Сиреневый там дождь еще не хладен,
Каждят останки пляшущей Звезды
И дьявол темноцарственный безладен.
Пойдем, поидем, друг успенный мой
Иль мертвая подруга, будем вместе
И плакать над точащею сурьмой
В свечельном этом времени и месте.
А был я оглашенным ко святым
Хождениям и внесен в Божий список,
Мак в юности был алым, золотым,
Пускай дарит аромой одалисок.
Фаворским огнем требники горят,
Горят и наши тонкие крушницы,
А мертвых царичей ли укорят,
Глорийные, летите, колесницы.
Что это Новогодье, Рождество
С порфирными шарами, яко будем
Рыдать еще сиротски, о Его
Кресте явимся ль, мороки избудем.
Убойным стал алмазный сей венец,
Но Руфь меня восждет на Патриарших,
Стряхну при Божьих пильницах тернец,
Ответствовать черед за братьев старших.
Черед, пора и молвить, и препеть,
В миру любивших нас невест чудесных,
Не тщившихся ни жить и ни успеть,
Взнести до царствий истинно одесных.
Ах, счастие любое от беды
Невежества всегда проистекает,
Пойдем на Патриаршие пруды,
Бессмертие нас горнее алкает.
Не горько царю мертвому вино,
Пиют же вусмерть ангелы блажные,
Оне меня отпустят все равно
Сирени зреть и ели вырезные.
Декабрьская тяжелая игла
И снег, и меловатные сувои
Распишет бойной кровью, тяжела
У вечности иглица, паче хвои.
Не я ль играл с Чумою на пирах,
Не аз ли только вечности и чаял,
Боясь очнуться в снеженьских юрах,
Зане легко уснуть, где мак растаял.
Уснуть и видеть благостные сны,
Отпустят ангелки мя на мгновенья
Сюда, где прегорьки и солоны
Блуждающие звезды вдохновенья.
Вскричу, махну ль приветственно рукой,
Десницею бесперстой, дожидалась
Неясно и откуда, но такой
Руфь помнил я, со мной она скиталась.
С каких неважно темных берегов
Явлюсь, чтоб навсегда уже оставить
Юдоль, которой с кровию слогов
Любви и маков алых не прибавить.