Автобус тем временем двигался довольно быстро, благо дорожное покрытие было в норме. Почти на середине пути, через два часа после отъезда, к автобусу прибился автомобиль. Это была какая-то обычная фермерская машинка, каких миллион в крупных городах по стране. Гаврилову около окна хорошо было видно, что водитель ведёт авто очень тесно к ним. На это можно было долго не обращать внимания, но лишь до тех пор, пока машина не пошла на обгон, пытаясь подрезать автобус. Водитель машины действовал с намерением его остановить. И вскоре автобус встал. Маленькая машинка в небольшом развороте стояла перед ним. Люди в автобусе зашевелились. Гаврилов чувствовал, что некоторые нервничают. Между тем, машина продолжала стоять перед автобусом, однако пока из неё никто не выходил. Гаврилов не успел заметить, сколько человек было в машине: может один, может двое.
Тут водитель автобуса приподнялся со своего места и, оглянувшись, крикнул всем, видимо, что-то важное. Дальше почти сразу автобус неожиданно рванул с места, стукнув правым бампером задний кузов маленького автомобиля, и начал набирать скорость. Теперь многие повскакивали с мест от волнения. Недобрая неразбериха понеслась по салону. Гаврилов приподнялся с сиденья, озираясь по сторонам.
И вот автобус неожиданно встал. Понятно стало, что двигаться дальше он не может: какой-то затор образовал тупик посреди трассы. Водитель открыл дверь, и люди затолкались к выходу. Автобус стоял на обочине, когда Гаврилов вышел, ещё какое-то время сложно было разобрать, что происходит.
Вдруг послышались выстрелы, а с ними плотный звук деформирующегося металла и битых стёкол. В сердце ёкнуло. Гаврилов опешил, пытаясь разобраться, решая, за что ему прятаться и куда бежать. Стреляли сразу в двух-трёх местах. В стороне он наконец увидел одного из вооружённых. Это был водитель той самой машины, гнавшейся за автобусом. Человек с белой повязкой на лице, с автоматом в руках, оказался совсем не далеко от Гаврилова. В пылу всеобщего страха и истерии Гаврилов сообразил то, что успел. Он бросился на человека с автоматом, надеясь ввести того в замешательство силой духа. Следующее, что ощутил он, серию ударов и вместе с ними таяние в самом центре грудной клетки.
Он плыл. Или только чувствовал, что плывёт. Он спал, или ему казалось. Он плакал, ему было горько. “Вера, Вера” – неслось откуда-то и это “откуда-то” было желанно. Иногда, приложив усилия воли, он замечал, что как будто ясно видит свою возлюбленную и даже может приблизиться к ней, но что-то удерживало его. Он хотел, но не мог вырваться из того, во что был погружён. Не мог он также и оставаться в этом небытии. “Вера”, - он собрал чувства и произвёл последние усилия.
Гаврилов очнулся в трубках под чистой белой простынёй. Выдохнув всем животом что-то неприятное, отстойное, он поднялся в попытке сесть и, сорвав маску, тут же вдохнул глубоко. Всё, что видел он вокруг, нечто белое. Что, он не мог разобрать. В груди, в самом центре грудной клетки приятно бередило. Всё плыло, страшно хотелось спать. Гаврилов снова лёг и отключился.
Гаврилов услышал животный визг и тяжёлое всхлипывание. Это свин напал на самку. Гаврилов проснулся в каком-то хлеву с вилами в руках. Самка вильнула в сторону, однако свин, топчась на месте, видно, обдумывал следующий план. Порода была крупная, рыжая, с довольно длинной шерстью. Бурые, правильной формы пятна горели на боках. Гаврилов никогда не видел такое. И какие умные были у них глаза! Гаврилов вышел на солнце в широко открытые ворота. Во дворе работали хорошо знакомые ему люди.
- Ну, чего смотришь, помогай! – кто-то близкий обращался к нему. Но Гаврилов, даже когда смотрел в упор на него, не мог разобрать родных, видимо, черт.
То, о чём просили, Гаврилов делал впервые, однако умело, и хорошо понял просьбу. Он знал, что на дворе большое хозяйство. Что скоро на их богатый двор опустится вечер и рыжие свиньи уснут в хлеве в дальнем углу двора. Что скоро зажгутся, и будут ярко гореть всю ночь огни деревни…
