешительности и осмотрелась, поправили лямку рюкзака, переступила с ноги на ногу.
– Что, тяжелый рюкзак? – усмехнулась Муська, довольная реакцией очередной «домашней малявки». – Небось, конфетами и пирожными набила?
Танька покачала головой, тоскливо оглядывая двор.
– Сама все сожрала? Жадина, да?
Танька продолжала качать головой.
– С другими поделиться слабо?
– Нет, - продолжала отнекиваться Танька.
– А не слабо, так делись! – наступала Муська.
– У меня нет, – уточнила Таня.
От Муськи отвязаться было невозможно. Это все знали. Разговаривая с ней, было ощущение, что все больше запутываешься в паутине. Почему-то ей все были должны – кто конфеты, пирожные, жвачку, кто – вещи, а кто – деньги. Дети постарше воспринимали её только на «кулаках», причем в драку почему-то первыми лезли они, а Муська как будто всегда защищалась.
– Врешь! Папочка с мамочкой ведь любят свою дочку? Значит, конфетки покупают?
Танька смотрела на приближающуюся Муську, как завороженная.
– И в школу таскаешь? - тихо и зловеще продолжала Муська, – и с подружками делишься? А со мной не хочешь?
Танька смотрела тоскливо. Она знала, что ввязываться в разговор с ней нельзя, но не реагировать не получалось.
– У меня с собой нет.
– Дома от меня спрятала? – продолжала настаивать Муська.
– Я не спрятала.
– А не спрятала, значит, вынесешь, да? – дошла до шепота Муська, стоя вплотную к Таньке.
На глаза уже наворачивалась слеза. «Ни за что не буду плакать», - твердила про себя Танька, сжимая зубы.
Вдруг хлопнула подъездная дверь. Танька встрепенулась. По-проходу к ним направлялась соседка с 4-го этажа. Танька даже не помнила, как её зовут и не знала, как её благодарить, потому что та её спасла. Муська уже заметила тётку и начала потихоньку отступать. Голос её стал злым и колючим: «Вот помрут у тебя родители, придешь ты в детдом, посмотрим, как ко мне прибежишь». Затем, как ни в чем не бывало, повернулась и пошла прочь. Танька опустила голову, на ходу быстро поздоровалась и шмыгнула мимо соседки во двор, к подъездной двери, наверх, на секунду остановилась, оглянулась, посмотрела вниз на площадку, открыла дверь, почти впрыгнула в квартиру, захлопнула за собой дверь, и только сейчас позволила себе выдохнуть. Сердце колотилось быстро и громко.
Глава 2. Предчувствие.
Ольга со своей подругой Маринкой зашли домой, как всегда шумно, заполнив собой весь коридор. Танька и Алёнка прыгали вокруг, Марина целовала и обнимала по очереди каждую. Алёнка, которую сначала Марина, а затем и Ольга с Танькой в шутку называли Бяшкой, тут же решила продемонстрировать новый танец тете Марине.
– Нет, Бяша, после ужина станцуешь. Сейчас не смогу. Сил нет.
– Я уже ужинала, - хотела было обидеться Бяша, но передумала. – Ладно, тогда после мультика.
Бяшка обошла Марину с другой стороны, хитро прищурилась и спросила, заговорщицким тоном:
– А Вы что-нибудь вкусненькое принесли?
– Аленка! – воскликнула Ольга возмущенно.
Тетя Марина и Таня засмеялись. Бяша сделала невозмутимо удивленное лицо.
– Что? Ну, мы же будем чай пить, когда вы покушаете. С чем?
– Вот будем пить, тогда и узнаешь, - не дав Марине ответить, перебила Ольга. – А ну, марш, мультики смотреть! - шутливо пригрозила она дочери.
Бяшка улыбнулась тете Марине хитрой улыбкой и скрылась в зале.
– Тань, а ты с нами ужинать будешь? – спросила Ольга у старшей дочери.
– Нет, мам, я ела.
– А уроки?
– Сделала. Только по рисованию докрашу и приду, - и тоже убежала в зал.
Подруги ввалились на кухню, вместе с авоськами, сумками, усталостью, суетой уходящего дня и проблемами предстоящего, которые почему-то не остались за дверью, как полагается, а продолжали сопровождать своих хозяев, отражаясь на их замученных лицах.
– Ой, Марин, сил нет, дай чуть передохнём, чайку хоть глотнём, потом с ужином возиться буду, – рухнула на табурет Ольга, сбросив с себя сумки, как Елена Прекрасная лягушачью шкурку.
– Аппетит не перебьём?
– Мой перебьешь, пожалуй, ведром чая и килограммом бубликов…
– Давай я сама поставлю, – Маринка громыхнула чайником. Тот отозвался гулким эхом, будто извиняясь за отсутствие воды. – У тебя что там, на работе?
– Завал.
– Завал – это обычное состояние. Чего ты серая такая, или болит что?
– Не знаю, не спится. Может от усталости, может от беспокойства. Нехорошо как-то на душе. Мишка неделю как не звонит. – Ольга заставила себя подняться со стула, заглядывая в холодильник.
– Подумаешь, неделю. Раньше и месяцами не звонил. Он же не на курорте.
– Да знаю. А места найти не могу. Будто случилось что.
– Сплюнь! Привлечешь её, беду-то. – Марина постучала по столу. – Да и зря ты так. Плохие новости быстро ходят. Раз молчит, значит, все нормально.
Танька подошла к двери кухни с альбомом в руках, чтоб показать, что получилось, и остановилась, раздумывая как открыть дверь.
– Если с Мишей что-то случится… Я не переживу, – как то очень серьезно сказала Ольга. – Возьмешь моих-то? Присмотришь?
– Мать, ты похоже действительно устала, - махнула рукой Марина. - Давай-ка мы с тобой к чайку чего-нибудь тяпнем, а?
Марина встала и молча обняла подругу. Танька отошла от двери. Хвастать получившимся рисунком расхотелось. Опять некстати вспомнились угрозы Муськи-задиры: «Вот помрут у тебя родители, придешь ты в детдом – посмотрим, как ты ко мне прибежишь». «Дура, Муська, дура! – ругалась про себя Танька, – ничего не случится, папа на службе, мама дома… Только зачем она так сказала: «Если вдруг что случится - я не переживу?»
Танька тихонько вернулась к Бяшке. На экране прыгали и плясали какие-то мультяшные зайчики. Плохие мысли сразу сбежали, ей вспомнился игрушечный заяц из магазина. «Как бы уговорить маму его купить?»
Глава 3. Телеграмма.
… Хороший день суббота. У Таньки всего четыре урока и «5» по литературе за стишок. Домой она прибежала радостная. Вечером собирались в гости к тёте Марине. Уроки делать не надо. Завтра. Ольга «воевала» с Бяшкой, которая капризничала и хныкала, как обычно, в преддверии мытья головы. Танька после обеда собиралась посмотреть новую серию мультфильма про Барби, только надо было сходить в магазин, пока мама Бяшку моет.
В дверь позвонили.
Танька побежала открывать.
– Тань, сначала спроси «кто», - крикнула из ванны Ольга.
«Кто?» – спросила Танька, открыв дверь, и улыбнулась. За дверью стояла почтальонша, теть Клава, которая разносила газеты, а, иногда, приносила Таньке письмо от подруги Варьки, с которой она подружилась в летнем лагере. Проще, конечно, было позвонить. Но ведь в письме можно было рисовать, а рисовать обе любили. Да и нравилось Таньке письма ждать. Мама ждала писем от папы, Танька – от Варьки.
– Здрасьте, Вы нам газету принесли? – играя хозяйку дома, улыбаясь, спросила Таня.
– Нет, - тоже улыбнулась почтальонша – Мама дома?
– Ага, только она Бяшку моет.
– Кто там? – высунула голову из ванной комнаты Ольга.
– Мам, это почтальонша.
– Я сейчас, минуточку, мы как раз голову намылили, – крикнула Ольга и вновь «нырнула» в ванную.
– А письмо мне не принесли? - игриво произнесла Танька, развлекая гостью.
– А тебе кто-то должен написать? – копаясь в своей сумке, спросила тетя Клава, подыгрывая.
– Да-а.
– Нет, письмо в следующий раз. Телеграмма. Из военного округа… – удивилась т.Клава, посмотрев на обратный адрес.
– Ой, здорово! Это от папы, - подпрыгнула Таня. – А то мама уже переживать начала.
– Ну и хорошо, – успокоилась вдруг всполошившаяся почтальон, – только расписаться надо.
– Я тоже умею, – хмыкнула Таня.
– Ну, расписывайся, – весело блеснув глазами, подала журнал и ручку т.Клава.
Танька взяла ручку и красивыми буквами написала фамилию.
– Совсем взрослая стала, – похвалила тетя Клава, – держи. Маме скажи - я попозже зайду.
Танька взяла телеграмму, сказала «спасибо», закрыла дверь и хотела побежать к маме, но вдруг резко свернула в комнату и аккуратно вскрыла листочек. «А вдруг, мама мокрыми руками намочит папину телеграмму, и мы не сможем прочитать», – подумала Таня.
«Какие смешные буквы», - успела заметить Танька и быстро прочла текст. Затем еще рез по слогам. Смысл еще не дошел, но сердце будто споткнулось обо что-то и замерло.
Ольга вышла из ванны, взглянула на закрытую дверь и позвала – Та-ань!
Танька резко сложила телеграмму и спрятала за спину. Ольга заглянула в комнату:
– Почтальонша ушла?
– Да. Она принесла мне письмо от Варьки, которая из летнего лагеря. Ну, ты ж её помнишь?
– Да. И всё?
Танька молча и выжидающе смотрела на маму.
– Ах, ну да, читай, пожалуйста, – спохватилась Ольга, – я к Бяшке. А ты, дочитаешь, сходишь в магазин?
– Да, конечно, мамочка, я могу и потом почитать, – с готовностью на старте выпалила Танька.
– Нет-нет, - улыбнулась Ольга, – читай. У вас же там страшные секреты, – подмигнула она Таньке и пошла в ванную к Бяшке, которая уже что-то напевала и, наверное, уже придумывала, где бы станцевать.
* * *
Танька сидела на корточках, прислонившись к стене, и невидящим взглядом смотрела прямо перед собой. Отсюда, с торца дома, были видны часть двора и небольшая «лужайка» - газон с некошеной травой, по которому ежегодно протаптывалась тропинка для сокращавших путь. Кто-то давно вбил в газон колышек с табличкой: «По газонам ходят только козлы и бараны». Самое удивительное, что никто из «козлов» и «баранов» её не трогал, ни пинал, ни замазывал, ни выдёргивал. Лишь летом её почти прикрывала подросшая трава, зимой – сугробы, а весной надпись подновляли сами жители во время субботника, проявляя своеобразное чувство юмора, и, тут же, протаптывали очередную сезонную тропку.
Танька уже 15 минут смотрела на поблёкшую траву, почти укрывшую табличку с указанием, где же надо ходить «козлам» и «баранам» и думала - что же будет дальше.
Сразу, как только мама вышла из её комнаты, она спрятала телеграмму в карман, бросилась к шкатулке-книжке, где лежала её немногочисленная переписка, достала последнее Варькино письмо, вынула из конверта и положила на кровать, как доказательство её слов. Положила на место шкатулку и выбежала во двор, «в магазин».
Говорить маме про телеграмму нельзя. Сначала её надо как-то подготовить. Или подготовить сначала бабушку? Если мама не выдержит и умрет, их с Бяшкой отдадут в детдом. А если бабушке? У бабушки тоже можно жить. А если бабушка не захочет их к себе забрать? Бяшка ей вазу разбила, а сама Танька, однажды, вместо сахара соль в варенье положила, которое бабушка варила. Так она ругалась, так ругалась. Таньку тогда папа защитил, сказал, что она не специально. «Но ведь я действительно, не специально», - произнесла вслух Танька и на глаза навернулись слезы. «Папка. Кто же теперь будет меня защищать? А Аленку?»
Грустная фигурка девочки из соседнего подъезда, похожая на съежившегося воробышка остановила Петьку. Не сразу. Он почти прошел мимо. Замедлил шаг. Обернулся.
«Что-то случилось, может, деньги отобрали?» - Петя уже дрался по этому поводу. Он нехотя подошел.
– Тебя Танька зовут?
Она посмотрела на него откуда то издали и явно не слышала. В глазах было столько горя.
«Нет, не деньги, что-то серьезное». Петька нахмурился. Он не любил ни горя, ни устраиваемых в честь этого истерик.
– Тань, что случилось?
Выкатилась огромная слеза и медленно поползла по щеке.
Петька вздохнул. Положил сумку ей на колени, взял за плечи и начал трясти. Вспомнил, как соседка приводила в чувство мать, которая билась в истерике после ухода дяди Толи. Голова Таньки смешно болталась и слегка ударялась о стенку, скользя заколкой: «бямзь, бямзь, бямзь».
Танька открыла и без того широко распахнутые глаза и больно схватила Петьку за локоть. Петька замер – «Ну, сейчас начнет рыдать», и краем глаза осмотрел двор – пути для отступления.
– Я не хочу в детдом, - громко прошептала Танька.
– Не иди, – осторожно сказал Петька.
– А если отдадут?
«Не отдадут», - хотел сказать Петька, но поперхнулся и получилось: – «Не отда…дм».
Танька вдруг вскочила и обняла Петьку.
«Во - дурак! Куда влез?» - тоскливо оглядывая двор, подумал Петька.
– Не отдавай, – попросила Танька, – пожалуйста, мальчик.
– Петя, – хмуро представился он, отстраняясь от девочки.
– Петя, – согласилась она, преданно смотря в глаза.
Петька искоса осматривал двор.
«Увидят – засмеют. У нее это сейчас пройдет, а я потом год в «женихах» ходить буду».
– Что случилось?
Глаза у Таньки высохли, и опять навалилось горе.
– Папа умер…
«Да-а, - подумал Петя – Это – горе. Наверное, тяжело так, вдруг».
Поднял и отряхнул сумку.
– …а мама не знает,… и нельзя говорить…– вздохнув, добавила Танька.
«Придется за хлебом потом идти», - грустно подумал Петька.
– Ладно, пошли отсюда, еще увидит кто… - и решительно пошел к подъезду.
За ним, как хвостик, поплелась Танька.
* * *
Танька осталась стоять в коридоре, у двери.
Петька принес ей стакан воды. Танька сделала глоток. Протянула ему телеграмму.
Петька молча прочитал.
– Он военный?
Танька кивнула.
– Он давно не звонил. А мама недавно тете Марине сказала, что если что случится – она не переживет. Я случайно услышала. Если мама умрет, то нас с Бяшкой в детдом отдадут. А там Муська. Я её боюсь. А папа говорил, что я никого не должна бояться, потому что я дочь моряка.
– Твой отец моряк?
Танька кивнула.
– А твой?
– У меня никогда не было отца.
– А как живут без отца?
Он пожал плечами. «Как все», - чуть не сказал Петька, но промолчал.
– А как с отцом?
– Хорошо. В глазах Таньки опять проявилась такая тоска.
«Надо бы чем-то отвлечь», - подумал Петька.
– А почему твою сестру так странно зовут? Бяшка. Это от какого имени?
– Это не имя. Её Аленка зовут. А Бяшкой мы с мамой зовем, еще тётя Марина. Папа только Аленкой да Аленушкой. Еще Танцулькиной. Ей танцевать очень нравится. А когда мы у тёти Марины на дне рождения были, такая красивая музыка была, восточная, и припев: «Бяши, бяши». Так Аленка прямо из под стола на середину зала вывалилась, и давай кривляться и кружиться, а потом еще и подпевать. Теперь уже и без музыки может где хочешь станцевать, сама себе и подпевает «Бяша, Бяша, Бяша, Бя-а-ашка», и танцует. У неё это так смешно получается. Она даже откликается на Бяшку лучше, чем на Аленку. Ей нравится. Она же маленькая совсем. Как же она… Она же не сможет в детдоме. И Муська…
По щеке опять поползла слеза.
Петька жестом напомнил ей про стакан. Танька сделала еще глоток.
– А что, Муська? Приставала?
Танька кивнула, глядя в пол. Об этом вспоминать не хотелось.
– Ладно, с Муськой я помогу разобраться. Только ты это, - Петька шмыгнул, - ну,… во дворе обниматься не лезь, подумают чего….
Танька смутилась.
– Я, извини…, случайно,… я не хотела.
Теперь кивнул Петька.
– Я понял. - Петька посмотрел на часы. – Может не говорить маме про телеграмму?
Танька посмотрела на него с сомнением.
– Хотя… могут еще одну прислать, - подумал он вслух.
– Я почтальоншу могу на улице караулить, я знаю во сколько она в наш дом приходит, – ухватилась за идею Танька, как за соломинку.
– Или позвонить, – продолжал раздумывать вслух Петька, - все равно, когда-нибудь узнает.
– Я скажу, - пообещала Танька, - только её сначала подготовить нужно, чтоб она выдержала, не умерла.
Танька умоляюще сложила ладошки, как будто от Петьки теперь зависело, узнает мама или нет. В глазах опять заблестели слезки.
Петька задумчиво ходил по комнате. «Ситуация… И как на зло, ничего не придумывается».
– Я ходил на лодке, – задумчиво глядя в окно, сказал Петька.
– В море?
– Нет. На речке. В деревне. С дядей Максимом. На рыбалку.
– А-а, - прокомментировала Танька.
– Я бы и в море мог, - зачем-то начал хорохориться Петька, – просто у меня своей лодки нет. Я когда вырасту, накоплю денег – обязательно куплю. Я даже присмотрел одну, в магазине.
Петька вздохнул, представив, сколько же придется копить.
– А я зайца в магазине присмотрела, – некстати вспомнив магазин, поддержала разговор Танька.
– Какого зайца? – не понял Петя.
– Игрушечного.
– Для сестренки или сама играть будешь?
– Нет. Я не играть. Он в тельняшке, понимаешь? Ну, пока папа в походе, он защищать меня будет. Ну, как будто, вместо папы,…
Танька замерла, глаза её округлились, и она прижала ладошки ко рту.
– ВМЕСТО папы, - прошептала она, с ужасом глядя на Петьку. – Это я. Я виновата! Это все из-за зайца!
«Так, - подумал Петька, - начинается вторая серия истерики».
Он спокойно подошел к Таньке, на «всякий пожарный» забрал из её рук стакан, посмотрел ей в лицо:
– Не говори ерунды. Причем здесь какая-то игрушка? Ты ж её не купила. И вообще. Если ты хочешь, чтобы мама не догадалась, учись держать себя в руках. Поняла?
– Поняла.
Петька опять посмотрел на часы.
– Хорошо. Что с телеграммой делать?
Танька умоляюще посмотрела на Петьку. Петька вздохнул, как-то серьезно, как умеют только «взрослые» дети.
– Ладно, пошли.
Они прошли на кухню. Петька деловито взял спичечный коробок, погремел, настороженно посмотрел на Таньку. Танька кивнула. Сжег телеграмму. Бросил пепел и несгоревший кусочек в раковину, смыл водой. «Всё».
– Теперь будем ждать следующую. И к телефону тебе нужно подходить самой. Сколько тебе нужно дней, чтобы подготовить маму?
Танька грустно пожала плечами.
– Ладно, потом обсудим, - пообещал Петька тоном, будто только что дал клятву хранить тайну.
Петька вновь посмотрел на часы.
– Ты извини, мне в магазин надо.
– Ой! – спохватилась Танька. - Я ж за хлебом пошла, будто пошла… - осеклась Танька.
– Так, - схватив сумку и решительно двинув к двери, распорядился Петя, - идем в магазин, а по дороге обговорим - ЧТО ты скажешь маме, а о чем и как будешь молчать.
Глава 4. Тайна.
– Знаешь, Марин, она странная какая то стала, молчит, о чем-то думает. К бабушке пристала – научи её коврики вязать, говорит: «я тоже буду зарабатывать».
– Нормально. Современные дети. Хотят иметь свои деньги на карманные расходы.
– Нет, Марин. Что-то не так. Помнишь зайца? В магазине игрушек. Она ведь им заболела – купи да купи. Я ей когда сказала, что купим, когда папа приедет, такой мне скандал устроила, мол, до того времени зайца купят, а деньги можно занять, потом отдать. Вчера зашли в магазин, набор для песочницы в садик Бяшке купить, а Танька мимо отдела идет, где заяц сидит, и даже голову не повернула. Серьезная такая вся. Я ей говорю: «Зайца проведать не хочешь?», а она: «Он мне разонравился, и вообще, что я маленькая из-за игрушек убиваться». А сама грустная-грустная. Я ей: «Что с тобой?» - а она серьезно так: «Взрослею».
– Может правда, взрослеет?
– Ей 10 лет, Марин. У неё нет повода так быстро взрослеть.
Подруги переглянулись.
– А если есть? Оль, ты с ней «по душам» не разговаривала? Может что случилось? В школе, во дворе, в музыкалке?
– Ой, Марин, не пугай, у самой кошки на душе скребут. Сегодня попробую.
* * *
– Алло, Маринка? Танька к тебе пошла, за диском для Аленки.
– Хорошо, я встречу. Ты как, не выяснила, что с ней?
– Нет. «Скучаю по папе» - и молчит, как партизан. Боюсь я. Может к психологу её отвести?
– Не надо. Я попробую сама. Без вопросов.
– Как это?
– Потом, Оль. Если получится – расскажу. Все, пока. Чайник засвистел.
* * *
Марина провела Таньку в комнату, закрыла собой дверь и, глядя ей в глаза, спокойно и твердо сказала, что знает, что Танька попала в беду. И если беду нельзя исправить, то её можно разделить. Для этого друзья и нужны.
– Ты мне друг?
Танька кивнула, уставившись в пол.
– И я твой друг. А друзья должны друг другу в беде помогать. С тобой ведь что-то неприятное произошло?
Танька не плакала. Не рыдала, не выла, не всхлипывала. На слегка удивленном лице застыло упрямство маленькой, но очень крепкой тайны, которую надо сохранить, во что бы то ни стало, любой ценой. Из широко открытых глаз лилось горе, крупными каплями. Они беззвучно катились по щекам и падали на платье, как будто кто-то открыл краник.
«Так не бывает, – подумала было Марина. – Бывает, - сама себе тут же возразила она. – Сама когда-то над могилой своего… Стоп! Только не это. Не может быть!»
Марина медленно опустилась на колено перед Таней.
– Ты, наверное, узнала что-то ужасное. Танечка, но ведь это может быть ошибка? Ну, может, ошибся кто-то, адресом, …например?
По лицу Тани пронесся слабый лучик надежды, она вытерла слезу ладошкой и внимательно посмотрела на Марину.
– Танечка, - умоляюще прошептала Марина, - может ты сама ошиблась?
– Там наш адрес и фамилия…
«Значит все-таки почтой»,- почти ненавидя свою догадливость, поняла Марина.
– Мама не найдет?
– Мы её сожгли.
– Её? Телеграмму?
Танька кивнула.
– А кто мы? Кто-то знает?
– Петька.
– А Петька никому не скажет?
– Нет. Он не скажет. Он. Мой. Друг, – твердо, но тихо сказала Танька.
Маринка помедлила. Она обняла девочку, не в силах произнести следующую догадку. «Только не Мишка!» - как попугай, повторяла она про себя.
– Если мама узнает, – каким-то скучным, уставшим голосом, словно заученный текст, произнесла Танька – она не вынесет – умрет, а меня сдадут в детдом. И Бяшку.
Марина резко отстранилась от девочки: «В детдом?.. Значит все-таки Миша».
– Никто не отдаст вас в детдом.
– Петька тоже так говорит. Он давно без отца живет. Он мне рассказал, как живут…без отца… Трудно.
– А маме мы скажем, - затараторила Танька, - подготовим только, чтоб она не умерла от горя. Я ведь уже не маленькая, все-все понимаю. Я все делать буду. И с Бяшкой сидеть, и полы мыть, и варить научусь – меня бабушка научит, и коврики вязать, а бабушка их продавать будет.
«Это она меня успокаивает», – ужаснулась Марина.
– И игрушки просить покупать не буду, и конфеты, только чтоб нас с Бяшей в детдом не отдали…
Марина обняла Таньку крепко-крепко, украдкой вытирая слезы.
* * *
Все следующее утро Маринка потратила на поиски телефона Олега, одноклассника. Пару лет назад, на встречу одноклассников, всех собрали оригинальным способом – разнесли срочные поздравительные телеграммы. Жена Олега работала на главпочтамте, вместе и придумали. Весь «вечер» потом на телеграфных бланках писали друг другу послания. Почтальоном был Олег, который «случайно» путал адресатов. Было весело.
Теперь повод был грустный. По телефону объяснить ситуацию Марина не решилась, просто попросила помощи. В обед, вдвоём с Олегом, они приехали к его жене, вызвали на улицу, где Марина дрожащим голосом и поведала им о сожженной телеграмме. Через пол часа выяснилось, что телеграмма действительно была, в графе «Подпись» старательным детским подчерком написана фамилия, отправитель – военный округ такой-то. Все. Убитым голосом Марина их благодарила, они пытались её утешить. День прошел как в тумане. Текст телеграммы, как страшную военную тайну, Олег привез уже поздно вечером, по телефону зачитывать не стал.
Глава 5. Госпиталь.
– Марин, приезжай с работы сразу ко мне, пока Таньки нет.
– Оль, случилось что?
– Случилось.
– Уже еду.
* * *
Марина остановилась перед дверью, сделала лицо, вдох, выдох и позвонила.
Ольга была какая-то оживленная, но грустная.
«Привет», - на ходу бросила она и побежала греметь посудой. Что-то перекладывала, искала, открывала и закрывала дверки, ящики, как-то не впопад, суетилась.
– Оля? – осторожно окликнула Марина. - Все в порядке? Может помочь? – почти на лету схватив чашку, выпавшую из Олиных рук.
Ольга остановила свой блуждающий взгляд, что-то вспомнила.
– Сейчас чай заварим, - достала упаковку одноразовых пакетиков, - Мишка…
– Что? – тихо и как-то обреченно спросила Марина, собравшись и приготовившись к… чему угодно. Мысленно уже доставая валерьянку и телефон, чтобы набрать «03».
–… в госпитале…
Всё ещё продолжая мысленно набирать номер «скорой помощи», Марина насторожилась.
–.. у них ЧП было…
Марина смотрела на Ольгу во все глаза, начиная понимать, что что-то не так. «Вдруг психиатров придется вызывать?» - ужаснулась Марина.
– … Мишка долго в ледяной воде… в общем, еле откачали, … даже думали, что уже все, не спасли. Я же чувствовала, чувствовала! А ты – «депрессия, стресс». А я чувствовала, что с ним что-то происходит.
Маринка смотрела на Ольгу и думала о телефоне: «Куда же звонить»?
– Он позвонил сегодня – я сначала чуть от счастья не умерла, а потом, как начала реветь. Вот дура! Дура! Толком не поговорили,…- Ольга бросила в заварочный чайник пакетик чая. Затем второй, который зацепившись ниткой, тут же выскочил назад. – Он вечером перезвонит. Это он посоветовал тебе позвонить, кстати, привет передавал, - Ольга продолжала воевать с непослушными пакетиками.
– Кто? – На автомате спросила Марина. «И зачем столько пакетиков то?»
– Миша. – Ольга удивленно посмотрела на Марину.
– А Танька знает? – так же на автомате спросила Марина.
– Нет. Мы решили пока её не расстраивать. Слушай, а зачем я столько пакетиков то? – Ольга нервно хихикнула. Посмотрела на засвистевший чайник, затем на заварочный. – Надо успокоится, а то вдруг догадается?
– Кто?
– Танька.
– О чем?
– Что случилось что-то плохое.
«Куда уж хуже? Может мне самой себе «скорую» вызвать?» – все еще не понимая ничего, подумала Марина.
– Ты уверена? – переспросила она Ольгу.
– В чем?
– Что это Миша звонил.
– Марин, ты что, с ума сошла? Я что, Мишу не узнаю? Да он это, он, точно! Со своим дурацким чувством юмора. Говорит: «Вам похоронка на меня не приходила, а то грозились послать». Представляешь? Ну, кто так шутит? Я и разревелась.
«Танька!» - в голове у Маринки как будто вакуум образовался. Она села на стул и молча закрыла лицо руками. «Танька».
– Марин, да ты что? Да все уже нормально, сейчас чай заварится. Всё уже хорошо, Мариш!
«Танечка…» Вакуум стал растекаться, защипало глаза.
– Мариш, может, валерьяночки? - Оля забеспокоилась. - Что с тобой? Может, что-то случилось, а я тут со своими проблемами, и не вижу ничего.
– Случилось. – «Как вслух то сказать?» Слова не формулировались. Выдавливались, только слезы.
– Марина? – осторожно и обеспокоено тронула за плечо Ольга.
– Точно? – выдавилось наконец.
– Что точно? – перепугано спросила Ольга.
– Он точно жив?
Ольга посмотрела как-то странно…
– Жив, – уже как-то отстраненно и холодно произнесла Ольга, не ожидавшая такой бурной реакции от подруги.
– И, здоров! – почти крикнула Маринка, чувствуя, что вот-вот начнется истерика.
– Почти, - так же холодно произнесла Ольга.
– А Танька? – выпалила Маринка.
– Что, Танька?
«Господи! – начала подвывать Маринка, махнув рукой на слезы, макияж, красоту. - Что ж они сволочи наделали, что ж они наделали».
Ольга налила чаю, поставила перед подругой и достала-таки валерьянку. Но открывать не стала, а лишь посмотрела на Марину и поставила на стол.
Маринка начала раскачиваться на стуле, обняв себя, будто пытаясь согреться..
– Себе, – кивнув на пузырек, приказала она.
– Зачем? – спросила Ольга и села напротив Маринки, встревожившись.
– На-ли-вай! – твердыми губами проговорила Марина.
– Что случилось?
– Была телеграмма, - Марина прикрыла глаза.
– Какая телеграмма?
– Такой-то, такой-то погиб, выполняя то-то и то-то.
Ольга молчала. Только недоумение и страх отражались в глазах.
– Танька перехватила, – продолжила Марина, – она услышала, как ты сказала, что не переживешь, если что… Она боялась, что их с Бяшкой в детдом сдадут, и сожгла телеграмму.
– Что же ты молчала?
– Слово дала, – Маринка вытерла слезы и хлебнула чаю. Глаза не поднимались.
Ольга поднялась, достала два стакана, накапала валерьянки, налила воды. Обе выпили, залпом.
– Теперь давай все по порядку, - попросила Ольга.
* * *
Из военного госпиталя, отделения для «тяжелых», позвонить почему-то можно было только из пункта охраны – «дежурки», расположенного на этаже. Пускать цивилизацию в эти строгие стены не спешили. Связь была односторонняя, через коммутатор, как в старые добрые засекреченные времена. Таким же старым был и кнопочный телефон с полустертыми кнопками. Но это лучше, чем ничего. На «гражданскую» связь надежды вообще не было. На сто верст тайга или океан.
Не смотря на строго определенное время, а иногда и количество звонков, в «дежурке» почти всегда кто-то был, кто умудрялся «доползти», допрыгать, доковылять, лишь бы узнать последние новости: что там, в соседних палатах, кого переводят, а может даже выписывают, или меню предстоящего обеда, чей-нибудь день рождения или праздник.
Михаил, уже 3 дня, как «ходячий», дождался своей очереди на звонок домой, как раз после обсуждения новенькой мед.сестрички. Настроение было веселым. Он почти «вслепую» набрал знакомый номер, спеша услышать теплый голос жены, а может даже удастся услышать дочурок. В прошлый раз они были у тещи.
Звонок.
– Здравствуй.
– Здравствуй…те, - Ольга посмотрела на Таньку, смотрящую телевизор, и опустила глаза. Мысли её метались. «Как сказать?»
– Ты что, не узнала что ль, Лёлька? Это я.
– Я поняла, но по этому вопросу Вам лучше с Мариной Николаевной поговорить. «Спокойно, только спокойно».
– Лёль, ты чё, все в порядке? – удивился Мишка.
– Да, у Марины Николаевны прежний номер, 7-47-220. Перезвоните ей, пожалуйста.
– Оль!...
Ольга положила трубку.
Гудки …
«Что происходит?». Миша набрал еще раз.
– Алле, Оль.
Трубку положили.
«Бред какой-то», - недоумевал Михаил.
Он набрал номер Марины.
– Марин, это Федотов.
– Здравствуй, Федотов.
– Марин, что происходит? Я звоню домой, Ольга трубку бросает.
– Федотов! Домой не звони! – твердо заявила Марина.
– Почему? Что случилось? – встревожился Мишка.
– Миш, это правда, ты?
– Вы что там все, с ума по сходили? Я это. Я. Что происходит?
– Мишенька, не звони домой, пожалуйста, не сейчас. А с Ольгой с моего телефона позвонишь, или на сотовый, завтра, когда Танька в школе будет.
– Ты можешь объяснить, в конце концов?
– Проблемы у нас. У Таньки проблемы. Не должна она сейчас твой голос слышать.
– Да я и не собирался с ней разговаривать, мы хотели сюрприз ей на день рождения устроить. Подожди, какие проблемы? Она дома? С ней все в порядке?
– Дома. Жива. Здорова. Только сюрприза не получится, Федотов. Никаких сюрпризов не надо.
– Ты толком можешь объяснить? – устав от бестолкового разговора, начал раздражаться Михаил.
– Ты где, Федотов?
– М…м. В госпитале.
– А где был все это время?
– Маринка, что ты меня за нос водишь? Говори! Или я сейчас Ольге позвоню!
– Не ори, Федотов! Я и так в последнее время, как на вулкане живу! По твоей вине, Федотов! И благодаря твоему начальству, мать их* (* = ненормативная лексика)…
Лицо Миши вытянулось. Он никогда не слышал, чтоб Марина матом ругалась, да ещё так витиевато. «Может ей плохо?»
– Марин, с тобой всё в порядке? – осторожно попытался перебить её Федотов.
– … и дочь твоя по их вине страдает, и теперь Ольга, и мы психологу уже звонили, и он сказал, что нельзя ей сейчас еще один шок устраивать, подготовить её надо. Сюрприз блин.
«Что-то, видимо, серьезное»,- думал Миша, но остановить триаду Маринки теперь уже было невозможно. Она начала всхлипывать, кричать и причитать. «Остается только из обрывков фраз собрать хоть какой-то смысл и поговорить с самой Ольгой. Что у них там …»
– … твое блин* начальство… чтоб им* … прислало телеграмму, что ты погиб… и что-то там еще про служебный… долг*... А Танька перехватила телеграмму и сожгла, чтоб мама не узнала, не умерла от горя,... и Таньку с Бяшкой в детдом не отдали,… и молчала все это время, страдала одна…, и плакала, только когда мама на работе, а Бяша в садике – по расписанию, блин, а ты ей сюрприз! А мы понять не могли, что с ней… и в школу ходили, и у ребят во дворе, думали, что влюбилась, и к психологу водили, а она смотрит взрослыми глазами и молчит…
Федотов слушал, и лицо его сначала побелело, потом посерело и постарело. Он боялся, что Марина вдруг опомнится и что-то спросит, а он не сможет сказать ни слова, потому что, кажется, забыл как разговаривать. Мысли стали свинцовыми от злости и бессилия, он оцепенел и только слушал, уставившись в телефон со стертыми кнопками. «Танюшка, куколка моя, малышка. Как же так?»
Ребята, увидев перемены на его лице переглянулись, сначала хотели приободрить, мол, всё наладится, но Степаныч остановил их жестом, и молча выгнал.
Маринка продолжала стрекотать, боясь, что не успеет, вперемешку с воплями и хлюпаньем носом:
–… а я её неделю назад к себе привела, и допрос устроила, и она… про телеграмму, а потом на коленях у меня рыдала, а потом мы план составляли, как Ольге не говорить, и как без тебя жить,… а где ты был? Почему ты молчал? Я же тоже не железная… Ты…
Маринка вдруг замолчала.
– Миш, ты здесь?
– Здесь, – глухо произнес Миша, удивляясь, что все-таки может говорить.
– Это правда, ты?
– Я.
В телефоне что то трещало, звенело, шуршало.
– Ты прости, что я кричала, – как-то очень устало сказала Марина. - Я ведь тебя тоже, того …, неделю как. Вот так и играли в заговорщиц с Таней, и улыбались, сжав зубы, Ольге. Теперь наоборот, сговор с Ольгой и психологом и улыбаемся грустно Тане. Устала я от этих страшных тайн.
– Да.
– Ты не переживай. Психолог сказала, что нужно время и все будет хорошо. Танька – крепкий орешек. И друг у неё появился – кремень, а не парень. Ты только, пожалуйста, больше не пропадай. Ладно? Выздоравливай и приезжай, - попросила Марина.
– Приеду, - как сквозь сон произнес он.
– Вот приедешь – я еще с тобой поговорю! – почему-то опять разозлилась Марина. - А Ольга сама позвонит, когда сможет, - и положила трубку.
Миша посмотрел на остывающую трубку, мысли заскрипели и задвигались: «Как же она позвонит, когда связь односторонняя?». Миша обвел невидящим взглядом «дежурку». Увидев Степаныча, опустил глаза. «Узнаю, кто послал телеграмму – в порошок сотру», - нашла, наконец, злость способ вырваться.
Степаныч положил тяжелую руку на плечо. Мишка хотел тоже в ответ по плечу хлопнуть, мол, все в порядке, но что-то мешало. Он посмотрел на руки – кулаки не разжимались.
– Случилось что?
– Дочке… телеграмму, что я умер, и она никому… вот уже… почти…- слова опять забуксовали.
Степаныч кивнул – понял.
– Образуется….
– Мне старшой сказал,… что о несчастном случае в округ телеграфировали, и даже,… не разобравшись, в погибшие записали… Пришлось, когда нашли, второй раз докладывать. Но домой зачем?! Зачем?
Стпаныч задумался: «Да уж. Всякое бывало в жизни, но чтоб «похоронку» на живых посылать. Надо самому выяснить, а то Михаил, чего доброго, под горячую руку дел наворотит».
– Пойдем-ка, я тебя до палаты доведу, - предложил он Михаилу.
Глава 6. Заяц.
Танька на удивление спокойно отреагировала на новость. Слишком спокойно. Ольга даже подумала, может, и не надо было привлекать психолога. Все-таки чужой человек. Танька, кажется, её стеснялась, и вообще, все чувствовали себя неловко. Марина осторожно сказала Тане, что произошла ошибка, и телеграмму прислали неправильно, папа жив и скоро приедет. Таня смотрела на всех и мимо всех как-то серьезно и рассеяно, не улыбнулась ни разу. Будто они пришли в кабинет директора школы обсудить её успеваемость и спрашивали, обещает ли она и дальше хорошо учится. Таня кивнула, сказала: «Хорошо» и опять замолчала, опустив глаза в пол.
– Танечка, ты хорошо себя чувствуешь? – спросила Ольга.
– Да, – Таня посмотрела на маму совершенно серьезно и спокойно.
– Ты рада?
– Рада, – произнесла Танька вновь без улыбки.
Затем Ольга еще долго слушала советы психолога, но всё меньше понимала, зачем они все это затеяли. Обошлось вроде.
* * *
Празднично одетая Танька шла в магазин с игрушками, крепко держа отца за руку, очень крепко.
* * *
А Ольга опаздывала на работу. В дверь, как всегда не вовремя, позвонили. На пороге стоял мальчишка из соседнего подъезда.
– Теть Оль, а Танька дома?
– Нет, она с отцом в магазин пошла, за зайцем, - улыбаясь чему-то своему, ответила Ольга.
– Как за зайцем? Зачем? - почему-то испугался он.- Тем самым?
– Каким, тем самым? – не поняла Ольга, но мальчишка уже бежал вниз, перепрыгивая через ступеньки. – Почему, тем самым? - застыла Ольга …
Петька бежал к магазину, удивляясь, почему взрослые иногда бывают такими глупыми. Он боялся, что не успеет, хотя точно не представлял, что именно он может не успеть. На тротуаре, у магазина, как назло, стояла ватага знакомых мальчишек, которые что-то бурно обсуждали. Не вовремя, ох, как не вовремя. Не объяснишь. Пока не заметили, Петя на всем ходу свернул с дорожки, перескакивая через низенькие заборчики, огораживающие детскую площадку, за декоративно стриженые кусты. В магазин можно было попасть и с бокового входа, в торце дома, но это через детскую площадку, двор, арку, лишние почти 100 метров. Словно биатлонист, которого послали на штрафной круг, Петька чувствовал, как уходит время.
Заскочив в магазин, как на подножку отъезжающего трамвая, Петя быстрым шагом пошел к отделу мягкой игрушки, но не дошел. Увидев дядю Мишу и Таньку, он вдруг оробел, замедлил шаг и юркнул за прозрачный стенд с рекламой какой-то детской каши.
– Ты хотела купить ЭТОГО зайца? - спросил Мишка, улыбнулся Таньке и подмигнул. Взял зайца с полки и торжественно передал его дочке.
Таня взяла зайца, посмотрела в беззащитные рисованные глазки, зачем-то потрясла за уши, затем словно обожглась, отбросила зайца и замерла.
– Нет. Не хочу.
По щеке поползла слеза.
– Тань, ты что? – бросился поднимать зайца Михаил.
– Это он во всем виноват, - пояснила Танька, - это из-за него ты чуть не умер, - продолжала убеждать его Танька, пытаясь вырвать из его рук несчастного зайца.
– Дочь… - удивленно воззрился на неё Михаил, пряча зайца за спиной.
– Это все из-за него! – срывающимся на крик голосом, продолжала настаивать Танька.
– Танечка… - оцепенев от внезапной перемены в дочери, пролепетал Михаил.
– Я не хочу зайца! – кричала Танька, заливаясь слезами.
Михаил со злостью швырнул зайца на полку, тот не удержавшись, стал вываливаться, но зацепился за сидящего угрюмо плюшевого мишку и повис. Его подхватила подоспевшая на помощь продавец.
Михаил опустился на колени и обнял дочь. Танька то обнимала его за шею, то рвалась из объятий, пытаясь достать зайца.
Петька стоял за витриной и смотрел Таньку, дядю Мишу, тщетно пытающегося успокоить дочь, бестолково снующую продавщицу, на зайца, и злился на себя за то, что не мог заставить себя к ним подойти. Слезы упрямо наворачивались на глаза. «Только этого не хватало, - злился на себя Петька, - из «женихов» в «плаксы». А увидит кто?»
Ольга вбежала в магазин и сразу увидела, услышала, почувствовала все: и Таню, и её истерику, отчаяние Миши, пытающегося успокоить дочь, растерянно причитавшую продавца.
– Таня!
– Мама, – Танька бросилась к матери, – ты ведь не бросишь меня, да? А Бяшку? Ты не бросишь?
Ольга сжимала в объятиях Таньку и плакала вместе с ней. Собирались люди. Мишка схватился за голову. «Что делать? Что?»
«Всё! - решил Петька. - Дальше – это уже трусость, надо спасать», - решительно махнул рукавом по глазам и сделал шаг.
Мишу кто-то тронул за плечо.
– Петя.
Протянутая ладошка и очень внимательный взгляд. Миша осторожно пожал ладошку.
– Всё будет хорошо, дядь Миш, теперь всё хорошо будет, - почти скороговоркой проговорил Петька. Он развернулся, подошел к Таньке, и, почему-то не глядя на неё, почти отвернувшись, как-то буднично произнес:
– А может, ну его, этого зайца, а, Тань, или Муське-задире подарить?
Танька отстранилась от матери, посмотрела на Петьку, который упрямо разглядывал мозаику на полу, кажется, даже немного сердился: «Вечно у вас, женщин, какие-то истерики», и улыбнулась. Она погладила ладошкой маму по щеке и попросила: «Не плачь». Подошла к Петьке и взяла его за руку. Затем потянула его на себя так, что ему пришлось развернуться лицом ко «всей честной компании» изумленных дяди Миши и тёти Оли. Танька еще запоздало всхлипывала, шмыгала, и вытирала рукой сползающие слезки, но улыбалась.
– Мам, пап, это Петя. Он – друг.
Миша поднялся с колен, подошел к Ольге, спросил её одними глазами: «Что?»
«Не знаю», - глазами же ответила Ольга.
– Миша, – подал руку он Петьке. - Спасибо тебе, друг.
Петька кивнул: «Ладно, чего уж».
– А заяц… - осторожно спросила продавец. – Брать будете?
Миша с Ольгой посмотрели одновременно на продавца так, что та замолчала и нерешительно сделала шаг назад.
– Может в следующий раз? - спросила Таня родителей. – А сейчас посмотрим лодки.
– Вот еще, – смутился Петя.
Эпилог.
Они летели на моторной лодке, Танька с отцом и Петька. А на берегу за них волновалась Ольга и танцевала Бяша.