серое зимнее утро в Каунасском гетто. По главной уличке, гремя подкованными сапогами, прошли конвоиры. Евреи боязливо пятились в сторону, освобождая дорогу. Слабые лучи зимнего солнца сверкнули на их желтых звездах. Желтые звезды – это знаки, которыми спереди и сзади помечены рабы, чтобы каждый прохожий уже издали видел – идет еврей. Темные фигуры в предрассветной мгле собираются возле ворот гетто. Сюда их согнали полицаи которые каждое утро в пять часов обходят все гетто и, стуча в окна, кричат: “Aufstehen, aufstehen zu der Arbeit!” Есть тут женщины, подростки и даже дети. В предрассветной мгле все эти люди сливаются в одну темную массу. Строятся колонны. Как длинный червь извивается бригада рабочих аэродрома. Рабы почти довольны, когда широко раскрываются ворота гетто и они выходят из своего заточения, будто на свободу. Лишь один шаг в сторону и я опять могу стать свободным, думает узник и с тоской смотрит на прилегающий к мостовой тротуар. По тротуару ходят люди. Евреям и скоту предназначена мостовая. Скот и евреи! Разве это самое плохое соседство? Шесть конвоиров сопровождают нашу бригаду. Шесть стальных штыков только и ожидают возможности впиться в беззащитное тело. Жуть…
В этой бригаде работает и моя соседка Хана. Она болезненная, но отнюдь еще не старая женщина. Только глубокие морщины уже успели избороздить ее усталое лицо. Хана одна должна заботиться о своей семье. Ее муж хронический больной и на работы не ходит. Дети еще совсем малы. Но разве это так трудно добыть пропитание своей семье? Надо всего лишь снять желтые звезды и незамеченной прошмыгнуть мимо конвоиров. Надо только найти знакомых литовцев и выменять одежду на хлеб. Надо только, чтобы никто не узнал тебя в твоем родном городе и не выдал фашистам. И если все это тебе удалось, то остается только незаметно внедриться в свою бригаду, прикрепить желтые звезды и продолжать работать, будто никуда и не отлучался. Надо всего лишь не бояться стального штыка. Только и всего.
- Женщины, кричит бригадир ,- сегодня нельзя никуда отлучаться, конвоиры очень жестокие. Воздержитесь денек! Воздержаться! Хорошо ему кричать, когда он обеспечил свою семью на несколько дней вперед. Хана сжимает кулаки. Она должна сегодня выйти, обязательно должна. У мужа вчера был сильный приступ и, если она не принесет лекарство, муж может умереть. Хана снимает желтые знаки и незаметно проскальзывает мимо конвоира. Она спешит, очень спешит в город, в аптеку.
- Господин,- дайте мне пожалуйста лекрство,- обращается он к аптекарю.
- Какое лекарство? Рецепт, - холодно цедит сквозь зубы аптекарь.
Ах, рецепт…Да, да она совсем забыла об этом. Что же теперь делать? Ее руки нервно роются в карманах. Эти нервные руки намного проворнее ума. Ум ее совсем отупел, она больше ничего не соображает. Дрожащие руки уже нашли что-то в кармане, уже что-то подают аптекарю. Вот ее рецепт. Прекрасно! Ведь она имеет рецепт. Как только она могла забыть об этом. Хана умоляющим взглядом смотрит на аптекаря. Аптекарь недоуменно смотрит на нее. Взгляды, взгляды! Они говорят так много и так мало. С грохотом открывается дверь и в аптеку вваливается нацист. Он сразу замечает две желтые звезды в руках аптекаря.
-A, Jude! – кричит он в бешенстве и бежит к телефону. Хана, как пойманная птица, пытается вырваться и бросается к дверям. Но ее окружают фашисты и уводят.
Перед ее взором всплывает огражденное колючей проволокой гетто, ее бедный больной муж, голодные дети. Она обязана вернуться к ним, обязана принести хлеб и лекрство. Лекарство и хлеб! Разве это так уж много? Хана кидается в сторону. Раздается выстрел. Женщина падает.
Снег, краснея медленно тает от теплой крови мученицы гетто.