в чёрном сонмище пламенных бурь.
Сани мчат, завивается вьюжкой пороша,
осыпается наледь-глазурь.
Поворот, и оглобли летят врассыпную,
запоздало кобыла хрипит,
ерунда, так я просто об прошлом тоскую,
от того, что вчера не убит.
Отверни-ка попону, гляжу, ты учёный,
доставай-ка живее обрез.
Стой, лошадка, гляжу, мой хомут заверчённый,
да из сцепика шкворень полез.
Стал: ни тпру и не ну, так топтались,
ругаясь, повернули под вечер назад.
А за горкою белы снега колыхались,
засыпали елушкам глаза.
А елушки, как дурки, во след нам глазели,
надрывалась рыданьем сова,
мы с лошадкой вертели головами, сопели,
как не явится ль волчья братва.
А по насту крутили, по чёрному насту,
а дорожку искали на нюх,
а лежать на печи, да не по полю шастать,
среди жёлтых хрустящих краюх.
Во деревню под утро без добра воротились,
виновато молчали, гроза
собиралась, а после все очнулись, взбесились,
аж тряслися икон образа.
14 января 2011 г.
С-Петербург