На остановке, на узкой, в одну доску, скамейке сидело несколько старушек. Их дребезжащее перешептыванье прерывалось редким, обреченным «фьюить» какой-то птицы, спрятавшейся в ветках корявой березы, вросшей в пространство «остановочного» навеса.
-… кладу пять ложек сахару и одну – соли.. - Гора теста в фиолетовом сарафане, наклонила простое доброе лицо к соседке в митенках из ветхих серых кружев. Там, где у той на руке должен был быть указательный палец, зиял провал, и трубочка митенок печально поникла.
- Пять ложек сахару?! – интеллигентный тоненький голос «митенок» звучал недоверчиво и почти испуганно.
- Ты, мабуть, перепутала? Обратно, пять соли и одна сахару. – Вмешалась рябенькая курносая старушка, с по-деревенски воткнутым в зачесанные назад седые волосы полукруглым гребешком.
- Пять сахару и одну соли! – Величественно утверждающе кивнула «фиолетовая».
- Именно, пять сахару и одну соли! – жестко, с интонацией директора школы, подтвердила сухая смуглая старушка в бейсболке, с монограммой из «N» и «Y» над козырьком. – Я пробовала. Очень прилично.
К навесу со старушками подошла девушка, в белых мятых шортах и свободно болтающемся на маленькой груди коротком топе. Она появилась из-за череды пирамидальных тополей, похожих на строй мальчиков-акселератов, с зализанными ветром затылками, длинных и сутулых.
- Я смогу отсюда доехать до «красных» дач?
- Конечно, деточка. Мы все в ту сторону. С нами и поедешь… - Участливо подскочила «бейсболка» ….
Старушки мгновенно прекратили про «сахар и соль» и с живым любопытством уставились на девушку.
- Чш! – непонятно шикнула на них «бейсболка». И снова потянулось: «пять сахару? Одна соли?»…
Подкатил автобус.
Старушки со смешной суетливостью заторопились внутрь, держа перед собой: кто корзинку, кто поцарапанное пластиковое ведро. Девушка, пропустив их, вошла следом.
- Нет местов, нет местов! – закричала пухлая кондукторша, и в непонятном испуге дрожала сдоба ее лица, в три холма, с розовой, липкой, подтёкшей глазурью губок.
В проем двери, запыхаясь, вползла еще одна старушка, в розовых бермудах и с огромными шарами желтых бус на волнующейся коже раздутой шеи. На светлых пушистых ее усах громоздились и сверкали крупные капли пота.
- Успела… успела… - астматически присвистывала она, усаживаясь.
Кроме вошедших, внутри уже было несколько пассажиров – опять все старушки и один большой старик.
Дверь чавкнула и захлопнулась.
- Ираида, ты что такое говоришь «нет местов!». А вот это? – «Бейсболка» укоризненно закачала головой «ай-я-яй».
Было душно и смрадно.
К запахам валерьянки, стариковской кислятины и общей какой-то затхлости прибавлялся еще один. Тонкая струя его была неопределенно тревожной и тягостной.
- А вот сюда, сюда девочку посадите. Перед Софьей Палной. Софья Пална, посмотрите на девочку!
Прямо перед девушкой сидела старуха с непомерно большой головой, похожая на здоровенную несуразную куклу. Над немигающими черными-пречерными глазами – черные густые брови, на черных волосах – кружевная шляпка с фалдистыми полями. Шляпка очень напоминала чепец. Сама старуха при этом вполне могла сойти за графиню из «Пиковой дамы». Кукла графини из «Пиковой дамы», сотворенная каким-то вдохновенным злодеем для жуткого спектакля.
- …опять коза какая-то молодая на инвалидное место уселась! Чего уставилась, титьки развесила?...- Внезапно оказавшийся рядом огромный старик шевелил рыхлым носом. На его уши, похожие на два больших бледных, восковых, подтаявших цветка, падали пепельные перья волос с полуголого черепа.
Шары глаз «Пиковой дамы» тяжело повернулись в орбитах и вперились недвижно в старика.
- Чего орешь? – зашикала старушка в бейсболке. – Софья Пална, это Прохоров с пятого участка. Он вечно шумит. Дурак потому что. И склеротик.
- Ах, тут Софья Пална! – смутился Прохоров. – Прошу пардону, светлейшая. А можно, я рядом постою?
Графиня качнула своей огромной головой и громко рыгнула закрытым ртом.
И тут «бейсболка» ущипнула девушку за руку повыше локтя.
- Ой! – вскрикнула та, порываясь встать.
- «Ой» - иди домой! – захихикала старушка в розовых бермудах и ущипнула за другую руку.
- Вы что, обалдели?... – крик девчонки погас под сухой четырехпалой ладонью в кружевных митенках.
Сзади на плечи девушки раздутыми, как две пятнистые жабы, руками навалился «фиолетовый сарафан», вдавливая ее в сиденье и приговаривая:
- Совсем от рук отбились эти сучки, совсем совесть потеряли…
Изо всех концов автобуса к девушке резво подбегали старушки и, ущипнув ее, кто за руку, кто за ногу, торопились назад, на свое место. И снова вскакивали, и снова щипали…
- По очереди, по очереди! – деловито распоряжалась «бейсболка». Но около пленницы уже собралась беспорядочная кучка старух. Проваленные в череп или выпученные в «базедке» глаза блестели, полуоткрытые ветхие рты радостно шамкали и причмокивали. Они топтались неловко, тихонько ворча и пихая друг друга локтями. Прохоров поверх голов, сминая седые пучки и вязаные шляпки, добрался рукой до свободного выреза легкой кофточки и, запустив в него огромную шершавую ладонь, сильно, с поворотом, ущипнул девчонку за грудь. Девушка взвилась от боли. Рука в митенке слетела с ее рта, и салон автобуса огласился пронзительным воем:
- Аааааа! Остановите!... Остановитесь!....
- А Прохоров бесстыжий! – выпью прокричала «гребенка» и закачалась в рваном пронзительном смехе.
- Цо то иест балаган? – раздалось из водительской кабины.
Старики замерли, испуганно захлопнув впадины ртов. Прохоров не сильно ударил девушку кулаком по темени. Она затихла и обмякла на сиденье.
- Лешек, мы больше не будем, мы тихонько… - Тоненько заблеяла «бейсболка» и жмурилась, и подмигивала «пиковой даме».
«Графиня» со звуком негромкого шлепка опустила и подняла тяжелые землистые веки и басом сказала: «Беееееееее..»
Старушки организованно рассыпались, и чинно расселись по своим местам.
Прохоров, крякнув, подхватил вялое тело в синяках и кровавых ссадинах, перекинул его через плечо и, широко расставляя ноги, как матрос на палубе, понес его к водительской кабине.
В наступившем безмолвном порядке опять раздалось судорожное и бестолковое: «А Прохоров бесстыыыжий…».
Автобус резко качнулся в сторону, и остановился. Старушки, дернувшись, разом, как одна, приняли позы послушных школьниц. Из кабины донеслось досадливое «пся крев», глухое бормотание Прохорова, и после - звонкое чмоканье.
В дверь постучали. Снаружи стоял некрасивый молодой человек, с большим, как у Буратино, ртом и утиным носом.
- Не подбросите до Кострыкино?
- Нет местов, нет местов! – заполошно замахала за мутным стеклом кондукторша.
И дверь тут же открылась.
- Поедем, поедем. – Улыбалась смуглая старушка в бейсболке. – Идите, садитесь вот сюда….напротив Софьи Палны. – И кому-то строго – Ираида, дождешься – уволим!
В автобусе витал обычный запах старости. «А то какой же?!» - подумалось парню. «Вон они, ветераны и пенсионеры – все тут». На него смотрели милые бодрые румяные стариковские лица. К понятному запаху примешивалось еще что-то… Он сел на указанное место, смущенно поблагодарив, взглянул перед собой на старуху с огромной головой и понял, что несёт мертвечиной.
- Знаете, я лучше сойду, мне тут недалеко… - Он приподнялся. Две огромные ладони вцепились ему в плечи и вдавили в сиденье.
- Сидеть!
- Лешек, поехали! – «бейсболка» деловито кивнула козырьком.
Парень замычал под пыльным кружевом митенок.
Автобус неспешным катафалком двинулся дальше.
