Жарову Борису Павловичу
1
Как-то громко стало в этом кафе.
Снова время протекло исподволь.
Скоро вечер, а мы лишь подшафе, -
Слабоватый стал в стране алкоголь.
Ну, давай на посошок и пойдём,
У меня есть дельце в нашем дворе.
Не умеют дорожить бытиём
Городские в городском декабре.
Тут галдят, там в телевизор глядят,
А часы слагают, в сущности, день.
Вроде, взрослые, а разум котят
Плюс российская прабабушка — лень.
Заедает маетой суета,
Непогода эта, серость окрест.
А в итоге — у черты ни черта,
Только дети да на кладбище крест.
Видишь, рыба, намерения быт
Убивает даже слишком легко.
И стекают небеса на гранит,
Будто в детстве со стола молоко.
На серьёзные дела снизойти -
Ни желания, ни времени нет.
Вот и ищешь где-то в Млечном Пути
Подтверждающую мудрость планет.
Если что-то там и есть — не плошай,
И надейся на себя одного.
Будет осень, соберешь урожай
Охренительный, авось, ничего.
Сомневаться в чуде, боже избавь,
Тот, который где-то иже еси.
Глянь, по снегу снегири, словно вплавь,
Чешут, зимние пижоны Руси.
Что-то белая зима, не зима, -
Слякоть, чёрный быстротающий снег.
Жизнь, мой мальчик, это та же тюрьма,
С атрибутами режимных утех.
Вот конвойные твои: дом, семья
И работа от зари до зари.
Слева лужа, рыба, как полынья
И знакомые мои снегири.
Я им хлебца покрошу, голубей
Аккуратненько ногой отгоняй.
Если в жизнь вошёл шестёркой бубей, -
Битым будешь, но на жизнь не пеняй.
Это славно, мальчик, чувствовать снег,
Кушать водку и кормить снегирей.
Даже в этой, что осталась из всех
Отведенных, пережитых ролей -
Юбиляра, патриарха-вдовца
И слепца, не спорь, вот опыт и лжет.
Постарайся ощущать до конца
Счастье даденных обид и щедрот.
Да тягуч декабрь, как пилигрим,
Где та осень с золотою тоской?
Мне свезло — я был однажды любим,
Сколько лет она спала под рукой.
Что-то в глаз попало, где же платок?
Одиночество белее белил.
Ты-то, мальчик, по пилоткам ходок
Был, видать, а может, всё-же, любил?
Не части ногой, сейчас упадешь,
А сугроб не намело подстелить.
Ты-то понял, что поэзия ложь,
Лишь отдушина в судьбе, ёрш етить.
В поднебесной канцелярии мгла,
Заметает, лужу схватит к утру.
Похвала не так важна, как хула,
Если ты поэт, не льстец ко двору.
Пусть потом похвалят, лет через сто,
Значит ты творил, не бог, но поэт.
Что-то плохо греет душу пальто
Или это холод прожитых лет?
Всё, идем домой, какие сто грамм,
Ты и так не смог согнать сизарей.
Там, небось, твоя психует мадам,
Это я один, как архиерей.
Завтра будет день, а там и даждь днесь,
Погоняем голубей спохмела.
Жизнь, чертовка, хороша даже здесь,
Но короткая, как и не была.
2
Что ж, продолжим, рыба, наши долги
Перед вечностью есть что-то ещё
Кроме, как вот эти Данта круги,
В кои ты с рожденья был помещён.
Ад не там есть, где пытались жрецы
Поместить его две тысячи лет,
Ад есть жизнь сия, от аз и до рцы,
Но не скрою, в ней возможен просвет.
Вот любовь, наверно, рай, как свезет
Коренной, в какие ночи и дни.
Нам с тобой сегодня автопилот
Будет нужен, видно, стой, не гони,
Налакаемся еще до звезды
До бездарной немоты бытия,
От немых истоков мертвой воды,
Да минует пьющих чаша сия!
Да минует нас забвенье в веках,
Мы-то что-то здесь сумели понять.
Не Христу же разбираться в горшках,
Мы их лепим, а на бога пенять, -
Это право предоставим толпе,
Обезличенной в молитвах своих,
Ожиданиях щедрот и т.п.,
Что однажды снизойдут и на них,
Ибо, есть блажен, кто верует, блин,
Пусть в суровую, но мудрость Творца,
На просторах домотканных осин,
Под обычным небом цвета свинца,
Как сегодня, где его синева?
То ли слякоть, то ли будет метель.
Но природа, рыба, в общем, права,
Раз в палитре есть и эта пастель,
Грязно-белая пастель января,
Неуютный и тоскливый пейзаж.
Жизнь, как жизнь, влачи свои прахоря,
Лицезрея личный свой Эрмитаж,
Чем не Шишкин за окном, не Крамской,
Приглядись и ощути мудрость глаз:
Красота да вперемешку с тоской,
Да вороны свой вечерний намаз
Совершают свету и темноте,
Только так, кто знает истин исток?
Нет, не я, и на моей высоте
Междустрочий явно больше, чем строк.
Откровения не балуют нас
Снисхождением до уровня слов,
Но взбирается народ на Парнас
Деловито, с видом вьючных ослов.
Гениальность богом заданных форм
Состоит и в их конечности, для
Или дабы, обеспечить прокорм
Популяции, ей вечность суля.
Ты-то понял, рыба, что я сказал,
В чем причина и где следствие дня?
Будет город этот, этот вокзал,
Будет это всё и после меня.
Только в этом суть душевной тоски,
Оглушающей, хоть вой, хоть не вой.
А снежинки, мальчик, так же легки,
Как и сорок лет назад, возраст твой.
Управляюшая мудрость небес -
Не конечный и бесспорный итог
Вариаций права выбора, без
Вариаций этих немощен бог.
А в упущенных портретах времён -
Тоже толк, хотя иной коленкор.
Из событий, дат, предчувствий, имён
Вытекают и почёт, и позор,
И что главное — души неуют,
Если совесть не абстрактный бином.
Я не верю, рыба, в праведный суд
Для заблуды грешной в мире ином.
Выбор памяти — вот высший судья,
Серость сгинет и сгниёт без следа.
Ну, дай бог, избегнуть нам забытья,
Повторяюсь, вроде, годы — беда.
Что есть жизнь в итоге? Памяти клок,
Быстротечность временных единиц,
Да еще, пожалуй, этот платок,
Вытирающий снежинки с ресниц...
3.12.2010, 15,01.2011