А газеты в камеру приносят в специально отведенное время. Кроме НЕГО и Ивана Ивановича в камере никого нет (стоят еще 4 кровати но сидельцев больше не определяют. Видимо, правила соблюдены и контроль обеспечен в полной мере).
ОН лежит на койке на спине, вытянувшись во весь рост. В камере душно и нет сна. Тело затекло, хочется вскочить и выйти из дома на воздух, накинув дубленку и сунув ноги в валенки.
На дворе светят бледным светом фонари и ЕГО собаки выбегают вслед за ним. ОН смотрит на звездное небо, а снег падает на его поднятое вверх и обращенное в себя дицо. Бледное и усталое лицо олигарха.
Охрана смотрит на мониторы и в журнале возникает очередная запись. Наверное, что-то вроде того:
-02.15 вышел из дома.
В 02.25 зашел.
Двери закрыты.
В 03.00 свет в доме выключен.
Без происшествий,-может так. Работой охраны ОН не интересуется. Для этого всегда находятся специально обученные люди, которые занимаются обустройством ЕГО быта.
Он занят всегда и ЕМУ не до них. Наверное, тогда началось заточение.
ОН едет с работы на дачу (машины сопровождения и ОН с водителем). Внезапно водитель притормозив перестраивается в другой ряд . С заднего сиденья бронированного немецкого "мерина" из уютного и надежного чрева, через тонированное стекло видно, как на обочине подмосковного шоссе стоит хрупкая раздетая фарами машин сопровождения юная девушка с собакой на руках.
Он коротко требует :
-Останови.
Никто не остановил кортеж, это не разрешено. ОН может уволить водителя, но, если водитель остановит машину, то нарушит ПРАВИЛА и на работу в хорошее место никогда более не устроился.
А в школе он как все. Еще одна ложь во спасение. ОН НИКОГДА не был, как все. Еще когда ему сделали обрезание и узнав, что он еврей понимает, что все - как все, а ОН на особицу.
В школе спрашивают не еврей ли он. Смеется и отвечает детям рабочих, инженеров и военных, что он Советский и Русский, а дома бабушка говорит утешая , что не кашерно ему чураться еврейского, вот вырастет и будет большой-пребольшой и женится на хорошей, красивой еврейке и уедет на землю обетованную.
Не долго были вопросы. ОН встал на сторону СИЛЫ. Он не курит в туалетах и не участник драк. ЕГО уважают . Это он говорит с трибуны за всех счастливых детей страны. Это он поет в хоре и несет знамя на демонстрации.
И это он пошел к посольству Юнайтед Стейтс с красным флагом. Он кричит детским неокрепшим голосом лозунги придуманные с вечера парой таких же, как и он юнцов про свободу Анжелы Дэвис.
Из милиции отпустили на удивление быстро.
Ни тогда, ни позже ОН не был уголовником, но всегда был силой. Он сила и тогда, когда председательствующая в судебном заседании три дня читает приговор и срок - 10 лет.
ОН стал несвободен раньше. С момента, когда начал лаять по ветру.
Из полудремы ОН вырвался, как зек из автозака... гудящее чрево автозака. Мороз, сумрак, лают собаки, а впереди свет и по дороге к нему новые унижения. Шеренга охраны, рвутся с поводков голодные, нервные собаки:
-Бегом, шибче!- дубинкой по спине. И заплетаются ноги, о которые колотятся неудобные сумки.
Все так же ровно дышит и сопит, и чавкает, и канючит во сне жалобно и по-детски Иван Иванович. Наверное, - снится председательствующий по делу, который, как это водится, слушает только себя и руководствуется даже не Социалистическим правосознанием, как предписывал ИМ ранее Закон. А чем? Сразу ясно, что ни говори такому, вопрос не "виновен-не виновен", а лишь -"сколько дать" и "как обосновать".
В камере есть посторонние.
ОН ощущает на себе чей-то взгляд. Быстро и бесшумно сел на кровати. Синее шерстяное одеяло прикрывает нижнюю часть тела. Сидит и всматривался до кругов в глазах в темные углы камеры. Над входом тускло горит лампочка дежурного освещения. Все спокойно и тихо. По трубе прошла дрожь, раздается рев.
-Что произошло" - его хриплый голос растворяется в душном и сыром полумраке камеры следственного изолятора . Произошло уже. На одеяле, в ЕГО ногах, сидит грамм этак на триста пятьдесят 20-25-ти сантиметровый КРЫС и что это крыс - понятно сразу.
Не сводит с него глаз-бусин, усы встопорщены, а глаза красны и буравят до дрожи в позвоночнике.
ОН почему-то сразу понимает , что встреча не случайна но страха нет. Крыс первым вцепится острыми и длинными, как иглы зубами, которые видны в открытой пасти в лицо, в ткани, и станет грызть, а убить его будет трудно.
Крыс его не боится. ОН тоже никого не боялся и теперь-то он свободен. Когда вот так, как теперь, его вызвали в первый раз на "пересуд" когда он надеялся, тогда судья, не смотря в зал, исправила приговор в сторону увеличения срока. Тогда двое адвокатов заняли не лучшие камеры Лефортово и одна из них поехала в Мордовскую зону рожать ребеночка и ей не дали младенца. Он находился под присмотром ГОСУДАРСТВА. Наверное, кормила его грудью и плакала в короткие минуты свиданок, и плакала и кормила.
Тогда Он стал жить сутью – Сейчас, а Завтра больше не было.
-Не жди, не бойся, не проси!.
ОН смотрит на крыса:
-Я не брошусь на тебя первым, крыс, - Иван Иванович спит и пусть себе спит.
-Спит тюрьма, спит охрана, спят жены и спят вчерашние многочисленные друзья, не желающие ничего знать о мне сегодня и леденеющие от одного упоминания моего имени.
Спит справедливый БОГ. Воздал МНЕ за мое, не за чужое, за грехи, за гордыню. 25 лет и более. Не страшно мне здесь и везде, когда есть БОГ и когда и если ОН со мной.
Спят, сняв мантии высокооплачиваемых госчиновников люди ИХ ВЛАСТИ,-он беззвучно спросил
- Что ТЫ хотел, КРЫС? - тут же вспомнил, как несколько дней назад дверь в камеру звякнула глазком и открылась, а казенный голос с порога пробурчал:
-Заключенный, на выход,-он вошел в кабинет и втроем подписали "обвиниловку".
Перед камерой конвоир задавил крысу с большим животом. Та отчаянно визжит и конвоир, казалось, забыл, где он находится. Забыл про него, стоящего с руками за спиной носом в стену и бегает за серой беднягой по коридору, а та в страхе и смертном ужасе пронзительно визжит .
Не прошло и минуты, как коридор наполнился людьми с палками и в форме, а кое-кто даже в касках и противогазах, и один из них сунув охраннику растоптанную крысу под форменный китель и хлопнув того по голове орет:
-Ты за НЕГО головой отвечаешь, болван!
Он входит в камеру и ложится. Ночью не спит и думает про фантастическую реальность обвинений и нового срока. Вопрос опять же не "виновен-не виновен", а в том, сколько и как это будет отражено.
Крыс подобрался совсем близко и сидит на задних лапах, а передние положил ему на солнечное сплетение и не мигая, смотрит в глаза. Усы у него ходят ходуном, а глаза глубокие и не красные вовсе но блестящие и мудрые и, - несчастные.
Он вспоминает, как вот так же ночью лежит под одеялом, а солнечное сплетение, легкие заполняет...тело содрогается. Рот раззевается, выгибает дугой. Он засовывает ладонь и закусывает беззвучно рыдая. Не жалко себя, а плохо. Этот крыс и он разойдутся миром, ведь они друзья (крыс лежит у него на груди и не сводит с него глаз-бусинок).
ОН лежит закинув руки за голову и смотрит в глаза крысу и плачет Плачет возможно и крыс. Если так, то так же, как и он, беззвучно.
Думается:
-Ну, не смешно ли ему, с его-то двумя высшими образованиями (МВТУ и европейское) найти в сфинктере сатаны, т.е. здесь, друга и такого, - возможно эта мысль пришла в голову не только ему.
-А завтра друг снова придет и, если по дороге его раздавят на потеху, чтобы сделать больно? Как раздавили его самого и дело всей его жизни - БИЗНЕС. И его погонят на этап и кто будет следить за его ДРУГОМ, живым или за могилкой ?!
Крыс раньше него принял решение (это прежде удавалось немногим, еще бы, один из лучших финансовых аналитиков сегмента своего рынка был, а рынок-то, ох, не мал был! Пока не "раздербанили")...потянулся к ЕГО щеке и, коснувшись бархатной мордочкой и длинными седыми усами, повернулся так ловко подобрав длинный хвост, чтобы не задеть, и, пронзительно свистнув, спрыгнув на пол пошел в угол где и растворился в темноте камеры, а за ним, в отдалении, прошествовало не менее десятка крупных крыс.
Как-то спокойно стало у НЕГО на душе. И то! Будто старого друга встретил. Сознание растворяется в небытии:
-Господи, спаси и сохрани и пусть будет, как будет, и ни разу ведь не было, чтобы никак не было, все равно когда-нибудь, как-нибудь да будет...
