…Собственно ничего и не произошло, ровным счётом ничего. И, ежели посмотреть в синее глубокое небо, которое перевёрнутой чашей накрывало жёлтое, уже начинающее выгорать поле, разбитую заезженную сельскую дорогу, гнилой мост, перекинутый через неглубокий овраг и округлое озеро с домашними утками, то можно было молвить, что ровным счётом в природе окружающей ничего и не переменилось…За исключением, пожалуй, самого малого, алой капельки крови, которая странным образом, словно блестящая печатка воска, выступила из чёрного клювика птички, веером распластавшейся на блеклых злаковых колосках, бросившей безжизненно свои, теперь уже навсегда бестрепетные перья. Воробей, зрелый самец, был убит в одно мгновение точным выстрелом из рогатки.
Стрелял малыш годов семи от роду, стрелял издалека, саженей пожалуй с двадцати, наугад. Мальчик носил короткие синие шортики на лямочках крест на крест, как носят юные моряки, хлопчатые серые чулки до коленок обтягивали его пухлые незагорелые ножки, на большой светлой голове на затылке была туго натянута не по размеру большая бескозырка с надписью «Краснофлот»
Ребёнка привезли на лето погостить в деревню, погостить у своих любимых, уже становившихся старенькими, бабушки и дедушки. За лето малыш долен был здесь откормиться и оздоровиться.
Итак, если посмотреть обратным образом, с неба на чёрную высохшую растрескавшуюся степную землю, то вроде как это уже и позади. Страшно сказать – убийство.
Мальчика родители звали Петей. Петя вообще рос забавным, отличаясь от своих друзей, отличаясь от сверстников.
Это бросалось в глаза во время общей игры, когда он вдруг, в самый её казалось бы жаркий накал, внезапно отходил от общего круга в сторонку и начинал, напрягая свой широкий арбузный лоб, долго смотреть неподвижными глубокими печальными глазами в сторону, об чём-то сосредоточенно думая. Со стороны казалось, что он там, куда внимательно и долго смотрит, видит что-то ужасающе архиважное, чего видимо не видно другим детям.
В этот раз всё-таки произошло, произошло непоправимое, об чём и нам не помешало бы тоже вместе с Петей поразмышлять и, как мы увидим далее, это произошедшее далеко переменило Петину жизнь.
Разумеется, воробей, он тоже существо божее живое, в воробье также бьётся маленькое героическое горячее сердце, воробей добывает с трудностями семечки, зёрнышки, ворует их подчас из под носа злой кошки, что живёт за крапивным сараем. Но Петя в тот солнечный день, в самом его начале об этом и не задумывался. В тот день он сам смастерил рогатку, сам, настоящую рогатку из яблоневого ядрёного сучка, а резинкой использовал докторский тягучий упругий жгут, а кожанку отрезал от кирзача, стащив для этого дела у своего подслеповатого дедули остро заточенный сапожный нож. И рогатку эту надобно было обязательно поскорее проверить.
- А как можно не проверить рогатку?
Обходя озеро, мягко ступая по траве, Петя тут то и увидел вдалеке тёмный бойко чирикающий на высокой иве комочек. Солнце слепило в лицо, мешало точно целиться, поэтому ребёнок, приподняв с навесом рогатку, просто выстрелил наугад. Галькой круглой, голышом выстрелил. И, странно, чирикание вмиг прекратилось, а комочек глухо шлёпнулся под корни ивы.
Смутное чувство пронзило сердце, воробья было уже не вернуть, рогатка выстрелила точно, и была уж проверена, а радости от содеянного у Пети не прибавилось. Что теперь было делать с воробьём, хоронить, спрятать, закопать? Солнце светило ярко и радостно, тёплыми своими июльскими лучами обогревая одновременно Петину шейку и остывающее тельце птички.
Стараясь забыть обо всём, Петя поспешно вернулся в дом. Белобрысая мелкая собачка Шарик встретила его у крыльца избы, вяло приветливо завиляла хвостом, и внимательно взглянула Пете в глаза. Малыш вздрогнул, казалось, Шарик обо всём случившемся уж знает, или, по крайней мере, догадывается… Право, нет хуже, когда другие о твоём плохом поступке догадываются, даже, если это Шарик.
В доме ничего за этот час не переменилось, так же скрипнула затворяемая дверь, так же над столом и у окна с шорохом кружились лёгкие мухи, пытавшиеся забраться в чашки и кружки, оставленные на широком круглом столе. Чашки и кружки всегда аккуратно и заботливо закрывались плотным бесцветным линялым от стирки полотенцем.
Мурка облизывалась подле печи, её безжалостно пытался сосать уже повзрослевший муркин последний, оставленный с ней котёнок. Остальных котят давно утопили. В комнатах было душно. Петя упал на диванчик, уткнулся в горячую подушку, но слёз не было, только что-то тоскливо щемило в груди, почти не давая дышать, а в глазах всё стояла картина недвижного воробья с распластавшимися крыльями. Мальчик потихоньку начинал приходить в себя, и, отчего-то, злиться.
Он не мог так долго находиться в подавленном виде, сердце ребёнка не выдерживало переживаний, и решилось защищаться.