Совершая свое эпохальное путешествие из Содома в Коринф (как писал один из интернетовских авторов), сочинитель «Космополиса архаики» никак не дублировал Радищева и Пушкина.. Его, Есепкина, скитания и хождения куда мрачнее и безысходнее, ни о камер-юнкерстве, ни о пажеском розовом инфантилизме речи нет и быть не может. Картины, взору читателей открывающиеся, действительно страшны и потрясают воображение. «Над пропастью во ржи» переписали и создатель одного романа судится с эпигоном. В истории мировой литературы мало случаев молчания великих мастеров после определенного возвышения над толпой. Как правило, так называемые авторы одной книги («Клошмерль», те же «Кипарисовый ларец», «Божественная комедия» и т. д.) всё-таки грешили, пописывали хоть в стол, а хоть и для вящей услады читательской аудитории и успокоительства собственного эго.
Есепкин явил иной пример, создал готическую сагу «Космополис архаики» - все, дале – тишина. Зато смысловое, образное, метафорическое наполнение Книги века, ее лексическая невообразимость, художественное воплощение идеи доведены до совершенства. Уже сейчас требник разбирается на цитаты, а есепкинские псалмы соперничают с каноном Библии. Кто этот художник-созерцатель, каким чудом уберегся он от тех сил, о которых, в частности, слагал поэтический эпос? И теперь, после триумфа в Москве и Питере, сам автор остается загадкой. Номинальных писателей в России десятки тысяч, есть среди них прекрасные таланты, достойные имена, но с «Космополисом» сопоставить нечего. Если фрагменты о Рае и Чистилище у Есепкина при всем литературном величии полисов (строгого разграничения, как у Данте Алигьери, в «Космополисе архаики» нет, в полисах «Мелос», «Пурпур» и «Потир» более сюжетов и описания Рая, Чистилища-Чистеца, так у автора, в «Крови», «Царствиях» доминируют Ад, Аид, Тартар, Тартария сиречь Россия, а уж «Псалмы» вобрали немыслимую по концентрации сублимированную энергию Смерти, Небытия) возможно читать в общем без фундаментальной лексико-логической подготовленности, его описание «Картен» Ада неподготовленному читателю лучше отложить в сторону, хотя бы на время. Похоже, Есепкину удалось художественно детализировать самою сущность зарождения и распространения мирового Зла. Вот ведь еще вопрос: отчего народы, миссионерствующие герои и рыцари не спасались, не уворачивались от мечей и кубков с ядом Гекат и Цирцей, становились жертвами безотносительно истинности такого пути и такой плахи в конце дороги для каждого индивидуально? Есепкин поясняет: упасение невозможно, ибо инферна повсюду и, когда вы возжелаете спастись, мысль (т. к. материальна) мгновенно будет прочитана палачествующей армадой, грянет превентивное возмездие. Как Блок ни прикрывал себя «Розой и Крестом», прочими художествами, его настигли и казнили, да столь жестоко – во гробе был безобразен. Ему и многим, многим просто не хватило воздуха жизни, прочности бытийной.
Есепкин смог довести тяжелейший литературный слог до эфемерной воздушности, тем покорил высоты, коими грезили предшественники. Начиная от Боратынского, к нему стремились приблизиться самые выдающиеся составители текстов, а не сумели, последним упал Бродский. Русский глагол занемог антикой и погиб. Именно поэтому художнический подвиг Есепкина обретает всемирную значимость, впервые в отечественной литературе, словно в зеркале, отобразилась мировая художественность и себя узнала. За подобную идентификационную героику, разумеется, восследует платить. Автор «Космополиса архаики» заплатил: вместо тронного золота он узрел кровавые вретища и вынужден был ко скитаниям, и был забвен Отчизной. Сквозные надрывные сюжеты мировой литературы выстроились в Саге стройною чередою и, персонифицируясь в Слове, к читателю буквально вопиют, причем (генезис материального) женскими слезными голосами, Федра и Корнелия, Медея и прелестная Мод, чистая Райанон и Патриция – все они ведомы в олимпии Аонидой.
Александр ПЛИТЧЕНКО