Памяти Исаака Иткинда посвящается эта пьеса.
Действо
КУКЛЫ:
1. Беньямин Адамович по прозвищу «ребе Улыбка».
2. Беременная.
3. Девочка.
4. Фейга.
5. Изя.
6. Усатый.
7. Моисей Коган.
8. Врач.
9. Милиционер.
10. Начальник.
11. Вертухай.
АРТИСТЫ:
1. ОН.
2. Некто.
3. Субъект.
Мы видим мир перед собою. Мир – театральный вариант. Вот небо между двух порталов стеною, задником стоит. На нём, на тёмно-синем фоне, поблёскивая перламутром, не звёзды – шарики висят. Как будто бисером расшита рубашка бархатная Торы. Внизу из стёганого снега как ватник белый половик. На нём, конечно, наследили. Ведь белое не уберечь. А в стирку ватное сдавать, кому придёт на ум сегодня? Вот из того ж материала стоят отнюдь не шалаши, совсем не белые ракеты. Хоть и похожи но, увы, назвать их точно не сумею. Стоят не выше человека, штук пять или немного меньше. И сверху на одной звезда лучи рубиновые сеет. А в небе (это же театр) расположилась гордо маска. Простёганная как фуфайка, с пустыми дырками для глаз. А надо ртом висят усища, концы вольготно растопырив, из натуральных волосков.
Вот описанье мирозданья. И в нём сейчас произойдёт для зрителей почтенных действо. Иначе это не назвать.
На сцену вышли две персоны. Одеты просто: в пиджаках, при галстуках и всё такое, что носит средний человек в стране с умеренной погодой. Не будем им давать имён, поскольку точно не известно принадлежат ли человекам фигуры эти и носы. А назовём мы их условно – пусть будут «Некто» и «Субъект».
Некто: Начнём иль не начнём?
Субъект: Я знаю?
Некто: Давай договоримся, кто мы?
Субъект: А, что об этом толковать?
Некто: Ну ладно. Буду я СОБОЙ. А ты? Ты будешь так же – ТЫ.
Субъект: А ОН? /показывает вверх/
Некто: Что за вопрос? Я знаю?
Субъект: Ну, вот и выяснили всё. На том процесс познанья кончен.
Некто: Ну что же там сейчас творится?
Субъект: Где там?
Некто: А здесь и там – вокруг.
Субъект: Не спрашивай. Такая скука. /зевает/ А имя этой скуке – ЖИЗНЬ.
Некто: О, ЖИЗНЬ! Одно определенье почти конкретное имеем.
Субъект: Могу дополнить список – СКУКА.
Некто: Про скуку ты уж говорил. А вот ещё одно – ВЕСЕЛЬЕ.
Субъект: ВЕСЕЛЬЕ? Что ж ПОВЕСЕЛИМСЯ!
Вот к небу звёздному подходят два этих странных персонажа. И в нём распахивают дверь. И окна тоже в нём находят. А там обыденная жизнь, которая нам всем известна. И пусть трудяга режиссёр найдёт ей форму и покажет. А эти Некто и Субъект в окно и в двери сунув руки, на сцену мечут что попало: подушки, ящики и сумки, баул со вспоротым нутром. А из него летят чулки, предметы личной гигиены... и всё что в голову придёт или найдётся в реквизите. Всё это так напоминает погром или визит чекистов, производящих в доме обыск.
Ну, вот в руках у них забилось живое что-то, в длинном платье, лицо ладонями прикрыто и круглый вздувшийся живот. Мы видим женщину еврейку. Она вот-вот должна родить. А эти Некто и Субъект её мутузят кулаками и потешаются при этом.
Некто: Ну вот, опять перестарались. А так всё ладненько пошло.
Субъект: Да, тётка, кажется, того, слегка, я думаю, загнулась.
Некто: Загнулась? Может быть. Я знаю?
Субъект: Я знаю? Ну и я – Я ЗНАЮ?
И дружно покидают сцену. Как будто это не они свершили только что убийство. Ушли беспечно оглянувшись. С невозмутимым честным видом.
Вот их растерзанная жертва лежит среди примет погрома. Она, конечно, просто кукла, но в этом действе куклы – люди. Здесь куклы в роли человеков на сцене жизнь свою играют. Однако мы заговорились, а у покойницы живот слегка, как будто, шевелится и... раскрывается внезапно цветком как детская игрушка, с дюймовочкой в цветке сокрытой. Там в лепестках сидит ребёнок. Таким он образом явился. Он так родился на театре. И с этим спорить бесполезно. Ну, вот всмотрелись мы и что же? Ребёнок вовсе не младенец. Мы видим старенького ребе, в ермолке, с ясными очами и с детской рдеющей улыбкой на бесмятежном бледном лике, слегка обрамленном бородкой и в длинных космах назарея.
За этим странным превращеньем следят два прежних персонажа. Они следят издалека.
Некто: О, как я нынче оплашал. Проштрафился. Во блин.
Субъект: Я знаю?
Некто: Как друга попрошу – ЕМУ, Ну ЭТОМУ, клянись, ни слова. Я должен каждого
младенца, всегда и нету исключенья, по носу щёлкнуть. Чтоб забыл все тайны
Торы человечек, которым ОН его учил во чреве матери усердно. Всю мудрость
должен человек потом постичь в теченьи жизни. Во блин. Что делать мне теперь?
Уж посоветуй.
Субъект: Что? Я знаю?
Вдруг неожиданно в окне возникла девочка подросток. И начинает так напевно стихи читать. Чуть подвывая, как это делают поэты.
Девочка: На небе звёздочки набиты
Как гвозди божьим молоточком.
На этих гвоздиках молитвы
Висят, блистая многоточьем.
Не досказали их, убиты,
Растерзаны и кровоточат...
Те, кто вознёс свои молитвы,
Молчат и ...точка.
А те, кто не успел родиться,
Во чреве мудростью исходят.
Свет Торы таинством струится,
В них с материнской кровью бродит.
Но вот закончен курс познанья:
Программу выдал ешибот.
В сей мир разверзнулся живот –
Мудрец выходит на закланье.
Но ангел, как всегда, на страже.
В младенческий невинный нос
Щелчёк хороший смачно вмажет,
Всезнанье, обратив в вопрос.
И память начисто отбита,
И Тора начисто забыта.
И нужно жизнь положить
Чтоб мудрости кусочек божьей
Предсмертной дланью ухватить.
Тому, кто сможет.
И тут Субъект вступает в действо, чтоб подразнить дружочка Некто. Он выдаёт стиха две строчки:
Но если ангел позабыл щелчёк,
Родится не дитя, а старичёк.
И получает подзатыльник. И право, нечего дразниться.
Некто: Девчёнка, что тут завываешь? Катись отсюда. А то уши завяжем бантиком!
Девочка: Иди, подмойся!
И гордо девочка уходит.
Прислушались Субъект и Некто: Атас!
И мигом исчезают.
На сцену в ватнике, небритый выходит ОН. ОН тот, кто знает. ОН возвращает вещи в дверь и в окна, что на стенке-небе. Приводит звёздное хозяйство, хоть в относительный порядок. И ... на ребёнка грустно дунув, и почесавши в бородёнке, уносит бережно еврейку, иль то, что от неё осталось.
Опять всё то же мирозданье. И в нём младенец-старикашка, от дуновения оживший, улыбкой расцветивший сцену. Он - кукла, мы уже сказали.
Старик: Ай! Я кажется, родился. Похоже, всё, как и написано в Торе. Небо, земля, свет ...
« И увидел ОН всё, что ОН создал и вот хорошо весьма». Как ОН прав, как ОН
прав!... Ша, сюда кто-то идёт. Задам-ка я свой самый важный вопрос.
Субъект, предельно озабочен на встречу старику выходит.
Старик: Извините, такой молодой и такой занятой молодой человек. Ви знаете где
найти ...?
Субъект: Ммда, ммда ... найти ... а ... что ...? Я знаю?
Старик: Ви знаете, они такие добрые, весёлые, поют, смеются ...
Субъект: Что? Песенки поют? Я знаю.
Субъект направясь к звёздной стенке, её распахивает настеж. За нею там, конечно, сцена. На сцене сцена – так понятно. На ней среди кулис из плюша толкает речь свою Начальник. Он, как положено, во френче. Застёгнут плотно и надёжно.
Начальник: Народ и Партия едины! ... Учитель и Великий Вождь! ... За урожай осенний
битва! ... Коварен враг! ... Крепка граница! ... Отец народов знает всё! ...
Труд наша главная задача! ... Искусство грозное оружье! ... Идиологией
. сразим! ... Ура, товарищи! Ура! ... О новой жизни будем петь! ... А ну-ка
музыка, вперёд! ... Ура! ...Я речь свою закончил!
И появляется скрипач, а может быть еврей с гармошкой. Как козочку он выпасает на сцене смуглую певицу. А та в причёске Суламифи заводит песню о Великом.
Певица: Мы проживаем в цветущем саду.
Сад насадил наш Учитель и Вождь.
Он засветил из рубина звезду.
Он над пустыней пролил тёплый дождь.
Старик, в смысл текста не вникая, услышал звук родных напевов. Он эту песню знал когда-то, там, где-то раньше, до рожденья. И он певице подпевает слова, которые известны ему от материнской крови.
Старик: Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Шпил балалайка фрэйлах зол зайн.
Певица, как бы просыпаясь, но всё же мороком обьята, свой номер исполняет дальше.
Певица: Будет прекрасная гордая жизнь
К цели указан проторенный путь.
Светлое завтра зовут Коммунизм.
Тёмное прошлое брось и забудь.
Старик совсем уже в экстазе, он громко продолжает пенье.
Старик: Штейт а бухер, штейт ун трахт.
Трахт ин трахт а ганце нахт.
Вэмэн цунэмэн ин ныт фаршемен.
Вэмэн цунэмэн ин ныт фаршемен.
И смуглая со сцены старцу свои протягивает руки ... и вместе дружно и азартно «Тум балалайку» распевают.
Старик, певица: Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тум балалайка, шпил балалайка,
Шпил балалайка фрэйлах зол зайн.
Мэйдул, мэйдул их ба дир фрэгн.
Вус кэн ваксун, ваксун ун рэгн?
Вус кэн брэнэнин ныт фар брэнэн?
Вус кэн вэйнэн, бэнь кэн вэйнэн ун трэрн?
Припев: Тумбала, тумбала .......
Нарышер бухер вус даф сты фрэгн?
А штейн кэн ваксун, ваксун ун рэгн.
Либэ кэн брэнэн ин ныт фар брэнэн.
А гарц кэн бэнь кэн, вайнэн ун трэрн.
Припев: Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тумбала, тумбала, тум балалайка,
Тум балалайка, шпил балалайка,
Шпил балалайка фрэйлэх зол зайн.
/ Сознаемся, что в этом месте текст песни приведён неточно. Лишь для того чтоб двинуть действо. Ведь на заигранной пластинке слова звучат весьма невнятно./
Начальник, поражённый в сердце наотмашь этаким коварством, свой рот начальственный раззявил:
Начальник: Нельзя! Отставить безобразье! Репертуар не залитован!
Кто этот гнусный хулиган? На сцену кто ему позволил?
И достаёт рукой дрожжащей свисток на шёлковом шнурочке. Свистит и вызывает силу, способную вернуть порядок.
И Некто, он неотвратимо закон исполнить пребывает. Певица, музыкант, начальник, куда то срочно подевались, и сцена занавесом-дверью закрыта – звёзды вместо сцены. Концерт окончен. Старикашка, сорвавший нагло представленье, задержан этим грозным Некто. И ... начинается дознанье.
Некто: Ты знаешь, что ты сделал, падла? Сейчас за всё получишь! Имя?
Старик: Человек. Адам.
Некто: Национальность вся на морде – жидяра старая. Твой возраст?
Старик: День, два ..., вечность.
Некто: Косит под психа старикашка. Ты хитреца такого видел? Взгляни на пейсики.
Субъект: Я знаю?
Старик: Ой, такие молодые и такие невежливые люди. Я ищу добрых людей, добрых
евреев – утерянные колена Израилевы. У них нет слёз. Все сытые и богатые.
И все, заметьте все, уважают старших. Ой!
Тут Некто закрывает старцу ладонями большими уши, что бы спокойно поделиться, пришедшей в голову идеей.
Некто: Послушай, что несёт убогий. Да, крыша у него скривилась. Но этот старый
хитрованец нас может вывести на банду подпольных богачей евреев. Ну, как
мысля? Скажи.
Субъект: Я знаю?
Некто: Вы извините нас, товаришь Адам. Я правильно запомнил?
Старик: Беньямин. Меня зовут Беньямин.
Некто: Беньямин Адамович. Товарищь. Вы нас простите, дорогой. Мы тут слегка
погорячились. Осознаём свою ошибку. Вы можете идти свободно искать своих
друзей достойных. А мы, как видете, совсем уж не такие и плохие. И даже
вежливость не чужда неопытности нашей в жизни. Мы очень уважаем старших
и Вам счастливого пути желаем искренне ...
Субъект: Я знаю?
И после этого решенья два остроумных следопыта, мгновенно старика оставив, помчались, что бы обратиться скорее в новых персонажей.
Старик: Я всегда знал, что злых людей не бывает. Злость это стыдно. Надо улыбаться,
Улыбаться. Улыбка, она обезоруживает.
И улыбается, счастливец. Ведь мирозданье так прекрасно. Что хорошо бы в этом месте чуть песню подпустить на идишь. Иль просто музыкальной вставкой дополнить светлую улыбку.
Но вот вернулись два лукавца. Их трудно распознать под гримом. Один слепец,
другой под тётку с базара ладно обрядились. И ну обхаживать младенца. А как его назвать
иначе? Хоть древний он, но мы то знаем, что он не так давно родился.
Слепец: О, здравствуйте, добрейший путник! Я слышал, есть у Вас дружочки богатые как
дядя Ротшильд?
Тётка: Да, этот мудрый старичёчек нам бедненьким сейчас расскажет, где проживают
богатеи-счастливцы с денежным мешком.
Слепец: Зачем рассказывать про это нам будет утомлённый путник. Убогие, мы всё
забудем. Ещё заблудимся в дороге. Пусть нас он лучше приведёт. До места
бедненьких доставит. К тому же, я довольно близок к богатым Ротшильдам,
поскольку мой дедушка женат на даме из их приятного семейства.
Тётка: Не слушайте! Он вас обманет. А дама, та что из семейства богатых Роишильдов,
поверьте, стоит пред Вами, мудрый старец!
И неразлучные сцепились, забыв о деле и о старце. И ну давай лупить друг друга.
Ведь надо ж делать физзарядку.
Старик: Ой! Ой! Что ви делаете? Ведь драться, драться это стыдно. Лучше давайте
знакомиться. Меня зовут Беньямин. И давайте вместе искать эти утерянные
колена Израилевы.
Слепец: Искать? Смотри, он нам не верит. От нас скрывает адреса.
Тётка: Мы пострадали так от власти неправедной, а этот дурень пытается нас провести.
Искать? А ну-ка быстро, падла веди нас к этим богачам!
Слепец: А ну, давай нам адреса! Ты хитреца такого видел? Взгляни на пейсики.
Тётка: Я знаю?
И гневно вздыбив кулачища, два раздосадованных поца на старца робкого бросались как две заблудшие собаки на кошку рыжую в канаве. И от души его тузили.
А старец? – Старец улыбался. А что ему, бедняге делать?
Но раскрывается окошко, средь звёзд. И снова там девчёнка. Она с манерным завываньем стишок, как водится, читает.
Девочка: О, этот недосмотр
Небесного разлива!
Я вился миру монстр –
Сплав мудрости с наивом.
Обидит его всяк,
Плоть старческая хлипка.
Но рдеет на устах
УЛЫБКА.
Тётка: Чего она?
Слепец: А ну, катись отсюда колбаской ливерной. Пока цела косичка! Получишь у меня!
Девочка: Иди, подмойся!
И гордо девочка уходит, окно на небе затворив.
Слепец: Чего она?
Тётка: Ты мне? Я знаю?
В недоуменьи персонажи, срывая маски, удалились.
Старик: Я всегда знал: - Улыбка, это неотразимо. Ой! Неотразимо.
Вот дверь открылась в небе-стенке и музыкант, знакомец старца на сцену вежливо выходит.
Музыкант: Ну вот, ребе, я Вас и нашёл. Фейгеле говорит мне; - Изя, без Улыбки можешь
не возвращаться. Без улыбки можешь сидеть на профсоюзном собрании. А
возле куринного бульона с клёцками мы должны сидеть вместе с ребе Улыбка.
Старик: Да, улыбка, улыбка это неотразимо. Ведите меня к Вашей Фейгеле и к Вашему
бульону с клёцками.
Вновь раскрывается окошко и из него певица смотрит. Рукой приветливо взмахнувши, на ужин гостя приглашает. В окно мы видим как они, компанью тёплую составив, на кухне пищу поглащают, смеясь, порою беззаботно. Вот старичёк закончил ужин, и сыто оглядев межзвездье, на нём находит взором маску – портрет с пушистыми усами. Потом, в дальнейшем разговоре, старик на улице, снаружи, а Фейга с Изей из окна с ним говорят, пугаясь слова.
Старик: А это что за человек с храбрыми усами?
Пауза.
Фейга: /Изе тихо/ Он, что только что родился?
Старик: /слышит/ Фейга, Вы очень наблюдательны.
Изя: Беньямин Адамович шутит. Все знают Великого Вождя и Учителя.
Старик: А что, Изя, он таки и вправду великий учитель? Я не спрашиваю за вождя.
Я, видети ли, интересуюсь школой.
Пауза.
Изя: /громко и отчётливо/ Это портрет Великого Вождя и Учителя, Отца всех народов.
Старик: Ай, как мне повезло! Значит ОН ОТЕЦ И НАШЕГО НАРОДА. В таком случае он
может сказать, где искать утерянные колена Израилевы!
Фейга:/тихо/ Изя, это опасно.
Старик: Мы отдохнём и Ви, Изя отведёте меня к нему. Я хочу видеть этого человека.
Отец народов! Это то, что мне нужно.
Изя: Хорошо, хорошо, Беньямин Адамович. Вы отдохнёте в этой комнате. А потом ...
Потом ... да ... потом мы что нибуть придумаем.
И вот за звёздною стеною, на кухне что-то происходит. Наверно ставят раскладушку,
Шуршат ласкутным одеялом... И гостя с отдыхом устроив, наружу парочка выходит.
Изя: Что будем делать? Он как дитя.
Фейга: Не морочь мне голову. После репетиции будет время. Тогда и решим.
И прочь, отбросив всё земное, на репетицию умчались.
Старик: Ай, не могу уснуть. Изя очень хороший человек. Он замкнул дверь. Он за меня
беспокоится. Но репетиция. Репетиция это долго. Изя сказал, что Великого
учителя знают все. Выпрыгну в окно. Язык до учителя доведёт.
Так пораскинувши мыслишкой, старик через окно выходит. И попадает прямо в лапы блюстителю правопорядка.
Милиционер: Притормози-ка. Кто такой? И почему сигал в окошко?
Старик: Я, знаети ли, ищу встречи с учителем, с Великим учителем.
Милиционер: Ха! Я тебе устрою встречу. Мой дядя, тот, что лучших правил, ему в работе
помогает. То мел подаст, то доску вытрет. Так он тебя ему представит.
Старик: Ай, я кажется, у цели. Шма Исроэль. Адонай элогейну, Адонай эхад.
Милиционер: Чего? Ого, как ты распелся. А ну-ка, живо ноги в руки, вперёд три шага,
руки вверх!
Старик: Такой молодой и такой несообразительный молодой человек. Как я сдвинусь с
места если возьму ноги в руки, а руки подниму вверх? Это же не логично.
Милиционер: Эге, да он совсем слабак на голову. Его в психичку я отведу и сдам врачу.
А ну-ка, шевели броднями. Учитель точно ждёт тебя. Хор-ро-ший, доложу,
учитель!
Старик: Хороший учитель! Замечательно! Я всегда знал – не надо терять надежду.
Те, что совсем не шалаши, и вовсе даже не ракеты, хотя на них слегка похожи, сгрудились тесно в полукружье, собой, составив интерьер. И в нём как в белом кабинете врач-психиатр встречает жертву.
Врач: Ах, вот какие мы милашки! Учителя нам подавай. К учителю теперь пускают
в красивой беленькой рубашке. Примерим. Вам она к лицу, хоть рукава и
длинноваты. Но мы вот так их перевяжем. Теперь украсим узелком. Готово и
сюда, любезный. Один, такой вот любопытный, уж дожидается приёма. Ну, право,
экий я ловкач!
И вот искатель приключений пристроен рядом с пациентом в больших подкрученных усах.
Старик: Мне обещали встречу с учителем.
Усатый: Я вас поздравляю. Вы просто везунчик. Я по профессии учитель.
Старик: Великий Учитель?
Усатый: Э, коллега, я вас разочарую – великих учителей не бывает.
Старик: Я, кажется, понимаю, что Ви имеете ввиду. Сказано: - «Не сотвори себе кумира».
Неплохо сказано. Но я, таки, имею вопрос – может быть, Ви знаете, где живут
евреи из утерянных колен Израилевых?
Усатый: О, подходящий вопрос, в подходящем месте. Хотя ... вот – когда, ещё при царе, я
отбывал ссылку в Якутии, то приходилось встречаться с тамошними иудеями.
Они, скажу я Вам, мало, чем отличались от местных аборигенов. Престранное
племя Израилево.
Старик: Шма Исроэль! Это и есть те самые евреи!
Усатый: Ну, те или не те, не берусь гадать. Однако, любопытно было пообщаться с ними.
За шишками кедровыми в тайгу поглубже забраться, за брусникой.
Старик: Шма Исроэль!
В заботах весь усталый доктор идёт, неся стерилизатор. В нём шприц и стёртые иголки для задниц подопечных психов.
Врач: Голубчики, разворкавались. А мы вам в попочку укольчик. Поправить надобно
здоровье. Что бы умней немного стали. И понимали что и где и как на этом свете
нужно. Чтоб поскромней себя вели. Приказы чётко исполняли... Побольше дозу
наберём и новичку прибольно вколим. Вполне возможно, с одного укольчика он
не загнётся.
Старик: Ой! Это же больно.
И вот старик забился, молча, пытаясь из рубашки ввыйти. И эта слабая попытка врача немного рассмешила. Старик, однако, сделал вывод и, ноги вытянув пристойно,
застыл ... и очи закатились.
Усатый: Старик то УМЕР!
Врач: Д-да, умер-шмумер. Чтож, ошибка. Наверно дозу перебрал. С кем не случается
такое? Ну, ты у нас натренирован. Коньки, конечно, не откинешь.
И врач, натужно улыбаясь, покойника за ноги тащит. Потом, в хозяйственных заботах, пытается стянуть рубашку. Вот рукава уже свободны ... а дальше шея не пускает. И притомившись этим делом, врач всё на полдороге бросил. Покойник, он и есть покойник.
Не лучше ль взяться за живого. И движимый служебным рвеньем, ретиво он за шприц берётся.
А между тем, старик не умер. В себя тихохонько приходит.
Врач: Ну, таракашечка, теперь мы за тебя возьмёмся тоже.
Усатый: Что вы имеете ввиду под таракашечкой?
Врач: Твои паршивые усы имею я ввиду. Понятно!
Усатый: Вам что вообще усатые не нравятся?
Врач: Поговори-ка у меня. Дашь дуба вслед за старикашкой.
Старик: Мне очень плохо. Врач нехороший человек. Так издеваться над людьми.
Это стыдно. Соберусь с силами и ... УЛЫБНУСЬ.
Старик слегка зашевелился и как взаправдашний покойник, оживший волей чернокнижья, встаёт и ... к доктору подходит. Тот, шприц, любовно набирая, вдруг видит мёртвую улыбку ... и как стоял, так рухнул наземь, сбит с ног антинаучным фактом.
А старец, веря, что улыбкой сразил свои земные беды, рубашку с Усача снимает. И вот коллеги на свободе. Раздвинув стены кабинета, разрушив ужас полукружья, они прощаются друг с другом.
Усатый: Прощайте, дедушка. Нам хотя и по пути, но в разные стороны.
Старик: Да, конечно, конечно! Я всегда утверждал – УЛЫБКА ЭТО НЕОТРАЗИМО!
А девочка опять в окне. Её стихи как на котурнах, на ципочках, вот-вот взлетят. Звучат возвышенно, тягуче.
Девочка: Улыбки людские висят
На гвоздиках-звёздах в ночи.
Улыбки людские блестят,
Пуская надежды лучи.
А ржавые звёзды скрипят.
Им тяжек улыбчивый груз.
Улыбки людские крепят
С всевидящим Богом союз.
Дедушка! Вы заблудились? Где Вы живёте, дедушка?
Старик: Где я живу? Видети ли, я и сам интересуюсь этим вопросом. Но если Вам
известен музыкант Изя, то я немного знаком с раскладушкой у него на кухне.
Девочка: Кто не знает Изю? Мама дружит с его женой Фейгой. Я сделаю Вам
открытие – Вы стоите у них под дверью.
И дверь небесная открылась. Там старика давно заждались. Он выглядит так элегантно: на шее рукава рубашки смирительной бантом сложились, придав богемный чуть оттенок, слегка кокетливо топорщась.
Изя: Фейгеле! Иди сюда. Нашлась наша пропажа. Ребе Улыбка собственной персоной.
Как денди лондонский одет, впервые он увидел свет.
Старик: Изя, Ви смотрите в корень. Впервые, именно, впервые увидел свет ... и знаете, я
поражён.
Фейга: Беньямин Адамович! Куда Вы пропали?
Изя: Дорогая, ты сначало накорми, напои добра молодца, а потом и расспросы чини.
Фейга: /принимая условия игры/ Ой, ты гой еси добрый молодец!
Старик: Молодец добрый, но смею заметить далеко не гой, хотя и еси.
Фейга: Ша, что-то мы заигрались.
Старик: /громко/ Шма Исроэл! Адонай Элогейну, Адонай эхад!
Фейга: /тихо/ Что делает ребе? Это же громко. Это опасно. Ты ему обьясни.
Субъект: /голос/ Что обьясни? Я знаю? Поздно – обьясни.
Фейга: Ребе нельзя выпускать на улицу. Его могут не так понять. Ребе нельзя держать
дома. Что делать?
Изя: Придумай что нибуть. Беньямин Адамович как ребёнок.
Фейга: Хорошо. Поужинаем и замкнём его на кухне. Утро вечера мудренее. О! Утром
мы уже едем на гастроли. Возьмём ребе билетёром. Билетёром это не опасно.
А сейчас на репитицию.
Так, поразмыслив на дорожку, обнявшись, парочка уходит.
Некто: Да, билетёром не опасно. По крайней мере, этой ночью старик наш будет под
замком. Слегка ослабить можно вожжи, и даже малость оттянуться – одну, другую
рюмку тяпнуть.
Вот Некто и Субъект присели. Перекусить собрались видно, и выпить водочки с устатку. Такая трудная работа. На ней все нервы поистреплешь. Газетку расстелили рядом. Поверх селёдка и стаканы. И папирос большая пачка – «Герцеговина Флор» наверно. И хлеб нарезан аккуратно. Как всё что делают умельцы.
Субъект: Бульёнчик с клёцками куриный, фаршмак и прочий их продукт...
Некто: Да, пудрит мозги старикашка. За идиотов держит нас. Он ищет, видети ль, колена.
Чу, старичёк стучится в стенку. Спросонья друга потерял он, но срочно хочет поделиться с ним, спать мешающим секретом.
Старик: Изя, я не могу уснуть. Я сообщу Вам ТАЙНУ.
Некто: /голосом Изи/ Погромче только. Плохо слышно. Вставать с постели неохота. Её
мне Фейгеле нагрела. Мы через дверь поговорим.
Старик: Изя, я знаю, где искать утерянные колена Израилевы! Изенька, наши родичи живут в далёкой Якутии!
Некто: Да, старый хрыч совсем ку-ку. Всё ясно – закрываем дело. Жидов якутских уж
давно мы занесли в свои реестры. Их после польского восстания сослали в дальнии
снега. И там, за неименьем баб, они якуток в жёны брали, в своё еврейство обратив.
А те евреев нарожали. Как думаешь, каких?
Субъект: Я знаю?
Некто: Да узкоплёночных!
Субъект: Вот хохма!
И кнопочку в аппаратуре Субъект случайно нажимает. И мы вдруг слышим фон эфирный, гудки и прочие помехи. Чуть похрипело и пропало.
Некто: Со стариком пора кончать.
Субъект: А заодно со всей компаньей.
Старик: Молодые люди!
Некто: Стоп! Что такое?
Субъект: Что? Я знаю?
Некто: Блин, почему же знаю я? Ты подключил аппаратуру неверно и старик нас слышит.
Субъект: Что из того?
Некто: И вправду, что?
Старик: Молодые люди! Подслушивать это некрасиво! Неужели вас этому учили в школе?
Некто: О, агитация.
Субъект: Отличный повод. Но дёргаться сегодня лень.
Некто: Что дёргаться? Всё в нашей власти. Хоть разогреемся.
Субъект: Я знаю?
Взяв проволоки мотки колючей, два этих тусклых персонажа всё ей вокруг пообмотали, создав закрытое пространство. И старичёк и вся компания – все те, кто в нашем действе занят, все оказались в той ловушке. Но уточняем – все не сразу. А те, что вовсе не ракеты, не шалаши вокруг стояли.
Фейга: Вот тебе, бабушка и гастроли.
Старик: Всем коллективом, включая билетёра. Что Ви скажете, Изя? Куда нас привезли?
Изя: Я не сделаю большую догадку – нас доставили в Сибирь, в Якутию, в ГУЛАГ, одним
словом.
Старик: В Якутию? Это же то, что нам надо! Опять таки повезло. Тут, в Якутии мы
найдём наших братьев из утерянных колен Израилевых!
Фейга: Конечно, найдём, обязательно найдём, дорогой наш ребе Улыбка.
Изя: Беньямин Адамович, я держу Вас за осторожного человека. Сделйте тихо. Тут тоже
опасно.
Усатый: Эх, коллега, хотя и разбежались мы с Вами в разные стороны, но у нас все дороги
ведут в ГУЛАГ.
Начальник: Тумбала, тумбала, тум балалайка. Шпил балалайка. Фрейлох зол зойн!
Врач: Все сумасшедшие вокруг. Похоже, вся страна свихнулась. Подумать только, ВСЯ
СТРАНА! Но я? Я - повелитель душ! За что меня то вместе с ними?
Вот девочка идёт по сцене. Она, как водится, стихами пытается раскрасить действо.
Девочка: Увы,уж близится развязка.
Вот-вот навзрыд зайдётся скрипка.
Закружатся в единой пляске
Слеза и светлая улыбка.
Вдруг мент размеренной походкой навстречу девочке выходит, скрепя сурово портупеей.
Милиционер: А ты, сопля чего распелась? И почему не под арестом? Не убежишь!
Девочка: Иди, подмойся.
Мент двинул корпусом ребёнка, толкнул в обьятья арестантам. Но сам замешкался немного и ... вертухай его прикладом загнал в колючую ловушку.
Милиционер: Как к этим контрикам? Меня? Это нелепая ошибка. За что? Я верный страж
порядка!
Старик: Ай! Не расстраивайся. Тут очень хорошие люди. Ты улыбайся, почаще улыбайся.
Улыбка, это так помогает.
Вертухай: Что? Агитация? Ты, падаль протухшая! Приказ подписан, тебя перевести
Подальше, в места особого режима. Вот там ты у меня попляшешь. Вот там
ты будешь улыбаться!
Девочка: А ну, не трожь дедушку!
Вертухай: Ах ты, зелёная казявка! Что рот распялила циплячий? Проваливай!
Девочка: Иди, подмойся.
Вертухай: Ну, вывела меня, паскуда. А ну-ка, двигай вместе с дедом и ежли будешь
залупаться, то тут же, при попытке к бегству в дороге постреляю гадов.
И вертухай, поддав прикладом по хрупким спинам арестантов, погнал их горестных по кругу. Субъект и Некто, встрявши в действо, расчистить сцену поспешили. А те, что вовсе не ракеты, не шалаши, руками машут и вьюгою тоскливо воют, фанариками светят страшно, наводят ужас на идущих.
Некто: Пурги немножечко добавим, снежку колючего подсыпем. Идёт всё миленько,
по плану. Прилестненько идёт.
Субъект: Я знаю?
Бредущие в кругу совсем из сил повыбились последних. Старик упал на половик, а девочка-ещё ребёнок присела где-то вдалеке, в бреду морозном застывая.
Некто: Не помнишь? Кто-то хорошо сказал:- «Я умываю руки».
Субъект: И ноги! Гы, гы, гы и ноги. Я умываю и смываюсь.
И, наконец, друзья уходят. И мы их больше не увидим. Идут, насвистывая тихо. Наверно денег им не надо.
Вертухай: Ну что? Сдох, божий одуванчик. Лежишь – полено ледяное. Мороз крепчает,
зубы стынут. Глотнуть бы спиртику стакан да бабью задницу в придачу,
горячую. Во блин! Девчёнка, хоть и мала, но вроде баба. Поставлю ей пистон,
ежели оттает ствол заиндевелый.
И возле старца автомат небрежно, прямо в снег бросает. Мертвец на то он и мертвец – с ним не считаются живые.
Девочка: Ах, мама. Куклу хочу. Волосы голубые, бант розовый.
Вертухай: Щас потрясу, потру руками. Получится – куда же деться.
Старик: Зябко, зябко. Мороз ноги свёл. Мысли застыли сосульками звонкими. То ли умер,
то ли нет ещё?
Девочка: Ах, мама! Кукла умерла.
Покинула сей мир Мальвина.
И безутешный Буратино
Раскинул грустные крыла.
Вертухай: Ого! Готовность боевая. Не зря, пожалуй, расстарался. Заткну-ка клюв
нахальной птахе вот этой мёрзлой рукавицей. Заткну и, пусть себе мычит.
Девочка: Мм, мм, мм, ...
Вертухай: Эй, контра! Придушу до смерти. Пурга снежком запорошит. Волк отощалый
растерзает, мясцо промёрзшее сожрёт.
Старик: Зябко, зябко. Мысли застыли сосульками звонкими. Умер? Нет ещё. Пальцы на
руках движутся..., работают...
И вот покойник поднимает рукой ожившей автомат... От выстрела дрожжит звезда на небе, левая от края ... и вертухай на снег так тихо сползает с девочки, успев лишь растрепать слегка одёжку.
Девочка: Ах, мама. Кукла умерла.
Покинута младенцем зыбка.
Но всё же теплится улыбка,
Расправив светлые крыла.
И девочка во тьму уходит. Быть может там за тьмою СВЕТ?
Старик: Что это я? Человека убил? А может волка? Убивать, убивать это стыдно.
И падает убивший в снег. А тут, такое совпаденье – бредёт в пурге простой якут. Простой, совсем обыкновенный. И сам с собою говорит.
Якут: Солнце злой волк с неба угнал. Чернота землю проглотила. Плохо одному Мойсейке
дома. Пошёл в красную избу. Водки там нет. Есть Вождь из камня – белый, белый.
на красной тумбочке стоит. На Мойсейку строго смотрит. Нет водки. Утром белый
олень солнце на небо рогами выкатит – день настанет. Настанет день – Мойсейка
работать начнёт. Сильно работать, много работать – Коммунизм придёт. Однако
водка будет... Человек лежит ... , старый человек лежит ..., мёртвый человек.
Шма Исроэл! Адонай Элогейну. Адонай эхад.
Старик: Борух шейм кевод малхуто леолам воэд... Что это? ЕВРЕЙ? Здесь, в снегу?
Мысли застыли сосульками звонкими...
Якут-Мойсейка: Старик то живой! Кто ты?
Старик: Человек. Адам. Ребе Улыбка, звали меня, когда-то. А как твоё имя?
Мойсейка: Коган. Мойсейка Коган.
Старик: Шма Исроэл! Вот и нашёл я утерянные КОЛЕНА ИЗРАИЛЕВЫ! Нашёл в тайге –
- во тьме египетской. Ты же ЕВРЕЙ, Мойсейка?
Мойсейка: Я человек, Советский человек. Папа Абрам – Советский человек. Оленей
пасёт. Дед Арон – Советский человек. В Якутске под звездой лежит. Умер
однако... Шма Исроэл! ... А это что в снегу? УБИТЫЙ! ... Что то старик
ты мне не нравишься... Человек убитый ... а ты живой ... .
/И поднимает автомат на старика Мойсейка Коган/
Отведу тебя в посёлок. Там Начальник. Начальник строгий. Начальник всё
знает. Идём... Утром олень белый солнце на небо рогами выкатит – день
настанет ... Мойсейка хороший, Мойсейка молодец – Начальник скажет.
Старик: Шма Исроэл! Я нашёл утерянные КОЛЕНА ИЗРАИЛЕВЫ! Веди меня,
Мойсейка Коган. Веди туда – в УТРО. Туда, где папа Абрам оленей пасёт. А
олени на небо солнце рогами выкатывают. А солнце? СОЛНЦЕ это УЛЫБКА.
А УЛЫБКА ЭТО НЕОТРАЗИМО!
И улыбается, счастливец, улыбкой заполняя сцену.
1996 год.