МОИСЯТА (Проза, содержащая ненормативную лексику)

Димитрий
Я – невидимка. Только некоторые меня бачут, притом, хорошие меня бачут, а плохие нет, а есть плохие, которые меня не бачут, пока я на них не смотрю.                                    
Я давно это знаю и знаю, что нельзя мне смотреть на тех, кто меня не бачит, потому, что они меня замечают и это их злит на меня. Но не можу сдержаться.
Ёще когда я жил с мамкой, а не в этой жути, я думал, что тёти хорошие, а дяди нет. Потому, что тёти давали мне денег, а дяди мне денег не давали, но потом оказалось, что у них попросту нет денег, они их пропивают, я пробовал водку, но мне не понравилось и курить мне не понравилось. А нюхать клей мне  понравилось и в попу мне понравилось, а то плохое не понравилось. Два дяди взяли меня с собой в КАМАЗ и мы поехали далеко и всё было хорошо, но потом всё стало плохо, потому, что они заставляли меня пить водку и плохого. Когда я вырасту, я тоже буду на КАМАЗе и буду всех возить, и не буду никого заставлять плохого. Но плохих дядьков мало, а остальные хорошие, только у них нету грошей, но они никогда не заставляют меня рассказывать про мамку плохое, разве только когда с ними тетки, но они это делают что бы угодить тетям и тёти всегда первые начинают.
      Тёти, тёти, когда мне уже стало лет восемь, я начал бегать на базар. Там много игрушек и всего. И, тогда тёти стали меня расспрашивать про всё, но больше всего про мамку. Поначалу я не знал, что именно они хотят слышать от меня. Но я ж не дурак. Помалу я разобрался, что им надо, им нравится, когда я рассказываю, что к мамке приходят дядьки и не один, а много сразу, постепенно они подсказали мне, что они хотят слышать, что эти дядьки делают с моей мамкой. Но они дураки, всё, что я им рассказываю это не правда, я им просто говорю о другой тёте и всё придумываю, что бы они меня слушали и смеялись, и, за это, давали денежки.
   Мамка у меня хорошая, она большая и тёплая. И, когда зима, я с ней вместе спал, и мне было хорошо и тепло, а когда к нам приходили дяди, они с мамкой пили водку и мне не разрешали быть в хате. Мамка давала мне два одеяла, и я спал в сарае, а там холодно и страшно. Если бы в сарае были дрова, я бы на них спал, дерево тёплое, а железо холодное. Но если замотаться с головой в одеяло, то почти тепло, но всё равно очень страшно.
Но потом стало всё плохо. Пришли чужие люди – начальники и меня забрали от мамки и отправили меня сюда, они сказали, что мамка плохая и, что мне тут будет лучше. Но это не правда, мамка, у меня хорошая и мне здесь плохо. Здесь все дети, а детей хороших не бывает. Они, у меня, всё забирают и обижают меня, и смеются надо мной, хотя и сами придурки, как и я. Но я не придурок. Мне нужно их всех сильно побить и тогда они меня тоже будут бояться. Я очень сильный, только не могу никого бить, что-то меня, как бы держит внутри, но когда оно меня отпускает, даже товарищ Мироненко с Виниловной не могут меня сразу связать, но это бывает не часто. Когда я стану большой, я научусь быть всегда сильным, и тогда я им всем! И, ещё я стану умным, что бы меня не смогли снова словить, когда я отсюда тикаю.
Мамка ко мне не приезжает, у неё совсем нету грошей, никогда. И никогда не было, когда мы жили вместе, я ей давал, когда мне давали, а дяди только водку приносили. Когда я выросту, я выпрошу у хороших много денег и все отдам мамке. Много раз я утекал отсель, но до мамки ни разу не добрался, ловят милиция и нехорошие. Когда я вырасту, меня никто не словит и я буду жить всегда с мамкой и всё будет хорошо.
Я это точно знаю.
Знаю, а подзатыльник получил, мало не покажется никому! Хорошо ещё, что Виниловна меня первая увидела, получил оплеуху, а если бы первая увидела Линда Анатолевна, она ухи рвёт. Сколько раз она тащила меня за ухо, я думал, что оно оторвётся, или будет подлиннее другого, потому, что она тащит всегда за одно и то же ухо, правое или левое, я не вспомню, какое из них какое. Но ухо не стаёт длиннее, а только толще и болит долго. И, всё же, это лучше чем когда товарищ Мироненко даст сверху по голове кулаком, тогда башка долго болит, хотя она и так всегда болит, но если по ней ещё ударять сверху, то ещё больнее и рыгаю.
Тычку я принял из-за товарища Мироненки. Каша манная, ночь туманная, утро вечера мудренее, не мудрено, что под утро я обосцался. Когда я всцыкаюсь меня наказывают, когда я вырасту, меня никто не будет наказывать за то, что я насикаю в пОстель и никто не будет заставлять меня спать на холодной и склизкой клеёнке. Ночью, я клеёночку спихнул на пол, когда я на её ложусь, она холодная, а потом она меня печёт, и я от неё потею.
Утром пришёл товарищ Мироненко, он не злой, он только немножко покричал и сказал, что будет мне завязывать ф…й на ночь в узел. Но это он только грозится и никогда не завязывает. Я сам пробовал, но не завязывается, хотя у меня ф…й больше, чем у товарища Мироненки, он с меня смеётся и говорит: «Сколько волка не корми, а у ишака ф…й больше!» и ещё он говорит, что Бог отнял у меня разум, да наградил ф…ем. Он с нами ходит в баню, он называет это: «помыться на шарика», хотя непонятно, причём здесь шарик.
Жалко, что когда наши тёти ходят с нами в баню, они никогда не раздеваются. Сергий рассказывал про них всякое интересное но, наверное, врёт. Хотя, когда Лина Анатолевна меня наказывает и ложит спать в изоляторе, мне снится, что она делает со мной нехорошее, и её ведь никто не заставляет, но во сне чего только не бывает, я, тогда хочу проснутся, и не могу, а, на утро, у меня от этих снов распухает конец и болит, так как в кружку он не влазит, мне приходится наливать в мисочку воду опускать туда ф…й и так ходить до обеда, и, тогда, все с меня смеются.
Так вот товарищ Мироненко дал мне по башке и ушёл. Затем пришли Виниловна и Линда Анатолевна, Виниловна ничего не сказала, а Линда Анатолевна сказала, что сейчас даст мне укол, а я стал плакать и просится, и опять чуть не обосцался, а она сказала, что в следующий раз уколет. У неё есть страшные уколы,  мне два раза давала, от них всё ломается внутри. А Виниловна, когда рассердится, она так же даёт уколы, но не такие страшные, она тоже привязывает, но колет не в попу, а в колено на руке толстой иглой и тогда я тысячу раз всцыкаюсь, но  матрас, после этого, почему-то сухой.
Но не в этот раз, не в этот раз, в этот раз матрас намок, и меня послали на улицу вывешивать его.
Когда я вернулся, они мыли сраку товарищу Мироненке, это когда кого-то обсуждают. Он служил в армии прапором, когда я вырасту, я тоже буду служить в армии, только не прапором, потому, что я не могу долго стоять на одном месте, а когда его оттуда выгнали за пьянку, он дослуживал в милиции вертухаем, когда я вырасту, я тоже буду в милиции, только не вертухаем, потому, что я не знаю, что это, а я буду ходить с палкой и у всех всё забирать. И он теперь упрямо требует, что бы все его называли товарищ Мироненко. А когда он заявляется пьяным, он требует, что бы мы называли его товарищ старшина и подходили к нему строем, но зато тогда у него можно выпросить сигарету.
Ещё сигарет можно выпросить у рыбаков, когда Виниловна нас посылает на речку, что бы мы там ныли рыбакам, что у нас жрать нечего и выпрашивали рыбу, которую она потом забирает домой. Когда я вырасту, я наловлю много рыбы и всем дам, а Виниловне не дам. Если бы я тихонечко себе стоял и слушал, или сразу убежал к ребятам, потому, что слушать - то особенно нечего, всё это я уже слышал не раз, ничего бы не было, но я не выдержал и стал на них смотреть и они увидели меня, поэтому мне дался подзатыльник и уже с ним, я весело побежал оттуда порыгать.

Илия
Хоть бы они меня не заме…, опять начнут пристава…, неужели они не ви…, как ровен этот подокон…, опять Сергий выпил мой компо…, но он не злой, Василиск зло…   Интересно, такой толщины краска на подоко…, не забыть запо…, что Сергий выпил мой компо… . Она бе…, но недостато…, наверное раньше она была белее. Хуже всех – тётя врач, она дольше всех мне надое…, с ребятами попро…, если они чего спра…, нужно промолча…, им надое… и они уйду… Достато… ли сладок был компо… А, если Василиск пристаёт – не помога…, он меня бьёт, тогда я закрыва… в сундук на клю…, клю…, прячу в меньший сундук, который, так же закры… и так до… Но, лучше пусть бьё…, лишь бы подоко… не поцара…, он это лю…
Бабушка меня лю... Но она ста…, а я потеря…, поэтому я зде… А эта меня привяза…Их семь, из которых батарея.
Всё пло…, эта одела мне трусы непра… Насколько был кисел компо… Хоть они, в этот раз, чи… Если бы я непривя… к речке… можно прице… мысли к воде… пусть себе…
Паук. У него много, которых у меня две. Есть общего – колени. Рыбки… они малень…, им тоже неприя…, что она недостато… белая. Им хоро… им не оде… трусы, и никто не приста… Интере…, та, сегодня, солила рыбок? Тот пришёл, быва…, что он меня отвя…
Рыбки тоже ви… паука, они сами не мо…,они хо…, что бы я его столкнул в аква… Я не могу, у меня с ним общего. Внутри нехва… компо…, можно попить с аква…, но Василиск туда… Наве… этот не развя…, не сего… Рыбки испу…, что я бу… из аква… Успоко…
Никола на ули…, бега… с други…, хоть бы он меня не заме…, он тоже меня развя…, но, тогда эта его нака…, а это ещё ху… Печёт внутри.
Стоялки болят. У болит и печёт, есть общего – плохость. Ока…, что рыбкам пло… - вода гря… Бабушка меня никогда не привя… У компо… и воды есть общего – мокрость.
К бабушке…
Хоро…, что Сергий выпил мой компо…, прошлый раз эта меня привя…, и я оче… хотел пипи, оч… оч…, а, вечером, она меня развя…, и я пошёл в туа… и оч… хо… пипи и не мог, странно… хо… и не мо… и потом ещё живот бо… У пипи и пла… есть общего – солёность. Чем больше пла…, тем меньше остаётся пипи. Наве…, тогда я выпла…всё пипи. Странно, зачем пить, если потом пипи.
К бабушке…
Только ночью мне хо… Ночью меня никто…не беспоко… и ещё приходят и пахнут и мне хо… Они другие, они большие как эта и тот, но совсем другие и пахнут, они молчат и пла…
А иногда, ночью, я вижу очень горячее и кричу и у меня на спине остаё… и бо…, но оно на спине, я его не ви… значит, его нет.
Наве…, мокро быть рыбкой. Я ещё никогда не был рыбкой. Надо прекра… ду…, а то опя…
К ба…

Сергий
Сельские – жлобы, сколь не изгаляйся, ни фига не получишь. Сигаретку стрельнуть и то семь потов сойдёт, приходится придумывать всякие заморочки, типа: Дайте пару сигарет, а то если без сигарет вернусь, меня старшие побьют. Слабо срабатывает, выжимает, сука из себя одну. Да и сигареты у них не фонтан.
А, насчёт башлей, хоть и не заикайся, заведомый голяк. Чего я только не перепробовал, полный пролёт. Ужо насколько старухи сердобольные, прямо без мыла в попу, пол часа скотина расспрашивает про папу – маму, а копейки не даст. Конфету может всучить, но она ею – же и воняет. Я, конечно, не выбрасываю, когда она немного проветрится, я её могу у ребят выменять на что - либо.  
Например, того же Димитрия, за конфету, можно неплохо в попку поиметь. А если, ещё оставить бычик, а он останется, потому, что сигарета фуфло и мне самому её не осилить, то за него можно у Василиска взять попользоваться фотку, у него есть фотка с голой бабой. И, если Димитрию на спинку, во время поимения, поставить эту фотку, то, как Вы сами понимаете, ощущения приобретают абсолютно дивный характер.
Но, если по возвращении чинарик найдут, при обыске, то конфета достанется Василиску, а Димитрию придётся довольствоваться лапшёй на уши, он и на лапшу прекрасно ведётся.
Кстати о лапше, слинять, сегодня, не получится. Жрать хотца. Да и времени много профукал. Эта, старая кошёлка, Виниловна послала нас клянчить рыбу, а я насвистел остальным, что у меня дела и смылся в село. Хотел сегодня совершить хадж к цивилизации.
Не срослось, увидел подвыпившего мужичка и возмечтал. В итоге и время потерял, и у мужика только сигаретой разжился. Теперь уже не успею, до трассы пятнадцать километров, перехватят шакалы. Надо было сразу.
Следует признать, замуровали меня демоны по взрослому, без трусов. Смыться проблема.
И, здесь торчать, сил моих больше нет, торчалка уже болит. Сдохну со скуки. Да и стрёмно, похоже, что эта Бельдюга, врачиха, хоть и полная дура, но в данном случае права. Дело в том, что у меня бывают приступы. Она нарыла, что это происходит в случае, когда оба моих полушарика начинают вместе, одновременно посылать приказы моему бедному телу. В этом случае моё тело выходит из-под контроля и веселится, (выделывает разные па, исполняет пляску святого Витта), наверное, прикольно глянуть со стороны, но не могу, я, в это время, абсолютно неадекватен, а других ребят, с подобными симптомами, у нас нет. Так вот эта Простипома показывала мне в книге, что, в моём случае, необходимо сделать операцию и хирургически разделить мои доли.
Конечно, я категорически против, но кого это приводит в смятение? Мне эти приступы не в напряг, ведь я их не замечаю, мне о них ничего не известно. Выход из них, да, ощущение занятное, в эти моменты я красненький как огурчик, но, уже через пару часов, я действительно, как огурчик и готов к последующим сражениям. Но, судя по всему, я обречён.
И если эскейп не удастся, то эта гадость найдёт всё-таки приключений на мою попу, в смысле, голову. А эти Филиппы Филипповичи, их хлебом не корми, дай в мозгах поковыряться, а, учитывая, что это для них совершенно безнаказанно, ведь в этом мире я один, как дырка в попе и некому их спросить за меня, то, что их остановит, они найдут миллион причин для продолжения своих удовольствий. То есть, я свободно могу, уже прощаться со своим Я. Пытка усиливается тем, что я ежедневно вижу ребят, которые не дружат сами с собой, так, что мои перспективы, для меня, налицо.
Может показаться, что я уповаю на побег, как на спасение, но, увы, я прекрасно осознаю бесцельность этого деяния. Технология поимки, у них, отработана почти до совершенства. Просто, это помогает мне отвлечься от безысходности моего положения и создаёт, у меня, иллюзию наличия шанса на спасение.
Впрочем, есть одна неординарная мыслишка, мало того, она ещё и практически осуществимая. Дело в том, что у меня уже было одно экстравагантное решение, однажды, я обратил внимание на то, что я становлюсь на лыжи, используя для этого ограниченное пространство, ведь в моём распоряжении пространство трёхмерное. Всякие там самолёты, планеры и ракеты отпали сразу из-за недоступности материалов. Я решил сотворить дерижопен. Притом большой, согласитесь, что я не мог отправиться в такой славный бон вояж без собратиев по несчастию. Сколько простыней я спалил над кострами, уму не растяжимо. Естественно последовала расплата. Учитывая, что я не мог им раскрыть истинную цель своих поступков, расправа была особенно жестокой.
Бесплатный совет: если Вас закроют в холодном карцере голого на всю ночь, то постарайтесь, что бы кто ни будь, просунул Вам под дверь пустой целлофановый пакет, надев его на голову, Вы обеспечите себе более-менее сносное пребывание там. Если это не возможно, то у Вас остаётся только один выход, дрочить до самого утра, конечно вряд ли это ускорит Ваше там пребывание, но доставит, какое то удовольствие и главное, Вы при деле. Кроме того, это скрасит Ваше одиночество, считается, что цинковые белила лучше всего скрашивают одиночество, но откуда в карцере цинковые белила.
Немало ночей я провёл в карцере, пока до меня дошла неосуществимость задуманного. Идея умерла, но оставила мне пищу для фантазий на тему, как я со товарищи улетаем отсель и машем всем ручкой. Да, это было круто! Круто, но глупо.
Совсем иное дело с идеей, которая осенила меня сегодня. Этой старой дешёвке не надо было сегодня отпускать меня к речке. Только не сегодня. Много раз я бегал к речке, но тормозил. А сегодня что-то во мне ёкнуло, что-то такое, чего я сам не понял и, что бы не перегреться и не спугнуть, побежал в село. Ещё по дороге оно меня мучило, но когда я уже разговаривал с мужиком, мне, почему-то, вспомнилась речка и сразу возникла ассоциация с Диснейлендом. Мы, недавно, по телевизору смотрели что-то и там показывали Диснейленд с аквапарком. Все мы, естественно, были в восторге, я чуть не кончил, а остальные вообще, это было что-то неописуемое, это было нечто, такой реакции у наших малохольных, я ещё не наблюдал.
Там дети на красивых лодочках по воде и течение быстрое-быстрое, как у нас на речке и вокруг красиво и волшебно. Тогдашний восторг, наверное, мне помешал сразу сообразить, что к чему. Теперь у меня всё прояснилось, уходить надо по воде. Конечно, до Диснейленда мне не доплыть, но реки впадают в моря, следовательно, у меня появляется какой-то шанс, непонятно на что.
А остальным можно насвистеть про Диснейленд и они попрут за мной как овцы, главное сказать им в самый последний момент, а то проболтаются полудурки.
Лодка у меня, можно сказать, есть, когда эти два мужика ловят рыбу, Миша и Валентин, они в лодке надираются и им тяжело выгребать против течения, они пристают к берегу и дрыхнут, а лодочка привязана, ждет путешествий. Они же мне и проболтались, что течение у берега медленное, а ближе к середине никакие вёсла не помогают. Мало того, когда эта грымза нас посылает на речку, в результате экспедиции, у нас набирается кое-какой запасец провизии и сигарет, речка пресная, поэтому о воде я могу, не беспокоится. В итоге, мне остаётся только дождаться совпадения этих событий.
Так вот где собака порылась! Приобретают смысл фразы типа: плыть по воле волн, плыть по течению, отдаться на милость волн, попасть в струю и прочая.

Василиск
«Если птице отрезать руки…», Хороший оборот, но эта жопа меня раздражает, откуда у птиц руки? Я бы этому писаке… Он бы у меня.… И, почему она не сможет сидеть, если жопу ей не отрезали. Что радует, то, что ноги отрезать тоже. Просто нужно взять её в руку и сжать, что бы у неё из жопы потекло, правда, тогда она уже ни на что не пригодна, тогда она как этот Илия, ему, что ни делай, этот пиндос зацепенеет и всё. Даже если я его схвачу за нос больно, то слёзки текут, но это вовсе не значит, что он плачет. Единственное, чем я могу его огорчить, это при нём что-то поломать, но и тогда он впадает в истерику и я снова не могу его контролировать.
С остальными попроще. Правда Сергий скользкий как рыба об лёд, но и ему, время от времени, от меня достаётся. Иногда, он, жопа как бы откупается от меня, потому, что он может придумать то, что мне и голову не придёт, например, наплести Димитрию, что тот запачкался изнутри и из-за этого Виниловна сказала, что не пустит его на обед, пока он не съест кусок мыла. И, тот, жопа, жрёт. Море удовольствия, мне никогда до такого не додуматься.
Но не нужно меня недооценивать, кое до чего я всё-таки додумался. По воскресениям к нам приезжает батюшка, хотя у нас он значится как поп. Он втирает нам всякую туфту.
Эта большая жопа, елейным голоском, твердит мне о спасении моей души, уж лучше бы он похлопотал о спасении душ от меня. Но, как ни странно, именно он помог мне определится там, где у меня и так были какие-то смутные осознания. Когда он, жопа заговорил об искуплении, о каре небесной, меня как будто проняло. Когда у него что-то там промелькнуло о блудницах, я сразу подумал о мамаше, где-то же эта шалава есть, следовательно, её можно найти и спросить кое о чём.
Этот проповедничек, жопа помог мне понять моё место в этом аду. Я бич Божий. Я избранник Господень. Я должен их всех покарать. Теперь я это точно знаю.
Например, раньше я просто ловил кошку, цеплял ей к хвосту какую то жестянку и отпускал. Кошка убегала, жестянка тарабанила, это её ещё больше пугало, и она неслась с ещё большей скоростью. Но, к сожалению, я этого уже не видел, она скрывалась из глаз, согласитесь, что есть разница просто знать и наблюдать. Потом случился прорыв, что-то мне подсказало, что можно у этой жопы, Виниловны спереть топор, подманить кошку и гладить её, до тех пор, пока она не расслабится, а затем, незаметно для неё, резким ударом отрубить её хвостяку. При этом кошка не сразу осознаёт, что с ней случилось и только потом даёт дёру. К сожалению, я не смог это сделать в закрытом пространстве, его не было в моём распоряжении, поэтому кошка от меня ускользнула, остался только хвост. Который Димитрий не преминул засунуть себе в жопу, потому, что он любил эту кошку, а Сергий развёл его, что именно так рождаются дети и, таким образом, можно кошку родить снова. Согласитесь, в этом есть какая-то логика, не может же из кошачьего хвоста родится собака, тем более что Сергий ещё украсил убеждение ящерицей и её хвостом, так что я сам чуть не повёлся и не сел у жопы Димитрия, ждать рождения новой кошки.
Так вот насчёт, что-то подсказало, поначалу я думал, что это я сам себе подсказал столь своеобразное решение о кошке, я думал, что это я сам с собой разговариваю, но, спрашивается, как я мог сам себе подсказать то, чего не знал? Эта кошка чем-то разгневала Господа, и он приказал мне её наказать и снабдил инструкцией.
Господь опекает меня. Раньше я считал, что я здесь случайно, что для этого нет причины, оказывается, что это намеренно, это для моего же блага, теперь, до конца моих дней, меня никогда не смогут посадить в тюрьму. В худшем случае, я снова попаду к врачам, а с ними легче, их главное убедить в своей неагрессивности, потому, что у них уколы от которых даже я содрогаюсь. Убедить их не сложно, потому, что, на самом деле, им всё глубоко до жопы. Они только создают видимость, что работают. Да даже, если бы они и захотели вникнуть, то, что они знают-понимают, «страшно далеки они от народа».
Этот голос ныне мне подсказывает, что мне необходимо затаится и подвязывать с кошками и прочей мелочью, для того, что бы в дальнейшем достать более глобальные цели. Жаль, конечно, но я и сам это подозревал, так что я с ним полностью солидарен.
Терпение, вот наивысшая из добродетелей и я обязан взять её на вооружение.

Никола
Иуда, по сравнению со мной, мальчик в розовых штанишках. То, что натворил я, не идёт ни в какое сравнение вообще ни с чем. Худшего, наверняка, ещё не смог сотворить никто и никто никогда не сможет. И нет мне прощения. И никогда не будет покоя моей измученной душе.
Батюшка что-то там ныл о прощении и искуплении, но он просто херувим витающий, он ничего не знает о настоящем грехе.
Всё случилось как во сне, как молния, быстро и неотвратимо. Я жил себе как все дети, мир был не сахар, но удивителен. И тут что-то сломалось.
Однажды учителка вызвала меня к доске, чтобы я рассказал заданный стих. У меня с памятью не очень, стих я не выучил, хотя и пытался, поэтому я, как всегда мямлил что-то невразумительное, в надежде, что урок скоро закончится, а остальные клевали носом. Наверное, я так однотонно бубнил себе под нос, что и сам себя убаюкал. Когда я поднял глаза на училку, я ошалел, она крутила в руках синий фломастер, он потёк и она, незаметно для себя размазала чернила по лицу. Я не выдержал и засмеялся, и тогда остальные проснулись, увидели её и тоже стали смеяться. А она узнала, что случилось, и стала на меня кричать. Я стоял, и мне было стыдно, что я не удержался и посмеялся над ней, и я стал ждать, когда она накричится. И она кричала, но потом, каким-то образом, она поняла, что я просто жду, когда она закончит. Что-то в ней щёлкнуло, и она стала кричать про мою маму гадости. И тут я сорвался и кинулся на неё. Я стал её бить, а она хотела меня скрутить, но я вырывался, « и откуда взялось столько силы в руках». Во время этой возни, я напоролся бровью на угол её стола. Когда она вытолкнула меня за дверь и я, немного, пришёл в себя, я обратил внимание, что не вижу одним глазом. Я очень испугался, мне показалось, что я выбил себе глаз, но это просто кровь из брови его залила. Но сразу я этого не понял и побежал домой к моей маме. На мою беду, наша хата рядом со школой, если бы не это, может, всё сложилось как-то по-иному. Только когда я влетел в хату, я вспомнил, что дома папа, а моя мама сегодня биля телят, они вместе работают возле фермерских телят. И, когда папа пьяный, он остаётся дома с детьми, у меня есть младшие братик и сестричка, сестричка совсем маленькая, а моя мама идёт на работу. Папа сразу стал кричать на меня, он решил, что я подрался с ребятами. Мне надо было просто молчать и, тогда, всё бы закончилось. Но язык мой, враг мой. Когда папа пьяный я его очень боюсь, поэтому я стал оправдываться и всё ему рассказал. Он приказал мне сидеть с детьми и ушёл. Потом мне рассказывали, что он пришёл в школу, и они с училкой стали ругаться, и он ударил её, прямо при всех.
В общем, папе дали пять лет строгого режима, ведь он был пьяный, и ещё у него уже была судимость. Ещё до нас, ещё с армии.
А меня. Да, что меня, меня положили в больницу, затем привели на пидсовет, и там было много учителей и врачей, и они все сказали, что я дебил и спрашивали меня, но я, действительно, в классе, самый отстающий, и вот, я оказался здесь. И ни на секунду я не забывал, что это я посадил папу в тюрьму и оставил мою маму одну с телятами и детьми.
Казалось бы, вот и всё, жизнь состоялась. Чего можно от неё ещё ожидать? Оказалось, что жизнь полна сюрпризов. Господу показалось этого мало. И я вновь, со всей дури, нарвался.
Моя мама приезжала ко мне, но очень, очень редко. Наш хихидом от моего села не очень далеко, но от него до трассы нужно пройти четыре километра и потом ехать по трассе и с трассы добираться. А денег нет и ещё малых с кем-то нужно оставить, поэтому моя мама приезжала редко. Очень редко.
И, когда моя мама приезжала ко мне, мы с моей мамой почти не говорили. Моя мама только обнимала меня и плакала, а я старался покрепче прижаться к моей маме, что бы надышаться запахом моей мамы, что бы подольше помнить его. А, когда моя мама осторожно выспрашивала, как мне тут можется, у меня уже был горький опыт, поэтому я молчал как стойкий оловянный солдатик.
И вот, в очередной приезд, случилось. Моя мама приехала, и я побежал к моей маме, и обнял мою маму, и прижался к моей маме, и молчал. Моя мама стала гладить меня и целовать. И всё было очень хорошо и, на мгновение, я забыл о своей вине. Тут моя мама стала гладить меня по голове и нащупала мой шрам, мы здесь все лысые, товарищ Мироненко нас стрижёт под ноль. Как-то Василиск запустил в меня ножницы, я машинально отвернулся, и они застряли у меня в затылке, я хотел их вынуть и сломал, и в голове остался маленький кусочек, и меня возили в райцентр, в больницу, вынимать его. Если бы на голове были волосы, может, моя мама и не заметила. Но моя мама заметила. И стала меня расспрашивать, что случилось. Я очень хотел пожаловаться моей маме, но крепился. Но моя мама не отставала и, в какой-то момент, я проявил слабость и расплакался, и стал взахлёб моей маме всё рассказывать, притом, меня понесло, и я стал выкладывать моей маме вообще всё, все свои обиды. И тут же пожалел об этом. Моя мама отшвырнула меня и кинулась к корпусу. Я побежал за моей мамой, но было уже поздно, моя мама уже сцепилась с Линдой Анатолиевной. Остальное как в тумане, только когда приехала милиция, и они стали тащить в машину мою маму, я кинулся к моей маме и, хотя я очень быстро бежал, я никак не мог их догнать. Силы покинули меня, наверное, я бежал на месте.
Мою маму увезли, а я остался. И я ничего не знал о том, что с моей мамой. И ничего не знал о том, что мне делать.
Прошло очень много времени, может целый месяц или сколько, я не знаю. Однажды ко мне подошёл товарищ Мироненко и сказал, что бы я шёл с ним. Он взял меня за руку и повёл к речке, там, прислонившись к дереву, стояла какая то старуха, она была вся чёрная и очень страшная, но я не испугался, потому, что товарищ Мироненко держал меня за руку. Не испугался я и тогда, когда она к нам подошла, но тут, я понял, что это моя мама. И умер.
В этот раз, моя мама не плакала, моя мама взяла меня за руки и стала мне рассказывать. Не всё я понял. Не всё я запомнил. Но, в общем, моя мама сказала, что детей забрали по закону. Так как сестричка совсем маленькая, её забрали в больницу, в райцентре, а братика в детдом, в соседнем селе. Моя мама сказала, что не сможет ко мне приезжать, что я уже взрослый и должен потерпеть полгода пока сестричка подрастет, и её переведут к братику, по закону. Моя мама сказала, что бросила хату и телят и живёт в райцентре у добрых людей. И моя мама сказала, что папа прислал письмо, и что он на меня не сердится, и что он меня любит.
И мы, с моей мамой, так и стояли друг напротив друга и не плакали, плакал товарищ Мироненко. Потом он достал из кармана деньги и стал их совать моей маме, но моя мама не хотела брать. Тогда он стал их пихать моей маме в руки, но моя мама стала руки прятать за себя, тогда он засунул их моей маме за пазуху. Вслед за тем он повернул мою маму и легонько подтолкнул в спину и моя мама пошла. А я стоял и смотрел, как моя мама уходит и шатается.
Потом он вытер лицо и взял меня на руки и понёс обратно. Если бы я не умер, то, наверное, очень удивился бы, почему он плачет, какое ему дело до нас, почему он несёт меня на руках, ведь я уже большой. В группе он сел на кровати и не выпускал меня и стал меня укачивать и просить, что бы я поплакал, или поспал и, что мне станет легче, но мне не нужно, что бы мне ставало легче. С тех пор я никогда не спал и никогда не плакал.
Даже когда Василиск мучил меня, я всё равно не мог плакать, наоборот я понимал, что я должен страдать, хотя, конечно своими страданиями ничего не мог искупить или изменить. Но Василиск мудр и злой, он меня раскусил и перестал меня замечать, а, когда он истязает кого-то другого, я хочу взять страдания на себя и не могу.
Все трудней вспоминаю запах моей мамы, а лица не вспомню вообще.

Полгода, срок большой.
эпилог
От соавтора.
В середине ноября 2003 года радиостанция «Маяк», передала в новостях, что где-то в Николаевской области из приюта для слабоумных детей, украв лодку, сбежали пятеро пацанов. Троих из них удалось спасти, а двое утонули.
Конечно, это не тот случай когда, например, помирает очередной понтифик и, все говорят: «о!» и ещё говорят: « Ай-яй-яй!» и начинают считать, сколько славных дел он сотворил за время своей карьеры. Эти дети ничего для нас не сотворили, да у них и карьеры то не было. Поэтому вряд ли у кого скатится по этому поводу.
И всё же, следует расставить акценты. Сведения из новостей, хотя и имеют статус официальных, в данном случае не соответствуют действительности. На самом деле, произошло следующее, троих хлопцев мы вернули в наше чистилище, а двое ускользнули от нас и отправились в свой последний поход. Иде же несть ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но Диснейленд бесконечный. Вечная память!
Кто из ребят утонул, а кого спасли? Пусть каждый сам, для себя определится, кого из них оставить, а кого отпустить.