Данный текст - не столько художественный, сколько документальный: мемуары чистой воды. Открытый личный архив для друзей. Не уверена, что данный рассказ кому-то из здешних может быть интересен, поэтому к прочтению не рекомендую. Если покажется затянуто и бессюжетно – пеняйте на себя.
Зачем тогда публикую? - Просто собираю в одном месте свою прозу – для тех людей реала, кому интересна моя персона.
Вместо эпиграфа:
«У каждого из нас на свете есть места…» И. Тальков
***
Предисловие
На днях мой друг Алексей свозил меня на родину моего детства, где я не была уж лет десять - в Победилово… (Не правда ли, сюжет избитый до синяков? Но это ничего: за общими словами про «домик в деревне» у каждого стоят его и только его воспоминания – уникальные хотя бы для одного человека…)
Был ещё другой день, когда мы с Лешкой ходили по развалинам его дома. Друг был какой-то потерянный, то замыкался и молчал, то начинал много рассказывать, почти переходя на крик… И держал меня за руку, как будто боясь в одиночку не «выгрести» против штормового ветра воспоминаний… Теперь пришел его черед быть провожатым.
…Когда мы въехали в Победилово, меня как будто подвесили за нервы…
Но – стоп. Сначала немного предыстории.
***
Победилово - в прошлом деревня, а теперь пригород (так и рвется с языка трафаретное окончание: где я провела лучшие месяцы детства и ранней юности). Но разве фраза про «лучшие годы» дает хоть малое представление о той сказке, которая жила в этих местах? Когда налево посмотришь - Волга во всём блеске, направо посмотришь - лес ещё не вытоптанный, грибной, прямо посмотришь - хлебные поля, по которым катятся золотые волны…
А под боком живёт славный соседушка - пасечник (и алкоголик). Помнится, не любила я его пчёл, зато как обожала кур! Если зайдёт какая-нибудь несчастная на нашу территорию, тут в меня как чёрт вселялся: бегу за ней с диким криком, преследую, пока она сквозь забор не просочится к себе в огород. И такое при этом веселье в душе – ни пером описать. Уж сколько меня бабушка ругала за этих кур - да всё не впрок: стоило мне увидеть в траве белое шевеление, я просто шальная становилась…
Возле дома (как сейчас вижу) пруд с карасями и головастиками. В нём тины больше чем воды, но это неважно – и так красиво. Кругом клевер, лютики и много-много бабочек… Мне нравилось ловить белых капустниц и… отдавать муравьям. (Я была добрая девочка и таким образом помогала хорошим насекомым в борьбе с плохими).
Была в Победилове баня – старая, вечно сырая, с закопченными стенами. Но было у неё достоинство - чердак. Я его оборудовала под штаб, натащив всевозможного барахла, и оттуда, как Соловей-разбойник, обозревала округу. Когда бабушка мылась, а я ёрзала наверху, на её мокрую голову сыпались целые пригоршни опилок… Вслед за этим в мой адрес изливались вёдра никогда не злой, но бойкой бабушкиной ругани, и ковшик стучал об стену...
Победилово - это огромные тополя во дворе. «До неба» - говорила я в детстве. Их ещё мой отец посадил мальчишкой. Они шумели в разную погоду по-разному, и эта музыка никогда не утомляла. До сих пор, когда откуда-то доносится запах молодых клейких листиков, в душе что-то отзывается. Наверно, это подсознательная память о счастье, которое жило в том дворе. И всё, что было его внешним фоном - «сфотографировалось». И не потускнеть этим фотографиям.
Ещё Победилово - это подруга детства Милана, с которой мы то обнимались, то почти дрались, однако любили друг друга, как сестры. Но самое главное – там была моя бабушка. Вот она была душой всей этой сказки - умная и юморная, общительная и никогда не скучная. Так уж и детей не любят, как она любила меня. И всегда у неё к моему приезду, как по щучьему велению, пополнялся запас игрушек, книг, гостинцев. А в деревне этого не продавали... и где что брала…
Какой там пионерлагерь! Я слышать о нём не хотела. Разве можно хотеть большего, если чувствуешь, что уже живёшь на эмоциональном пределе?
А теперь ближе к сегодняшнему дню.
В последнее время как-то навязчиво захотелось побывать в тех краях. Готова была, как паломник, пойти пешком в это святое место. Спасибо, в нужный момент появился Лешка - человек незаурядный, понимающий, этим и близкий. Перед ним не стыдно предстать и в слезах, и во хмелю... Свой. Даже можно сказать громче: родной.
Предыстория кончилась. Мы на месте. Смотрим издали на чёрный, как будто обугленный дом с сорванной крышей и оконными дырами. Я пью вино по случаю великих поминок. Лешка сочувствующе смотрит: за рулём. Я вспомнила вслух стихи Шпаликова:
«По несчастью или к счастью
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем
Ни тебе, ни мне.»
-Лешк, я сюда рвалась не потому, что чего-то ищу. Победилово без бабушки – как тело без души. Но ведь тянет же на могилы близких... В жизни многое было, но лучшее, видимо, осталось здесь.
Да…здесь жило счастье не минутное, перелётное, а то, которое было самОй сущностью жизни. Высокопарно звучит? Но ведь правда. Победилово и Счастье - синонимы. И дело не в моём детском восприятии. Было у меня ещё Борисково. Тоже пригород. Тоже озеро... Борисково было, а счастья не было. Была проза детской жизни - неинтересная, серая. Как будто и ребенком я там не была. Ничего не помню… А тут – каждую травинку…
- Ну что ж, пойдём ближе, - пригласил Лёшка.
Я шла и всё думала на тему счастья. Жизнь – тетка хмурая, скупая. И чайной ложки настоящей радости порой годами не допросишься. А со мной у неё просчёт вышел. Видно, в небесах кто-то при раздаче зазевался, да как начал мне ковшами валить – всё, что на сто человеческих жизней было приготовлено! И свалилось моё счастье – почти целиком – на территорию Победилова, а по времени – на детство…
Тогда, помнится, по вечерам спать не хотелось: так нравилось жить. А утром было легко проснуться – даже сердце ёкало от радости - как будто самое интересное случится именно сегодня, именно со мной. И ведь так и было… каждый день…
Но в небесах спохватились о своей оплошности, решили, что я по гроб теперь их должница за такой незаслуженно-хороший старт жизни. И отыгрались по полной… оой, как наверстали! С процентами …Сейчас хочется крикнуть в облака: «Эй, там, мать вашу! Разве я ещё не расплатилась? Вы снова зазевались!!!»…
Когда мы вошли во двор, нас окружил бурьян в человеческий рост. Крапива, репьи, сорные колючки - где была лужайка и мягкая травка по щиколотку. Тополя срублены. Бани нет… Я влезла в катакомбы заброшенного барака. Сломаны даже перегородки между квартирами - одни наружные стены. Смотрю во все глаза на свой угол и ничего не узнаю. Всё такое крохотное, как здесь вообще размещалась мебель? Двери сняты с петель (и даже вот эта, тяжёлая, с обшивкой серого цвета, которая всегда «скулила»). Пробой в половых досках, теперь похожий на окно в преисподнюю - всего лишь бывшее подполье. Как-то раз там поймали тритона…
Насмотрелась я на весь этот разор и крокодильи слёзы потекли из глаз. (Знаю, что оборот «крокодильи слёзы» применяется для другого случая: говорят, крокодил, съев добычу, «плачет»: так у него работают железы. Поговорка применяется в значении «фальшивое, лицемерное горе». Но мои предки вкладывали в эту фразу свой смысл и обозначали ей горючие, огромные по размеру слёзы. Так вот, они самые у меня и покатились.) Конечно, будь я трезва, до меня было бы трудно достучаться. Глянула бы молча на разор, вздохнула: «Да, время идёт...» И ушла, как пришла – пустая: робот со встроенным интеллектом. Себя пьяную я люблю много больше: есть что-то от человека…
Да, время осквернило нашу святыню. Хорошо, что бабушка не видит этого: второй раз бы умерла. Но, несмотря на мои слёзы, мне было хорошо здесь. Хорошо уже одним тем, что внутри всё всколыхнулось. Я Прожила этот день…
Лешка деликатно отстал, не ходил за мной. Окликал время от времени, чтоб я вконец не забыла о его присутствии. (А пока он соорудил из фанерки портативный столик и перенёс на него из машины съестное и «горючее». Как жаль, что друг может сегодня только закусывать: он бы ещё больше проникся ситуацией…)
А я, в очередной раз «причастившись» красненьким, вошла в сад. Вот здесь была вишня. Вся в цвету. Так и запомнилась - будто зимы никогда не было. А вот эти бесформенные заросли – вчерашняя сирень. Над ней всегда «толпились» разноцветные жуки. Они мне не нравились... Почему, интересно? Почему мне не нравились жуки!!! …и «крокодильи» слёзы стекают с подбородка…
Только огромная черёмуха, как была: один-в-один. Хотелось с ней по-человечески заговорить: единственное уцелевшее здесь существо. Она помнит, как я сидела на ней часами на уровне «конька» крыши, а бабушка кричала снизу: «Немедленно слезай! Убьёшься! Всё родителям расскажу!» Я отзывалась из ветвей: «Уже слезаю, только ты не торопи, а то сорвусь!» Бабушка, ворча под нос, уходила (что и требовалось), а вернувшись через полчаса, обнаруживала меня на том же самом месте, если не выше... Позднее, предъявив бабушке бидон с ягодами, я выслушивала охи-ахи о том, какая я смелая и ловкая, и что ей, бабушке, ни в жисть бы не влезть на такое громадное дерево – даже будучи девчонкой.
А вот акация. Она тоже не сдала позиций – такая же красавица, но в неузнаваемой обстановке – какая-то чужая… Под ней стоял громадный пень, заменявший стол. Сверху к нему была прибита клеенка – гвоздями, по-простому. Здесь, на улице, мы с бабушкой обычно и завтракали, и обедали. Здесь обсуждали события дня... чистили свежесобранные грибы... пировали с гостями... а в тарелки падали «свистульки» с дерева, и тёплый ветер нёс запахи цветов… И самое-то главное: весело было здесь, радостно – в любой сезон, в любую погоду…
Казалось, наш мир стоял незыблемо, на века... Всё смелО время – бульдозером прокатилось по моему «вишнёвому саду»… После стихийного бедствия можно отстроиться заново. А время рушит так, что не поправишь топором и молотком. И ничего не воссоздашь – даже если построишься на руинах…
То Победилово и Та бабушка живут только в моей памяти. Но уж из этого оазиса их никто не сможет изгнать, пока я жива – даже проклятое время. Потому что нельзя сделать так, чтобы я была, а их не было. Мы – одно. Наоборот, чем дольше будешь созерцать дутые ценности, тем больше - ценить настоящие.
Уезжая, я сказала Лешке, что для меня был счастливый день, и что я этого ему не забуду. В машине друг налил мне прощальную рюмочку, поставил кассету песен прошлых лет - и это было так вовремя!
Дом глянул мне вслед провалами выбитых окон, и, казалось, вздохнул: «Прощай, хозяйка, ещё на десять лет…»
Да, хозяйка! Я никогда здесь не буду гостем. Даже если чужие люди воздвигнут непроглядный забор и сотрут с лица земли остатки узнаваемой обстановки. Тогда я приду сюда, как обычно, во сне - в котором всё незыблемо, всё на века. И бабушка живая. И я вечносчастливая...
Я всё оглядывалась на дом, сворачивая шею, а Лешка прогудел на прощанье. И резко рванул... Он понимает...
2005 г.
