Кошки. (Эпистолярный жанр)

          Здравствуйте, здравствуйте, мои молодые друзья из глобальной паутины! Дорогие! Всегда ваш Дед снова с вами!
          Что поделаешь, жизнь превратна, ибо она есть – закономерная последовательность случайностей в бурном море хаоса, где подводные камни судьбы поджидают утлый чёлн бытия. Прошу великодушно простить меня за столь высокопарный стиль декадентских салонов, доставшийся мне в наследство от матушки, а, говоря просто и конкретно: мой старенький «триста восьмидесятый» приказал-таки долго жить. Системный блок накрылся медным тазом. В свою очередь, это обстоятельство и привело меня к почти трёхнедельной изоляции от внешнего мира, представьте – каково!.. Но, слава Господу Богу и Петеньке! - все пренеприятности остались уже позади. Этому гениальному мальчугану, кстати,  потомку моего университетского товарища Арсентьева, блестяще удалось реанимировать проклятую допотопную машину и даже внести своеобразные изменения в её программном обеспечении. Знаете, не перестаю удивляться, глядя на наше молодое поколение – вот достойные дети прогресса, без прошлого, не чета нам, „историческим”! Да, далеко шагнуло человечество, воистину, слишком далеко! В продолжение томительных минут, когда „винда” зависнет, на ум приходит противная мысль о бездарности Божьего замысла… Но, долой сантименты! В своё время, за серебряный пятиалтынный я, на громыхающем чуде тогдашней технической мысли – трамвае, добирался с Большой Бронной до Манежа; а ныне, посредством нехитрого нажатия на кнопочки, мгновенно переношусь буквально в любую точку планеты. Разве же не чудо? Нет, это сугубая реальность. И, как заметил(а) мне пользователь(ница) ЖЖ, некий(ая) Qf6000: жить надо мобильнее! Я бы ещё добавил от себя: sine armis et sine arte.          
          Теперь предо мною наконец-то вновь открылись оперативные просторы интернета и я готов включиться в жаркую полемику, развязавшуюся на ленте друзей, по поводу „братьев наших меньших”, наводнивших, так сказать, наши города и веси. Мол, заводят их и выгоняют прочь, и не кормят, а они несчастные-голодные на помойках роются, в стаи сбиваются, дичают, агрессивны и мстят человечеству, ни в чём не повинные бедолаги, инфекции разносят, гадят где ни попадя , а ведь люди в ответе за тех, кого приручили…  недолго уже договориться и до мирового заговора. Сам я люблю пошутить, всегда приветствую здоровый юмор как признак присутствия в характере человека воли к жизни, но не стоит настолько утрировать. Выражусь сообразно: я сочувствую тем, кто считает эту проблему существенной, требующей серьёзного общественного обсуждения; завидую тем, кто мечтает о счастье собачек и кошечек и верит, что без него на этом свете никак не обойдётся. Ах, молодость! – мотор истории, innoxia corpora; впрочем, ненадолго. А собачки? – про них ничего такого не припоминаю, вот про кошечек могу рассказать вам одну поучительную историю, свидетелем и непосредственным участником которой являлся я, собственной персоной. Воля ваша, судите сами!
          В добрые славные времена, когда романтический дух эпохи великих географических открытий ещё не выветрился, обернувшись ныне банальным туризмом, в широких кругах Императорского Географического общества, к коим я имел честь принадлежать, меня признавали за любознательного, неутомимого в поисках приключений путешественника. Прослышав где-то о том, что из кругосветного плавания на дредноуте вернулся мой добрый приятель, мичман Львов, я, не медля ни секунды, отправился к нему с дружеским визитом. После прекрасного обеда, в непринуждённой атмосфере за чашечкой кофе, Львов поведал мне о некоем диковинном необитаемом острове, якобы издавна населённом одними только кошками. „Но как они могли туда попасть?” – настороженно удивился я. „О, это древняя одиссея! – пошутил приятель. – Говорят, будто бы в тех краях в шторм разбился о скалы испанский галеон с грузом ацтекского золота. В гигантском водовороте погибли все, кроме кошек”. Разумеется, подобного рода объяснение лишь подогрело моё любопытство, на что, по-видимому, и рассчитывал собеседник, так как на резонный вопрос: „А что же они там едят, неужели друг друга?..” – он ответил с задорным смехом: „Рыбу, mon ami, исключительно рыбу! С тех пор, как эти твари пожрали всё, что только могло доставить им пищу, они приспособились ловить для пропитания рыбу”.  „Помилуй, каким же образом?” – воскликнул я в изумлении. „Самым обыкновенным и надёжным – ныряют с прибрежных скал в океан и ловят в пучине” .  „Прости, любезный, - не сдержавшись, отрезал я, - это недостойные тебя враки. Всем известно: кошку и насильно нельзя заставить войти в воду”.   „Позвольте, сударь! -  всерьёз оскорбился Львов, - Я что же, за барона Мюнхгаузена у Вас?  Не будь мы столь близко с Вами знакомы…”  Словом, пришлось мне ретироваться из гостеприимного дома, без извинений, хлопнув напоследок дверью.
          Выйдя  на свежий воздух, я побрёл по тротуару вдоль Мойки, не разбирая дороги, покуда окончательно не осознал, что вся эта странная история занозой вонзилась в сердце и мне уже не избежать судьбы. Истощаемый горячкой нетерпения, я на лихаче помчался вскачь в Адмиралтейство в расчёте справиться о координатах того загадочного острова у моего доброго кузена графа С. , служившего адъютантом у крупного и влиятельного в описываемое время флотского военачальника. Вскоре, покончив, не без волокиты,  с досадными формальностями, я кое-как снарядил сносную шхуну и, помолясь пред чудотворной иконой Святого Николы, не откладывая дела в долгий ящик, отчалил с Богом в море. Помните, как великолепно сказано у Горация в „Одах”? – Sic te diva Cypri, Sic fratres Helenae, lucida sidera, Ventorumque regat pater… По причине старческого ослабления памяти, я, пожалуй, уже не смогу сказать в точности – в каком именно из океанов находился объект моего интереса (pro pudor!), но знаю, что оных насчитывается четыре, следовательно, путь предстоял неблизкий. Долго ли, коротко ли, с трудом перевалив через экватор, застигнутый врасплох цунами, изрядно потрепанный в двух девятибалльных штормах, я благополучно ступил на вожделенную землю.
          Остров оказался небольшим, округлым в плане, примерно с версту в поперечнике. Скалистое плато его, густо изрезанное сетью глубоких расселин, было сплошь покрыто буйной тропической растительностью. Представьте, с какими чувствами сошёл я с корабля на берег и углубился в зловещие заросли! Первобытная, не нарушаемая птичьим гвалтом ватная тишина охватила меня; лишь лёгкий бриз нашёптывал в верхушках вековых пальм. Надежда на удачу, волнение и трепет первооткрывателя, азарт исследователя – переполняли душу мою. За каждым изгибом тропы неудержимое воображение солнечными бликами рисовало нежащихся на припёке животных кошек. А время шло, нестерпимая жара начала спадать, силы быстро иссякали, возбуждение сменилось апатией. Несмотря на тщательность и планомерный характер обследования территории, мне никак не удавалось обнаружить, хотя бы косвенные, следы обитания  живых существ высшего порядка. Помимо воли, в голову стал навязчиво закрадываться очевидный вывод о безуспешности всего предприятия. Правда, между делом мне повезло изловить некоторое количество прекрасных экземпляров местных бабочек и жуков для гербария; того самого, который поныне является украшением стен моего скромного холостяцкого жилища. Ближе к вечеру, испытывая понятные в подобной ситуации приступы благородного негодования и, чувствуя себя, по меньшей мере, наглейшим образом одураченным, я всё же решил вернуться из тех чёртовых джунглей обратно на судно, имея целью полюбоваться с кормы величественным зрелищем потопления небесного светила в водах мирового океана. Но не тут-то было. Беспутно блуждая весь день по дебрям, я практически утратил всякую ориентацию в пространстве, а проверенный компас, по счастливой (как оказалось) оплошности, остался лежать забытым на столике в каюте. Чтобы оглядеться окрест и определиться в своём местонахождении, мне пришлось забраться повыше, на близлежащую скалу. И вот тогда – я её увидел!.. Затем ещё парочку, и ещё…
          Да-да, это были самые настоящие кошки! Они неподвижно сидели, словно высеченные из камня наподобие древнеегипетских изваяний, там и сям располагаясь на крутых утёсах, нависающих над бездной бьющихся в экстазе пенных волн. Внезапно одна из них напружинилась и, стремительно сорвавшись в бесподобное пике, без брызг, мастерски ушла на глубину. Минуту спустя, она как ни в чём ни бывало, бодро вскарабкалась на сушу, неся в разинутой пасти разноцветную, отчаянно трепыхающуюся крупную рыбину. Не медля, следом за нею в пучину бросилась и другая особь… Я ими от души любовался, будучи не в силах оторвать глаз. Меня буквально потрясла столь наглядно явленная воля к жизни, так непосредственно сказавшаяся на этих милых, грациозных созданиях, поставленных немилосердным Роком в невыносимо жестокие условия существования. Нахлынувшие эмоции привели меня в состояние умилённого идиота. Вдруг до смерти захотелось приголубить глянувшуюся мне чёрненькую киску, а при удачном стечении обстоятельств –  и попытаться вернуть в лоно цивилизации, прихватив с собою на судно, где для неё ужо нашлось бы вдоволь шустрых, утративших всякую опаску крыс.
          Сказано-сделано. Покинув укрытие, по возможности не производя излишнего шума, я на цыпочках, крадучись, направился прямиком к ней. „Киса-киса-киса, хорошая киса”, - приговаривал я нежнейшим голосом. Однако киса, поглощённая азартом охоты и оглушённая рокотом прибоя, меня как будто не замечала. Это позволило приблизиться к ней почти вплотную. Я уже занёс было руку, когда она внезапно резко обернулась, мгновенно припала к земле и в молниеносном прыжке вцепилась мне в лицо. Причём, лишь чудо да отменная реакция натренированного спортсмена спасли меня от полного обезображивания. Исторгая нечеловеческий вопль, невероятным усилием оторвал я от себя взбесившуюся, завывающую тварь и с омерзением отшвырнул её подальше в набегавшую волну. Вероятно, наша возня привлекла внимание всей стаи, потому что тотчас я был немилосердно атакован сзади другой бестией. Распрощавшись и с той, я затравленно огляделся по сторонам. Прижимая меня к отвесному обрыву, плотным полукольцом отовсюду стягивались десятки, сотни разномастных хищников. Некоторые из тех, что успели подобраться поближе, уже изготавливались для решительного нападения. В их широко раскрытых глазах огнём горела неистребимая воля к жизни. Оставался один выход – прорываться как есть, напролом. Более не рассуждая ни секунды, лишь прикрыв лицо походной планшеткой, я стремглав пустился наутёк, на удивление легко преодолевая глубокие расселины, каменные завалы, непролазные заросли колючих кустарников и т.п. Интуитивно выбрав нужное направление, мне в конце концов удалось целым и невредимым вернуться на шхуну и я распорядился сей же час сниматься с якоря. Не стыжусь признаться: с горечью в сердце наблюдал я с капитанского мостика, как медленно-медленно окаянный остров уменьшался в размерах, пока не растаял совсем в сизой дымке на горизонте.
          Как известно, дорога домой вдвое короче, а ветры всегда попутные. На сей раз обошлось без особых происшествий и на исходе лета мой „летучий голландец” достиг отеческих пределов. Когда же, вдруг, посредь низколетящих серых туч засверкались золотом главы Морского Собора, вновь воспрянула душа, и я возблагодарил Господа Бога и Угодника Его Николу Чудотворца за милости великие к нам, недостойным грешникам!
          Наскоро покончив с немногочисленными делами, пришедшими в изрядное расстройство за время моего отсутствия, я подумал о том, что не худо было бы очистить совесть и принести своё искреннее покаяние мичману Львову. Но, как мне сказали, незадолго до моего возвращения он отплыл с отрядом заградителей в Гельсингфорс на минные маневры. Потом разразилась Отечественная война с германцем, затем революционный кавардак; Львов участвовал в Белом движении, с бароном Врангелем оставил Крым, а после бизертской драмы, поговаривали, будто бы завербовался шахтёром на аргентинские рудники, где его следы окончательно потерялись. Так и ношу до сего дня камень на сердце - незаслуженно обидел великодушного человека, а прощения не испросил. Как теперь исправить?.. Нету такой возможности, разве что в мире ином, по Божьему рассуждению.
          Выпала тоже и мне судьбина нелёгкая. Двадцатый век не для слабонервных. Heu, heu, me miserum! - в огне горел, в воде тонул, и трубы медные гудели тоже, жаль только, не про мою честь. Но что бы ни происходило со мной впоследствии, как бы там ни было, даже перед лицом смерти - я всегда вспоминал холодный огонь, горящий в кошачьих глазах на том необитаемом острове и это давало мне силы выживать, потому что воля к жизни, собственно, и есть источник самой жизни.
          P.S. Друзья, откликнитесь! После произведённой любезным Петенькою модернизации, из моего „компа” напрочь исчезли некоторые документы с оригинальными, невосстановимыми по памяти текстами. Что делать, ума не приложу, а Петеньку не допросишься… Кто имеет понятие, окажите услугу, помогите мне, неразумному! С тем и остаюсь, любящий вас Дед.