майонез - что алмазная кашица для детей...
Перед нами в холодной мисочке - без коры
прорастает птица-деревце - воробей, -
из бордовых губ упреками-кислотой,
из синюшных глаз подбитых - по сторонам
сжатым взглядом, - так, голем чудненький заводной,
безголосая одержимая сатана...
То на трубке вырастет, оспади, на спине,
на пакете маркой выступит - "Валтасаааар!"
на засохшей капле чая, как на слоне
боевом выезжает, как евнухи - на базар.
Пусть журавль бы - дохлый, придавленный пусть катком
губ, которые так выдоят тишину,
что она разродится тишеночками с платком
в мини-горлышке,
пусть коллибрик бы, что на шнур
клюв повесил, клювик, клювный калейдоскоп -
да из крови, слизи, соли, сопливых мух,
пусть ворона бы, ледовитистый трупокоп,
или снобо-сноп соловушек-погремух...
Воробей... из губ и мяса, муки костей,
поразмолотых между кактусов разных рас...
Че те - слезок? Йогурта? Зернышек? Мавзолей
лепестков белья? Заполненный в усмерть таз
рвотной жижей зеленой? Мисочку побольшей?
Манку денег - может, вылетишь одичать?
...между нами - в черной мисочке из траншей
накроватной мебели дергается печаль-
воробей.
Как бутылка хрупкая - да на край
откатиться, чтоб не влетел, чтоб не присыхать
к нему створками стеклышек-ребрышек...
Закрывай
меня, мусорщик. Но не гладь эту гладь-гладь-гадь!
... маргарином по кактусу, маслицем - мажет вход
сквознячок с воробьиным клювом. Синиц - тю-тю...
Пищевод печет, людевод пищит от пехот
птичьих войск, уносящих женское, как ладью,
к оди-Одину,
идиону - к идио-
одинокости..
Есть надежда на воротник -
шейку рифа.
...оконник.
Кактус.
Стол.
Таз.
Ведро.
И на дне - два перышка, сложенные в
"гаплык"
