Ветер звенит в ушах,
Тянет позёмкой дым.
То ли стекло — гранит,
То ли изнежен лоб.
Жизнь, ускоряя шаг,
Бредит пережитым,
В списках своих обид
Не повториться чтоб.
Мне отплясать бы свинг,
Но не даёт живот.
Красный огонь возник -
Значит отжат стоп-кран.
Панчер зовет на ринг,
Да не довёз пилот.
Чудится чей-то лик,
Грезится чей-то стан.
Я не творил судьбу, веры не предавал,
Молча бежал, как пес, рядом у колеса.
Но превратился в риф вздорной души коралл,
Разъединяя свет, жизни и полюса.
Пешка, идя в ферзя,
Тянет победный пул.
И, ожидая мат,
Можно спустить курок.
По остриям скользя,
Словно гимнаст Тибул,
Выиграл сонм наград
И потерял Суок...
Что производит мысль? Томный «Полёт шмеля»,
Памяти грозовой музыка тишины.
Ухает стробоскоп, радует конопля,
Двое родных людей лгут на щеке страны.
Переиначить быт — мужество воробья,
Сколько бы не чадил эхом простой сюжет,
Боль, как всегда, вошла на глубину копья.
Просто, как в подкидном — дамою бит поэт.
Запах рождает мысль! Голода — от муки,
Душной ванили — страсть, ножницы — эшафот.
Бездна твоих желёз, бархат твоей руки,
Переродили сны в пару приличных нот.
Что-то не задалась логика октября:
Листья еще горят — поторопился снег.
Крепкой стеной легли осени и моря,
Только кресты, кресты — ужасом наших вех.
Не исчерпали цвет, не измоглись глотнуть
Лишней минуты дня белую карусель.
За проливной бедой тянется шлейфом муть,
В тронных балах ложась кляксой на акварель.
Так неприлична власть всюду сующих нос,
Шкаф со скелетом пуст, только рояль в кустах.
Тешит мошну гламур и проституток воз
В райдерах шелестят, куксятся в прайс-листах.
Все продаётся, гниль выплыла над водой,
Можно сказать — говно, но не скажу, учтив.
Мы продлеваем жизнь, даже живя с бедой,
Что нам вся та напасть гомо и теле див?
Ладно, вернёмся в суть выспренности стиха.
Где-то поёт щегол, рядом прошаркал плащ.
То ли рябиной сыт, то ли горит ольха,
То ли тебя забыл, не уберёг, хоть плачь.
Видимо, прав завет:
Не сотвори икон.
Идолов не круши
В чуждом разрезе глаз.
Снова уходит свет
Под погребальный звон,
Снова поют ножи
В ранах о нас, о нас.
Слушают провода чей-то охрипший крик,
Чтоб превратившись в звук, в домнах перегореть.
Над ивняком седым месяц, зараза, сник,
В чадном дыму страстей миру оставив треть.
А на губах твоих звёздной метели вкус.
Обобщена грозой логика торжетва.
Там, между двух осин, в блёстках молочных бус,
Грезится светотень каинова родства.
Бог направляет путь каждого из мирян,
И за ущербность дней стоит пролить вино.
Но изымая свет с улиц или полян,
В тёртой ночной душе бог позабыт давно.
Не уличить никак
Ложь золотых времён,
Разве подвержен стыд
Верности сквозняка?
Ветер опять иссяк
В дебрях твоих знамён
И заблудился гид,
Зная наверняка.
Жизнь превращает в лёд
Даже тоску побед.
Ввязан разрыв-травой
В страсть воровской устав.
Мы убиваем влёт
Низко летящий свет,
Памяти гробовой
Недра перелистав.
Мысль на краю цветка...
Окна глядят на юг.
Как улететь туда,
Где недоступен рай?
Скоро умрет река,
Вымрет озябший луг,
Словом, опять беда, -
Чёткий годичный пай.
Соизмеримо ли
Горе, да мал аршин.
Сколько не суесловь,
Раны Христа в крови.
Как не узнать вдали
Всю красоту вершин,
Так не понять любовь,
Не потеряв любви.
Неоднороден рой звёздного вещества,
Видишь, опять пылит вечный Чумацкий шлях.
Здесь, на твоей земле, может, любовь жива,
Но умирает бог на четырёх гвоздях.
Веришь, не тяжело. Кружится листопад,
В небе прощальный клин — поздние журавли.
Нежность твою забыл в ереси баррикад,
Имя твое вознёс и истоптал в пыли...
Видится свысока, синяя, как огонь,
Маленькая земля графа Экзюпери.
Я для тебя берёг, скатится на ладонь, -
Как-то, да удержи счастье земной зари.
То ли слепит аргон, то ли звучит бордо.
Девочка со звезды ночи мои сожгла.
Я не сумел понять горечи Виардо,
И не смогла понять женщина, что ушла...
Девочка со звезды, медленно так, ушла...
Ширится забытьё над фейерверком дней.
Млечность пустых минут тянет в тоску аллей.
Ты выбирала жизнь и растворилась в ней
Лучиком золотым в царстве смешном — Солей.
Ты выбирала жизнь и растворилась в ней
Лучиком золотым
в ласковом
Цирке Солей.
Февраль 2009
