Заваруха затевалась в честь моего «вхождения в семью», в честь знаменательного события: я становилась одной из тех, кто вот уже целое тысячелетие гласно и негласно управлял самой завидной частью света. Бал планировалась дать в честь Одиффэ Чеар*рэ, - словом, в честь того, кого не существовало.
Мне не нравилось об этом задумываться. Я предпочитала вообще ни о чем не думать. Отбросив сомнения и тревоги, просто была счастлива. Сант*рэн, как бы я к ней не относилась, подарила мне великолепную возможность быть рядом с теми, на кого смотрел целый мир.
Жизнь в Чеарэте заставила меня забывать страшные воспоминания прошлого: чужие смерти, сточные канавы, бесправие и жестокость нищеты, обеты, которые рано или поздно придется исполнять. Я стала почти такой же беспечной, как новые родственницы-подружки – Астр*эль, Сиэл*ла, Сирии*ан.
Дни летели за днями, полные чудесной новизны. Я поспешно заглатывала все, чему меня обучали: танцы, этикет, родословные хитросплетенные линии высшей аристократии. Историю Эдонии. Основы и развитие классической и боевой магии.
Словом, жизнь была прекрасна.
В ней был Эллоис*сэнт Чеар*рэ…
Стоило ему показаться, как действительность вспыхивала разноцветными огнями, приобретала более яркие краски.
Он был прекрасен. Удачлив, смел, нагл, заносчив, умен. Точно знал, когда следует идти, когда - остановиться. Он часто усмехался. Саркастический, с горчинкой, смех, был знаком, почти как собственная тень. Улыбки его были редкими. Зачастую – грустными. И это заставляло вспоминать о ненавистной Гиэн*сэтэ…
Нет. Эллоис*сэнт мне не нравился. Ни капельки.
Он не уступал мне ни в красоте, ни в силе, ни в уме, ни в дерзости. Более того: понимал то, что для меня оставалось тайной за семью печатями. Стихи. Музыку. Живопись.
Хотя случались мгновения, когда я готова была буквально поклоняться ему. Была готова понять, постичь и принять. Это случалось, когда Он играл.
На белом рояле красовались пышные белые хей*ро – цветы, прекрасные настолько, что имели полное право проявлять свойственное им высокомерие. Тонкие ароматные лепестки дрожали в такт музыке, пока мелодия струилась, подобному тонкому аромату. Впитываясь, как вода в песок, в мою память.
В эти мгновения я была готова стать нежной, доброй, кроткой. Чудовище прятало коготки, влеклось свернуться клубочком и мурчать. Грустно, скорбя о невозможном. А непостижимо-раздражающая гармония журчала, как вода по камешкам: не жалоба, ни мятеж, ни насмешка. Печаль. Пустота. Бесконечность…
В огромном зале с высокими арками сквозняки колыхали тонкие занавески, и звучала музыка, наполняя душу болью, воскрешающей душу. За стеклами падали капли дождя, просясь в дом настойчивым, но едва различимым стуком. Тонкий профиль отражался в черном мокром стекле. Длинные изящные пальцы в обрамлении пышной пены кружев летали над перламутровыми клавишами.
Я ненавидела его.
Меня бесконечно раздражали его любовные приключения. Телячьи взгляды, которыми его провожали не только малолетние сопливые девчонки, порочные тупые гризетки, но и дамы постарше из так называемого «высшего общества».
Я негодовала, задаваясь вопросом, ну, неужели ни у кого из них нет ни умения, ни желания хорошенько щелкнуть по носу этого зазновалу, чтобы не воображал о себе слишком много?!
Сил в нем было много. Развратничая всю ночь напролет, утром в классных комнатах, в тренировочных залах, в магических спаррингах он был точен, внимателен, и всегда, во всем занимал первые места. Казалось, этот парень просто не умеет проигрывать.
Все бабы любили его. Удача, она ведь тоже баба - сука такая!
Эллоис*сэнт был выделяющейся личностью даже среди Чеар*рэ: магов, красавчиков, аристократов. Люди смотрели на него, словно зачарованные. Я сама забывала о ненависти, наблюдая за тем, как он дерётся. Благо, драться «герой» любил.
Спуститься в фехтовальную залу и наблюдать, как легко, будто танцуя (и в самом деле скорее танцуя, чем сражаясь), Эллоис отбивает бесконечные кванты и квинты, переходит от атак к контратакам было больше, чем удовольствием. Это было наслаждением. Видеть его гибкие, сильные, ловкие движения. Слышать звон стали, каленной и твердой. Как в раю побывать!
Эллоис не любил страховок. Как и я. Мы оба считали, что сражаться нужно только обнаженным клинком. Тело Эллоис*сэнты плясало в опасной близости от тонкого треугольного лезвия, заставляя мое сердце замирать. То от опасения, то ли от надежды, что она, эта сталь, наконец, вопьется в его плоть. Пустит высокомерную, алую, горячую кровь.
Но, хохоча, легко увертываясь от серебряной молнии клинка, он уходил, играл, манил за собой противника. Неуязвимый и язвительный. Способной вывести из себя святого.
Такие моменты заставляли меня хотеть его. Не так, как «хотели» милые безобидные дурочки-гризетки. Я хотела сразиться. Хотела победить. Ломать до тех пор, пока не сломаю. По-звериному торжествовать победу, прорисовывая на белой коже наливающиеся кровяными каплями глубокие борозды. Чтобы его кровь остывала на моих губах, чтобы мои руки чувствовали сопротивление терзаемой плоти.
Не знаю, была ли я зверем по натуре? Или так отзывались во мне уроки Миарона Монтерэя? Или я просто понимала, что мне не дано взять то единственное, что было для меня ценным?
Да. Я ненавидела его. Хотела его. Не понимала его.
Эллоис*сэнт был воплощением магической аристократии. Глубинная суть его подвижной и яркой души была заключена в долге, - в первую очередь перед семьей. Во вторую – перед народом. Хотя эти два долга в его сознании были неразрывно переплетены и связаны между собой.
Долг и властность – два кита, на которых все остальное было наносным и второстепенным. Защищать, никогда никому не подчиняться кроме своего клана и властвовать над остальным миром - от начала и до конца, до последнего вздоха – было у него в крови. Я чувствовала это интуитивно.
Моя печаль становилась злостью.
Злость моя была рождена печалью.
Да, я безумно хотела его. Хотела заполучить не тело – это не представляло сложности. Я хотела душу. Легкую, неуловимую, жадную до любых утех и впечатлений душу. Независимую, гордую, печальную, саркастическую и склонную к одиночеству.
Я ненавидела каждую из случайных счастливиц, что коротали вечер, танец, минуту, мгновение наедине с ним, попадали в его горячие руки, под свет ослепительных улыбок.
Я ненавидела его, потому что он делал меня слабой. Зависимой. Жалкой. Он заставлял меня чувствовать себя несовершенной и половинчатой.
***
- Посмотри, как прелесть. Ну, посмотри же! - щебетала Сиэлла. - Не верю, что подобная красота может оставлять кого-то безразличной. Оно само по себе произведение искусства.
Платье из серебристо-зеленого материала, расшитого мельчайшими, стертыми почти в мелкую блестящую пыль, драгоценными камнями, сверкающими в складках, словно роса на лепестках цветка, стоило похвалы. Фасон его был предельно простым. Вся красота заключалась в переливах материи и россыпи драгоценностей. Но стоило облачиться в эту простоту, и она превращала в фею, по-детски невинную и нереальную, словно явившуюся в грешный мир прямиком из сказочных детских снов.
Никто, увидев меня в этом платье, не усомнился бы в моем высоком происхождении, в нашем кровном родстве с Сант*рэн.
Вместе с приемной матерью я встречала гостей, старательно копируя фамильную, высокомерно-снисходительно-ироническую, улыбочка.
Если первые лица я ещё пыталась запомнить, то вскоре людской ручеёк, стекающийся в залу со всех сторон, перестал меня занимать. Их было слишком много. Они были слишком разными. И слишком похожими в своем подобострастии, приторными фальшивыми комплиментами, желании угодить, дабы в будущем, когда-нибудь напомнить о незначительной встрече, обновить нужные связи. Люди что-то говорили, фраза звучала за фразой.
Среди шелков и вееров, магических шаров, запаха духов и вежливых заученных фраз, я чувствовал себя деревянной куклой. Несмотря на то, что в зале магическим путем поддерживалась комфортная температура, все равное становилось жарко. Спина вскоре заныла от бесконечных реверансов. Все труднее было удерживать на губах неживую улыбку.
Разворот, поклон, улыбка. Поворот, вежливая фраза, улыбка.
Скука, скука, скука!
Однако, как ни донимало меня желание наплевав на приличия, выпить чего-нибудь прохладного и удрать прочь, я продолжала стоять по левую руку от великолепной цветущей радушной Сант*рэн и принимать бесчисленных гостей.
Поток людей, хотя и казался неиссякаемым, начал потихоньку редеть.
Не успела я порадоваться замаячившей впереди свободе, как предо мной в церемониальном поклоне склонилась юношеская фигура.
- О, Маэрэ, - обратился он к Сант*рэн, - не сочтите за дерзость восхищение несравненной красотой вашей дочери. Среди сегодняшних блестящих созвездий, которым нет равных, она все же сияет, как солнце…
Я стояла и хлопала ресницами, вынужденная слушать весь этот витиеватый вздор. Если бы не присутствие Хранительницы, я бы показала этому павлину в перьях настоящее сияние. Но присутствие Сант*рэн заставляло прятать норов. Я вынуждена была плестись через всю залу, «оказывая честь» открывать первый танец.
Танец, именуемый «шах*риз», состоял из серии семенящих шагов и череды реверансов. Скучный, бесконечный, как шахриские сладости. Церемонным и полный достоинств, лишенный страсти светский танец. Этикет в его хореографическом варианте.
Кавалеры сменялись друг за другом.
Я нисколько не старалась быть с ними милой, напротив. Сыпала колкостями и гадостями, какие только приходили в голову. А голова моя устроена таким образом, что гадостей и колкостей в ней помещается не мало. Я даже не трудилась затачивать произносимые фразы до уровня остроумия. Мои реплики были откровенно злыми. Они не щадили самолюбия партнеров. Но те только улыбались в ответ, делая вид, что им это по нраву. Может быть, и вправду находили мое поведение очаровательным? Кто их знает, этих извращенных лощенных щенков, пресытившихся жизнью в пятнадцать лет?
Одиффэ Чеар*рэ прощалось, как я успела для себя открыть, очень многое. Дурной нрав оборачивался эксцентричностью, дурной вкус - пикантностью, злой и яростный характер – горячностью и прямолинейностью, не свойственный лицемерному аристократическому кругу. Я вспоминала время, когда, подобно бродячей собаке, была готова отдать людям половину жизни – только бы не гнали прочь.
Они все равно гнали. Сирено и Чеар*рэ – небо и земля. И судьбы у них не похожи.
Я смеялась. Пятнадцатилетние мальчишки млели, заражаясь моим весельем. Я кокетничала с ними. Не так, как кокетничают четырнадцатилетние девочки: сомневаясь в собственных чарах, робко, не всегда умело, отчаянно желая понравиться. Словно птички, впервые пробующие силы и размах крыльев.
Мне не нужны были ни нежность, ни защита, не понимание, ни глубина чувства, ни продолжение. Я хотела лишь сиюминутного поклонения. Вдохнуть и выдохнуть. И навсегда забыть.
Потому, наверное, была намеренно, вызывающе, откровенно обольстительной. И жестокой.
Так я открывала для себя новый способ находить жертву, наслаждаться её мучениями. Мальчишечье восхищение, тепло, похоть в ответ на которые у них не было ни малейшего шанса получить хоть что-то, - давали мне Силу. Энергию с совершенно новым, пряным захватывающим вкусом.
Я была светом, солнцем, мечтой, огнем. Они слетались ко мне, как мотыльки. В глазах других девчонок я читала обиду, досаду, ненависть, в конце концов. И это тоже приятно кружило голову.
- Ты сегодня прекрасно выглядишь, кузина, - в склонившейся в церемониальном поклоне фигуре я не сразу узнала Эллоис*сэнта. – Окажи честь. Подари мне танец.
Я засмеялась. Забавно было слышать из его уст заезженные банальные тексты, распространенные, как всем известные истины.
Галантный поклон грозил затянуться. Ситуация становилась забавнее с каждой секундой. Что поделаешь, у меня видимо чувство юмора такое же извращенное, как остальные инстинкты? Эллоис, с его Силой и умом оказывался рабом мелких условностей! Разве не смешно?
Юноша вопросительно на меня поглядел.
- Кузина? – попытался он напомнить он о себе (как будто я о нем забывала хотя бы на минуту?).
Хихикая, я несколько восхитительных, коротких секунд, всерьез подумывала о том, чтобы развернуться и удалиться, поставив кавалера в ещё более дурацкое положение.
Не дожидаясь ответа, Эллоис выпрямился. Мальчишеская ладонь крепко обхватила мое тонкое запястье. Вторая рука легка на талию. К сожалению новоявленный названный кузен был не той личностью, над которой можно было безнаказанно забавляться. Терпеливостью и кротостью нрава также не отличался.
- Ты что вытворяешь?! – зашипел он на меня.
Судя по сверкающим глазам и поджатым губам, он действительно злился.
- А что я вытворяю? - невинно захлопала я ресницами.
- Как ты себя ведешь?!
Я довольно хмыкнула:
- А в чем дело? Ты что – ревнуешь?
В устремленном на меня взгляде я прочитала такое изумление и досаду, что смутилась.
- Какая, в Бездну, ревность! - продолжил он, слегка тряхнув меня. Благо, за танцевальными па этого никто не заметил. - Ты что, в самом деле, не понимаешь?! Ты же пьешь их!
- Чего?! Слушай, тебе самому нужно меньше пить! – в ответ зашипела я. - У тебя нет никакого права портить мне вечер. Как и право читать мне мораль, кстати, тоже.
- Я так и думал, что ты делаешь это не осознанно. Не знаю, откуда у тебя такая Сила, но, Одиф*фэ, так нельзя!
- Иди в Бездну! – вывернулась я из кольца удерживающих меня рук, стремительно направляясь к выходу. Не обращая на распавшийся круг танцующих. На изумленные, любопытные, осуждающие, откровенно злорадные взгляды, устремляющиеся в нашу сторону.
Я демоном вылетела на террасу. Вопреки всякой логике, чувствуя себя до глубины души оскорбленной. Щеки жарко пылали, а глаза, предполагаю, сыпали молниями.
Повернувшись на каблуках, я шагнула навстречу показавшемуся в дверях Эллоису, бледному со злости.
- Как ты смеешь читать мне мораль? – я говорила тихо. Голос мой слегка подрагивал от подавляемых эмоций. – Ты?! В твоей жизни нет ни секунды, ни мгновения, в котором не присутствовали бы другие женщины! Я же не обвиняю тебя в применении запретной любовной магии?
- Это другое дело. Они просто влюбляются в меня. Магия здесь ни причем! А ты…
- А что я?! – перебила я его, так отчаянно тряхнув головой, что несколько локонов выпали из тщательно уложенной прически, упав на лицо. - Настолько уродлива, что без магии мне не дано привлекать к себе людей?! Ты не можешь допустить мысли, что они тоже «просто влюбляются в меня»?! И мне это нравится, провалиться тебе в бездну, слышишь?! Нравится так же, как и тебе.
- Нет. Ты – другая, Одиф*фэ, - выдохнул Эллоис. – Ты совсем не такая, как я. Ты только берешь, ничего не давая взамен.
- Не правда. Даю! Я даю им способность по настоящему чего-то хотеть, - самозабвенно и безрассудно, без расчета, без оглядки на завтрашний день!
- Но им же никогда не получить то, чего они «хотят самозабвенно и безрассудно», - резонно возразил мой оппонент. – Ты не находишь это жестоким?
- Нет, не нахожу. Такое желание, поглощающее, сжигающее и позволяющее воскресать, Эллоис, - называется мечтой. Она дарит людям крылья, дает силы на то, чтобы жить дальше. Воплощенная же в жизнь, мечта становится плоской и тонкой, обрастает бытом. Никогда не нужно воплощать самую свою дорогую мечту!
Я приблизилась к нему так близко, что ощущала запах его кожи вперемешку с горькими ароматными травами.
- Что ты даришь тем, кого очаровываешь, Чеар*рэ? Только плотские радости.
- Они не несут в себе боли, - неуверенно возразил он.
- Правда? Думаешь не больно осознавать, что на твоем месте может оказаться любая, которой посчастливилось привлечь твое внимание. Ты выпиваешь женщин, как бокал вина, до дна, без остатка, без памяти. И ты смеешь чему-то учить меня? Но ведь я поступаю так же, Эллоис!
В его зеленых глазах я читала понимание И несогласие.
- Неутоленная мечта, Оди*фэ, способно обратить сердце в пепел, - тихо сказал он.
Сердце мое болезненно сжалось.
Я видела этот образ вместе с ним.
Женщину с насмешливой беззаботной улыбкой. Сбегающую со ступенек. Заразительно хохочущую. Задумчиво склонившуюся над книгой. Выходящую из воды, всю в мелких каплях, золотящих кожу. Перекатывающуюся со спины на живот с лукавой приглашающей улыбкой. Белокурые кольца волос рассыпаются вокруг очаровательного кукольного личика. Вот тонкие руки в серебряных кольцах запутываются в его черных кудрях. Губы, вытягивающиеся в трубочку, дуют ему в лицо, женщина снова смеется, ласково и игриво. Ласковый шепот в полумраке алькова.
Проклятая Гиэн*сэтэ…
Несчастная Гиэн*сэтэ…
Мертвая Гиэн*сэтэ.
А потом я почувствовала, как его руки грубо смыкаются у меня на талии, губы впиваются мне рот. Голова закружилась. Я уцепились за его плечи, - не до конца осознавая, с какой целью: удержаться самой на ногах? Не дать ему возможность отстраниться, передумав?
Тело гибкое. Ещё по юношески хрупкое. Уже по мужскому сильное. Под ладонями я чувствовала горячие толчки сердца, сильные, размеренные.
Я оттолкнула его от себя, заставив прервать сладкие лобзания.
Его взгляд показался мне сладко-безумным. Как у зверя, которому не дали пить.
Я с удивлением обнаружила, что стою, прислонившись спиной к белой колонне. Между колонами Сиа прочертила серебристые полосы. Мы будто оказались внутри сентиментального романа, в котором демон таки умыкает невинную девицу от всех смертных любовников.
Только вот вопрос? Кто из нам демон? Хорошо хоть, вопроса о том, кто из нас девица, не возникало.
Глаза Элоиса на белом заострившемся лице казались черными.
- Подари мне мечту, Одиф*фэ, - прошептал он. – Подари, если умеешь! Возьми взамен то, что ты так любишь: кровь, боль и Силу. Я снова хочу жить. Я устал задыхаться от ненависти. Видеть в близких и дорогих людях жестоких расчетливых интриганов, а в себе – глупую марионетку, которые, если того потребует случай, готовы предать любого. Во имя неизвестного блага! Я устал чувствовать себя предателем…убийцей.
Опустив голову, я старалась закрыться, отгородиться от него. Не дать почувствовать мои чувства. Прочесть мысли.
Гиэн*сэтэ, зеленая ведьма, оставь же меня, наконец, в покое. Ступай к Миарону. Он – твой истинный убийца. Не я. Я – только нож в его руках.
- Ты – другая, - шептал, словно в бреду, Эллоис*сэнт, не почувствов перемены в моем настроении. - Грубая, может быть, может быть недобрая. Но ты честная. И светлая. Рядом с тобой становится тепло.
- Хватит болтать, - повернулась я к нему. – Ты бредишь. Лучше поцелуй меня.
- Почему женщины всегда себе противоречат? – ухмыльнулся он, наклоняясь.
- Чтобы не дать понять мужчинам, что у них на самом деле на душе, - созналась я. Наши губы почти соприкоснулись. – Поцелуй меня. Просто – поцелуй. И ничего не говори.
Мой голос, низкий, с непонятно откуда взявшейся хрипотцой, мне самой казался незнакомым.
Конечно, Эллоис*сэнт меня поцеловал. А как иначе должен вести себя мужчина, если женщина просит его об этом? Если эта женщина молода, красива и только что практически всеми негласно признана королевой бала? Если ночь напоена дурманящим запахом цветов и таинственным возбуждающим лунным светом? Тут даже самый отъявленный мужеложец на миг почувствует готовность вернуться к природой положенным инстинктам.
А Эллоис*сэнт был молод, не в меру горяч и любил женщин.
Мы целовались, как сумасшедшие. От его рук на теле оставались синяки, от моих поцелуев трескались его губы. И жалобно трещала материал бальных туалетов.
Наши взгляды – клинки,
Так дерись, не сдаваясь!
Будет все. Сталь, ты пой
В плоть чужую вонзаясь…
Вот удар. Вновь удар.
Искр рассыпался ворох.
Ты - всего лишь искринка
Упавшая в порох.
Я – звезда. Ты – мой мрак.
Так о чем ты гадаешь?
Прогоришь без следа,
Словно ветка, истаешь
Наши взгляды – клинки.
И любовь – поединок.
Сколько в этом огне
Прогорит хворостинок?
Я Огонь. Ты Вода.
Поединок наш вечен.
И роман двух стихий
Так безумно беспечен.
Ты Вода. Я Огонь.
Нам нельзя повенчаться.
Обречен наш роман
Вне закона остаться.
Я - Огонь. Ты - Вода.
Две стихии. Два спора.
Битву не прекратят.
Так к чему разговоры?
- Я больше не могу, - выдохнул Эллоис.
- А больше – и не надо, - с холодной насмешкой отозвался женский голос за его спиной.
Сант*рэн (ну, а как же без неё, голубушки, хоть где-то обойтись!) подойдя к нам, окинула нас ледяным взглядом. Но, судя по некоторым признакам, на Эллоиса «холодный душ» не особо подействовал, чему я в душе порадовалась.
- Довольно, я сказала. Племянник, я понимаю, Оди очаровательна сегодня. Но… дитя мое, поправь пожалуйста на себе платье. И на будущее запомни: задирать юбку перед первым встречным, любым, кому пришел каприз тебя заполучить, может позволить себе крестьянская дочь. ТЫ же птица другого полета. – Слово «теперь» осталось висеть между нами в воздухе. - Ты меня поняла?
- Конечно, матушка.
Повернувшись к Эллоису, тетушка залепила ему такую звонкую оплеуху, что по пустым переходам залы прокатилось зычное эхо.
- А ты порядочный сукин сын, Эллоис. Гадить у себя на дворе - это мелко.
Потерев подбородок, племянник зло глянул на любимую тетушку:
- Я не первый, кто в нашей семье ведет себя мелочно. Можно сказать, что мы следуем заведенной традиции.
- Довольно, - решительно прервала Сант*рэн все возражения. – Ты, Эллоис*сэнт, немедленно возвращайся к гостям. Ты, – кивнула она в сторону мне, – ступай в комнату. И до утра думать забудь оттуда нос высунуть.