1
Я сейчас гражданин-восседатель садовых скамеек,
Лицезрею покой и семантику старости дня,
Как меняется свет в трескотне воробьиных жалеек,
Как редеют они, воровская твоя ребятня.
А вороны наглеют, слетаясь к вечерне, обедню
Эти стаи астматиков правят на ближних полях.
Комары расходились, тамтам на площадке, на летней,
Не всегда заглушает их мерную флейту в ветвях.
Город частых дождей одарил меня летней прохладой,
Ну, не только меня, весь гуляющий парковый люд,
А львовянка-ольха, галицийская Шахерезада,
Приютила на пару часов, обеспечив уют,
Пусть скамеечный, пусть с комарами, но всё же, но всё же -
Принимаю, как есть, предвечерье дарами волхвов
И курю на закат, перекрестия судеб итожа,
И своей, и ольхи, и подбитых на лбу комаров.
2
Безраздельно теряющий свет, но в раздельных эпохах,
Не прошу снисхожденья, к тебе подбирая ключи,
Стрийский парк-листоноша, сегодня в кафтанах и тогах -
Все вассалы твои — из придворной, зелёной парчи.
А я помню тебя и нагим, и цветущим, и жёлтым,
Двадцать лет мы знакомы, то шапочно, то чересчур,
Что-то так и осталось, а что-то, как ластиком стёрто
В нашей общей тетради учёта земных авантюр.
Нас всегда было много в тебе, лебединою стайкой
Совершало семейство по кругу дневной моцион
И мои малолетки кормили с руки тёплой сайкой
Лебедей настоящих, пугая и тех, и ворон
Детстким визгом восторга и радости, может испуга
Приобщения жизни к такой-же живой красоте.
А когда ты терял оперенье и белая вьюга
Накрывала тебя, по заснеженной белой тщете,
Мы бродили гуськом, вчетвером, и глубокому снегу
Так же детство визжало, слегка приморозив носы...
Время — конка, где лошадь с усилием тянет телегу
Лишь в одном направленьи, не зная другой полосы.
3
Свет теряется плавно, не так, как сминается в точку,
Если сразу закрыть до рассвета, допустим, глаза,
А почти незаметно, сливая в единость листочки,
Так, что не отличить от шестёрки берёзы туза
На соседней осине, а может там семь или десять, -
Все ранжиры и масти в одну стасовал изумруд,
Но отступит и он, даже если на небо подвесить
Коноплянку-луну и поджечь фонаринный редут.
Всё придет к черноте, как основе количества цвета
На восьмёрке объёма в трёхмерных её плоскостях,
Избавляя исходные краски от приоритета
Изобилия тона под солнцем зелёных сутяг.
Неразборчивый мрак не уступит и доли пространства,
Только лишь фонарям — полный круг — собирать мотыльков,
В перебранке сверчков с периодикой непостоянства
Увлечения схваткой самцов за интимный альков.
4
Наконец-то один, не считая цикад и гусениц,
Ухожу между светом туда, где зажгу свой огонь,
Чистоту одиночества чтя, как крестильный младенец,
Тянет крёстному руки и я подставляю ладонь
Серебристым лучам отражённого изображенья
Самой ближней звезды, что сумели пронзить темноту,
Принимая, как дань, невесомое их одолженье -
Серебро на ладони — да им не набить калиту.
Я прошел тебя, парк, от скамейки у Нового Львова,
По центральной аллее, спускаясь к Ивану Франко.
Этот, слева, зеленый болван не казался суровым
Или я от поляка прошел в темноте далеко.
У пруда не заметил гусей, лебедей или уток, -
Досидел дотемна, а ведь мог подкормить бы живьё.
Я прощался с тобой в предвечерне-ночной промежуток
Истощения света и с ней, ты ведь помнишь её?
Рассуждая о том и об этом, забыл основное, -
Я сегодня уеду в другие страдать города.
Серебро или золото, дело, мой парк, наживное,
А тебя ли увижу когда, ли увижу когда...
24-26.05.2010
