Гомон и пробки – сто баллов по яндекс-шкале.
Много в гламуре твоём от Понтия Пилата,
Льдину рутины ты греешь в старинной золе.
Греет зола от усопших московских усадеб.
Глянец богемный твою старину опестрил!
Глянец, обёрточный глянец досугов и свадеб
Злато сусальное древних церквей подменил.
День ото дня это злато ищу и не вижу…
День ото дня я пою о Московской Руси.
Спи, златоглавая, древняя, милая, спи же –
Кто-то загнал тебя в мыльном галопе. Прости!..
Выйди на речку-Москву, босоногая Дева,
В убрусе белом плесни из корыта елей.
Спелой травой оплетись и укутайся небом,
Русь моя, Дева, Москва, роженица царей.
Где упокоена ты? И льняной плащаницей
Кто покрывал твой девичий и царственный стан?..
Кто заплетал твою долгую косу пшеницей
Кто твой румянец остывших ланит целовал?
Лопнуло сердце девичье от скорого века!
Вот – завещанье твоё: сберегите покой.
Вот же приданое – храмов яичное млеко,
Улиц платки и Девичий покров золотой.
Церкви, усадьбы, дворы – без тебя. Умерла ты!
День ото дня я гляжу, как в сплошной калите
Рвутся теперь между нами и небом канаты.
Сам, непричастный к Христу, я тонул в суете!
Миром была ты помазана, дочь Цареграда!
В кривоколенных проулках посадов твоих
Окрест церквей белоснежных курчавился ладан,
Избовый ладан, кадящий из ставней резных.
Грезится, что ли, мне: вот по брусчатке щербатой
Люди иконы несут крестным ходом, как встарь.
Храп лошадиный в тумане. И ризым закатом
Пламенем пышет на кровлях хором киноварь!
Дышится в улицах низких сырцой и парчою.
Каждый усадебный двор – как иконный киот.
Бабы в платках. Ходоки. И старик со свечою
Льёт в подаяньи тоскливую песню в народ.
Грезится… Только сморгну – да растает виденье,
Вновь обернётся столица в цветную золу!
Вновь без оттенков грызёт калиту населенье,
Да присягает сердцами к маммоне и злу.
Я же лампаду души разжигаю смиренно
Пред закопчённой, нетварной иконой-Москвой.
И по брусчатке её, как в лесу, вдохновенно,
Молча брожу и молюсь, обретая покой.
