Но свершить ничего не дано»-
Написал Некрасов, тем самым заклеймив свое поколение. Заклеймив? Может быть, самому автору, или его соратникам, не в меру требовательным к себе, так могло показаться, но в наше время, с колокольни общественно-социального пофигизма, эти слова воспринимаются, или, по крайней мере, должны восприниматься совсем по - иному.
Суждены нам благие порывы…
Разве этого мало? Целое поколение молодых людей, в хорошем смысле слова, идейных, наивных, в чем-то слабых, но объединенных жаждой изменить что-то вокруг себя, сделать мрак жизни не таким густым и беспросветным. И пусть большинство, если не все эти начинания в себе, заканчивались провалом, а то и вовсе какой-нибудь нелепостью, сами «благие порывы» оправдывают себя перед так называемым судом истории.
И у каждого поколения был свой вождь (опять же, в хорошем смысле). Этим вождем мог быть человек, идея или даже литературное произведение.
«Благие порывы» заставляли учащенно биться сердца доверчивых строителей БАМа, и – шире - коммунизма. Подпитываемые идеями писателей-деревенщиков, многие молодые люди из городов переезжали жить и работать в деревню. Научные работники, проведя ночь за чтением «Искателей» Гранина или «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких, поутру спешили в свои лаборатории совершать открытия. Даже в фильме «Курьер» Карена Шахназарова, даже в движении хиппи или в рок-музыке была некая философская подоплека, поиск если не истины, то хотя бы своего места в мире, жизнь не сводилась к банальной «рубке бабла».
Кто же виноват в оскудении «метафизического запроса» поколения, взращенного в свободной России? Почему нам не «суждены благие порывы»?
Виновато «опопсовение» душ – снижение, либо полное прекращение той внутренней работы, которую поэт Николай Заболоцкий столь точно определил призывом «не позволять душе лениться». Попса – в музыке, в театре, в литературе – это манная каша, многократно пережеванная. Для ее потребления не требуется никаких усилий.
Где тот, кто внушит благие порывы нам, заставит вынуть наушники из ушей и хотя бы задуматься о том, что кому-то сейчас больно? Где тот человек с молоточком, о котором писал Чехов?
«Нужны горькие лекарства, едкие истины…», - это уже Лермонтов, но все о том же.
А что нам предлагают?
Где на горизонте тот человек, та личность, способная стать знаковой фигурой для поколения, рожденного на обломках СССР, и зажечь молодежь идеей добра, вырвавшись из сладкого плена попсы?
Не страшно, когда не дано ничего свершить, - это закономерный жизненный приговор человечеству, гораздо страшнее, когда не суждены благие порывы, так как это уже приговор того загадочного явления, что прямо противоположно жизни.
ВАСИЛИЙ ГАВРИЛЕНКО