по ступеням ботинками топая гулко.
Было очень банально, но так хорошо –
выйти в сумрачный свет переулка.
Вышел, сел на бордюр и ещё покурил,
встал, бычок затоптал, сунул руки в карманы
и к стене прислонился, поскольку нет сил
ни свои, ни чужие зализывать раны.
А возможно и надо бы как захотел –
прыгнуть с крыши и рухнуть в изломанной позе,
и тогда ни забот, ни страданий, ни дел.
Всех занятий – лежать до утра на морозе…
Увезут санитары, слегка матерясь,
бестолково собравшись недружной толпой.
Дворник утром сметёт розоватую грязь
и вздохнет,
и помянет,
и, перекрестясь,
скажет: «Жить бы, да жить. Ведь такой молодой».
