на лбу стекла небес (о, лобовое
стекло в погибших птицах…) – под конвоем
песочных азий, африканских лун
в чешуйках крокодильих… Как нам течь –
как свечки, что устали течь любовью?
Как платьице из трав береговое –
от рек глазниц разлившихся?
Колдун
колдует ливень. Это плачет бог
(на нашем – «Боль». Но кто поверит дурам?
О губы – веер, розги, поцелуи,
о губы – ветер, пропасти края…)
Мы горькие.
Нас вынес рудокоп
из недр горчайшей суши – мокрых куриц,
забросил на шоссе под «аллилуйя»
визгливых шин…
…а тормоза горят,
и «дворники» у боженьки в глазах
замёрзли от извивов отморозков,
и колоски на варежках-сердцах
холодных баб осыпали снега…
Родная, мы плывём на тормозах
обрезанных по белым перекрёсткам,
как маленькие усики свинца –
в рот Йорику, что мечет с языка
проклёны…
Белый-белый-белый бег.
Мужчины (белый танец красим в красный,
как окунь на продажу на земле,
закатец. Каждый раз – как в первый раз…)
Аптекари в СИЗО своих аптек
Нас не закроют. Солнечные барсы
в витринах и барсетках-на-осле
нас не поймают.
Водяной матрац
из слёз разлук – меж двух глазастых пар –
пружинит, как расшатанный батутик
под сотней навсегда-парашютистов,
и держит, как тотемы – племена…
Родная, жизнь идёт – как перегар
из глотки амазонок-океанов.
Садится Босх на грудь.
Играет выстрел…
… но мы ещё успеем полинять
на жёлтый глазик земляной коры…
