наполнила квартиру смехом, продуктами, разными новостями
и напомнила мне забавного, непосредственного ребенка.
что-то говоря все время, поставила на книгу вазу с цветами.
мне начало казаться, что в комнате мало места для такого цунами.
ушла на кухню. и на строчке о полифонизме Достоевского
она крикнула, что забыла купить сметану. вернулась опять -
стала рассказывать о том, что сегодня ужасные пробки на Невском,
о том, что в магазинах скидки, о том, что нужно менять
шкаф, плиту, зеркала в спальне и обязательно – кровать.
потом вроде как спохватилась – отвлекает – встала,
уронила рисунки – рассыпались по полу – и краски,
сказала, что нужно убрать куда-нибудь художественные журналы
и что мне явно не хватает заботы, тепла и ласки.
вышла – вернулась и сообщила, что, кстати, мы зря продали Аляску.
и вообще: надо обедать. и почему я не обедаю вовремя?
и она сварила суп. и сделала салат. и надо уже постирать.
и здесь бардак. и холодильник, наконец-то, теперь заполнен.
и она не понимает, почему тут лежит эта непонятная тетрадь.
и что на самом деле надо ложиться рано и рано вставать.
я слушаю. моя Муза пальцем у виска крутит и угрожает: повешусь.
мне смешно. такие вот жизненные непутевые очерки.
абстрагируюсь – срочные меры необходимы - неизбежны.
я встаю, и мне кажется, что я неимоверно люблю свое одиночество.
она уходит – и легко, и жить хочется, и возвращается творчество.
