сам обнюхав себя (" - неопознанный вид"),
я стал (стала?) стеклянной булавкой в крапив
изумрудных ресницах, я стала - давид,
удавившийся слабостью.
Стала - ремнём -
не б/ушно-родительским! - злобным, чтоб бить
этот мир пережёванный - горловый ком -
да по горлу!..
Я стала хлебать из копыт,
чтоб - козлом - да под ноги хорошим.... Ура!
Но - простуда здоровьем.
И в этом бреду
остаётся - смеяться вдовой комара,
остаётся расстаться с "ой-ой-упаду",
прокричать: "Перестань!
Переплюй свой джихад
за орбиты, которые - окорок-твердь"...
Я умею летать,
я умею летать,
я умею летать,
я умею лететь
вниз, как градусник..."
Жжёт ядовитая ртуть
морду воздуха - вылиться, вылиться, вы...
И рабочие страхи во рту перетрут
у пространства слюну из хлебов и халвы.
И качнётся художник, висящий на чме-
квазимоде-минуте.
И кисть упадёт,
разбросав свои брызги-шаги по чуме
незнакомых натурщиков в поте банкнот
и неровных ужимок.
Вниз, градусник, вниз! -
к айболитам, гниющих от счастья - лечить,
к равнодушным писакам, не верящим в смысл
разлагаться в безумие, падать в ручьи
всех Чумацких путей...
Растекается ртуть.
Не вдохнуть.
Нет, вдохнуть!
-
и увидеть: табун
на колбасных орбитах пьёт звёзды, что врут,
и я ставлю копыто в... тропу? не-тропу? -
в молоко из тумана моих прошлых лиц,
в оболочку от радуги взгляда в ничто...
И смотреть, как расправив пол-крылышек слизь,
он на месте летит, золотистый шатёр
земляной - сам в себя.
Сам в себя...