Эпиесе 15. СЛАВА, СЛАВА ПЕЛАГЕЕ!!
Сиживал здесь старый дед,
Прожил он довольно лет,
Видел всякого немало
И оставил всем завет:
- Жить, ребята, надо дружно.
- Слабых обижать не нужно.
- Пейте в меру, ешьте всласть.
- Не дразните даром власть.
- Помните всегда о Боге.
- Берегите руки-ноги.
- Зря не надувайте щёки.
- Дрязги, сплетни, зависть, склоки
Не пускайте на порог.
Да хранит вас, братцы, Бог!
За размышлениями и воспоминаниями прошла большая часть ночи, но под утро я всё же заснул. А разбудил меня звонок в дверь. Глянул на часы – без пяти девять. Дверь открыл – стоит Пелагея.
- Чтой-та долго ты, голубь, дверь открываешь… Ишь, морда-то сонная какая. Ну, как там знакомая твоя? – это она говорила, уже присевши на диван рядом с Музой. Пощупала ей лоб, приподняла веко, посчитала пульс (очень профессионально, надо сказать!). А дальше стала доставать из узелка своего уже знакомые мне снадобья. Я был отправлен курить, а баба Пелагея занялась врачеванием.
Через час Пелагея меня призвала пред светлые свои очи. А глаза у неё, надо сказать, были, действительно, светло-голубые и совсем не старческие. Смотрели они зорко и с явно выраженной ехидцей. Это я давно заметил. Как и то, что, когда Пелагея вправду сердилась, глаза её темнели и становились тёмно-серыми, а взгляд – тяжёлым. Неуютный такой взгляд…
Бабка спросила, есть ли у меня деньги. Я полез в карман, пробормотав, сколько я ей должен. За что тут же был обозван дураком набитым и без гармошки.
- Лучше ей уже становится, понял, балбес? Вот-вот в себя придёт, и кормить её надо будет. Поди на рынок, купи курицу, зелени всякой, ягод. Бульон сваришь, мясо белое через мясорубку пропустишь, и с пюре картофельным. Салатик сделаешь. Да режь всё помельче, жевать ей тяжело будет! И сметаны купи хорошей, а то навалишь этого… маванезу, прости Господи! Киселёк свари. Ой, голубь, гляди, так и обойдётся всё… - И вдруг Пелагея мелко перекрестила меня и всхлипнула почему-то…
А днём был учинён допрос с пристрастием Пегаше, который опять оказался, неизвестно как, в прихожей. Закрыв дверь в комнату, я уселся рядом с Лас-Пегасом на скамеечку (так я обычно чищу обувь) и потребовал от него полного анамнеза болезни его хозяйки. Вид у меня, наверное, был столь грозный, что мер чрезвычайных применять не пришлось. Вот краткий пересказ допроса, потому что Пегаша, и вправду, оказался далеко не златоустом.
Муза Ипполитовна (Хозяйка, по-пегашиному) с Пегасом проезжали (его выражение) по делам мимо Турции. И вдруг Хозяйка сказала Пегасу, что давно уже не была в Стамбуле. Они опустились рядом с центральным рынком и пошли туда. Ну, рынок, как все рынки, народу тьма, шли они, и народ, как обычно, перед Хозяйкой расступался, а лицо у ней было скучающее. И вдруг она остановилась, будто натолкнувшись на что-то. Взгляд её был прикован к кучке людей, и вся она превратилась в слух. В центре стоял человек неопределённого возраста, с седоватой бородкой, в грязной чалме и сером плаще, и не то напевал что-то, не то рассказывал. Пегаша удивлён был тому, что он не понимал ни слова из того, что произносил незнакомец. Обычно Пегаша лучше или хуже, но суть понимает всегда. А тут – ни слова. Что за язык? Зато Хозяйка, кажется, впитывала каждый произнесённый незнакомцем звук. Пегаша не может сказать, сколько они так простояли, но долго. А затем Хозяйка приблизилась к незнакомцу и заговорила с ним. На том же языке! Поэтому Пегаша не может сказать, о чём был их разговор. Потом Хозяйка достала мешочек с деньгами и отдала незнакомцу, и пошли они в караван-сарай, что был при рынке. А Пегаша пошёл за ними. В караван-сарае Хозяйка с незнакомцем стали кушать, пить вино и разговаривать. Потом они только пили вино и разговаривали. Наконец, они перестали разговаривать, и только пили вино. И так продолжалось почти три недели. И Пегаша видел, что Хозяйке плохо. А он, Пегаша, должен Хозяйке помогать. Поэтому Пегаша однажды ночью, когда незнакомец уснул за столом, зубами взвалил Хозяйку на спину и привёз её ко мне. Потому, что больше её везти было некуда…
А пришла в себя Муза ранним утром следующего дня. Я спал рядом с диваном в своём знаменитом кожаном кресле. Вдруг меня точно толкнуло что-то, и я проснулся. И увидел Музины глаза, глядящие на меня. Я встал на колени около неё и, шёпотом почему-то, спросил, как она. И увидел, что на лице её появилась слабая улыбка, а глаза наполнились влагой. Она ничего не ответила и закрыла глаза.
Пелагея пришла в обед, как раз, когда я поил Музу бульоном с чайной ложечки. Увидав это, бабка ахнула, зачем-то засуетилась, потом присела на краешек дивана и стала гладить Музу по руке сухой сморщенной ладошкой. Муза ничуть не была удивлена, а смотрела молча на Пелагею с едва заметной улыбкой. Потом Пелагея снова отправила меня курить, сказав, что у них тут свои дела и нечего мне под ногами мешаться, всё равно от меня толку мало, как от козла молока, а рот разевать и глаза пялить тут нечего…. А улыбка при этом на музином лице стала заметнее.
И так шли дни: Муза лежала, я сидел в кресле, и мы разговаривали. О чём? О многом. Кое о чём я и вам расскажу, может быть…
(Надеюсь, продолжение последует. Следите за рекламой, господа!)