Это были предложения невпопад.
Все равно, что песни во время обеда,
Или выкрик имени наугад.
Он любил поспорить, на что захочешь,
Но часто даже не думал, о чем говорит.
Почти никогда не испытывал горечь,
Хоть и притягивал ее, как магнит.
Любил субботние вечера и виски.
Тогда-то и учащались приступы болтовни.
Его родной - консервативный английский,
Но изрекал он много, простите, хуйни.
Это словно маразм: старческий, но под сорок,
Когда одиночество клевало, что не было сил.
Просто некому было даже погладить ворот
Рубашки его. Но он и не просил.