На последний риторический вопрос девицы Клуневой я уж было собрался авторитетно, как сам-прогнозист, ответить, но тут звонит Патрон: вызывает в контору немедля – без вещей! И слышу задним ухом в трубке: протопоп, Савель Савелич, рядом с Патроном басит:
- Вот его, разночинца, и пошлём, а мне - не по сану… Ладно, генерал: в экскорт Марусю дам…
Глава 1. Девушка с веслом
Еду в контору за ЦУ, невольно думаю про неё. Когда Савелич отдавал Марусю кому-нибудь в сопровождение, значит, намеревался скрыться ото всех и уже взялся хорошенько поддавать - до неотступности от своих планов. Надежда коснуться нечаянно горячего и крепкого бедра Маруси, да и просто рядом побыть со столь редкостным явлением самобытной русской природы и духа, меня всегда ещё как вдохновляет! Почти двухметровый и восьмипудовый здоровяк, Савелич, подтравливая друзей, не без иронии и, конечно, за глаза, открещал свою верную спутницу завидными, до крика, именами: «Девушка-чугунка», «Кавалерист-девица», «Подруга боевая», «Пятиконечная звезда»; иной же раз, в тему текущего застолья, нарекал её весьма замысловато: «Гипсовая статуя девушки с веслом» или «Земной рай в шалаше большом»; а когда приходил в игривое настроение и хотел задразнить Патрона, называл Марусю: «Тёплая коса», «Русская печка» или «Одна - за три упряжки лаек». Вы, образно мыслящий читатель мой, и без авторских комментариев, конечно, поняли содержание Марусиных прозвищ – всех, кроме «Тёплой косы». Ну, признаюсь, это я умело интригую: недальновидно же для серьёзного мемуариста всякий эпизод разжёвывать до манной кашки и ложечкой кормить. Ждите! Разберётесь позже, а до того времени «тёплую косу» Маруси крепко-накрепко держите себе на уме.
Пятиконечная моя Маруся имеет на редкость понятный и, что удивительно, почти всеми легко принимаемый вид звезды национального масштаба. Она за метр девяносто ростом, широкоплечая, с крепким костяком и круглой теперь попой, хоть циркулем веди, с яркими и влажными зелёными глазами, и с рыжею косищей, толщиной в мужскую руку и ниспадающей до самих колен. Марусина коса имеет эстетику, а в чём-то и дизайн, тигриного хвоста – самого роскошного хвоста в земной природе, ну очень облагораживающего любого его носителя. На сию тему один поклонник Маруси, опередив меня, написал даже нравоучительную басню:
Косу, с эстетикой тигриного хвоста,
учёная девица носит не спроста.
При дуализме легче достигнуть чина:
с косою она женщина, с умом – мужчина.
То-то за Марусей гонялись из TV и глянцев, когда спортсменкою была. И какою! Она стала чемпионкой мира и олимпийских игр по гандболу! На рекламе спортивной одежды и здорового образа жизни заработала большие миллионы и, полагаю, удачно вложилась, и теперь умело на дивиденды живёт. Савелич как-то, на проигранный в застолье спор, принёс диски с видеозаписями её избранных матчей. Это нестерпимо было нам смотреть! Моё воображение прожгла насквозь и навеки вечные телесная мощь Маруси, её животная неукротимость в движении, её ракурсы и позы, боевые крики, её преображение в яростной атаке, свирепость в обороне, будто охраняет не командные ворота, а своё дитя, её столкновения с тяжким падением и хрустом, её стоны, дичь! Вот, сижу-шуршу сейчас по клаве, а встаёт картина: она перехватила мяч и оторвалась – одна, крупной рысью, площадку рассекает, эротично выгнув спину; весь пол дрожит, весь зал гудит и тысячи глоток по складам орёт: «Ма-ша! Ма-ша!! Ма-ша!!!»; и та заводится уже машиной и несётся к воротам противника: её руки-ноги-голова-коса - туда-сюда, туда-оттуда, во все концы! Коса и бесится, и пляшет, и мечется по сторонам, и бьёт, и то обовьется, то опять взлетит! И от косы, рисующей на воздухе змеиные зигзуги, вся Марусина фигура становится как о пяти концах – нечеловеческой, невиданной, магнитной! А как она в конце забега, в прыжке метровом, кидая поверх блока в сетку мяч, кричит с бранной резью от самой диафрагмы, как должна была, лишив соображенья, визжать Сирена в уши Одиссея, так что эхо три раза облетает зал! Так Маруся «снимает паутину и убивает паука». Дикий, неукротимый темперамент у Маруси! Язычница! Атлет античный - только с бюстом!
В чём, любвеобильный читатель мой, заключена первозданная, без штукатурки, эротичность женщин? В моём воображении, эротична та женщина, коя неудержимо движется тебе навстречу, когда она раскрыта и растянута, пахнет и кричит! Заметьте, в сём определении о, так называемой, женской красоте - ни слова! Как устарели все натурщицы «Весны», «Венеры», «Флоры»… С них гениальные художники смогли изобразить лишь толпы безучастных анемичных женщин. Изображения женщин есть - нашего приобщенья нет. Маруся – вот натура! И не для лепки новых Флор и Венер - для эротичной Девушки с веслом! Я не слабак, но к спорту имел кривое отношенье. Пока не повстречал Марусю. А теперь зову: мужчины, все на стадион! Ползите, летите скорей на стадион и в залы – отыщите сильное, с волнительным рельефом, тело женщины-дикарки, застаньте его в мгновения физических пределов - и впечатление получите на всю оставшуюся жизнь! Во всякую ложбинку такой Маруси невольно хочется попасть и уместиться, на всякую выпуклость её - упереться и налечь! Сколько, прикидываю, свадеб Маруся, не ведая сама, расстроила, когда жених, припомнив на мгновение тот, покоривший в зале, вид Марусин и исходящий от неё витальный дух, кричал невесте: «Прости, прощай – воспоминанию не изменю!» – и бежал искать новую мечту!
Тогда, уверен, воспылав и тоже захотев мою Марусю, чем, броситесь вы спрашивать меня, подруга отлична от фанатки? Отвечаю. Маруся была на протяжении лет пяти раскрученною попзвездою спорта. Когда Марусю, на еврозаказ, «убила» на площадке неведомая никому афро-француженка, подножкой разорвав крестовидную связку и мениск в колене, она ушла из спорта и по своей воле стала невидимой в тени планетой у другой звезды – у протопопа. Фанаток - несть числа, а боевых подруг – одна на миллион. Вот признаки подруги: беззаветная преданность другу, полная готовность всегда и во всём следовать ему, беспрекословность, самоотдача, крепость тела и духа, готовность переносить невзгоды и жертвовать собой, постоянство, верность, непритязательность, суровость и недоступность для других. Охочий до определений, энциклопедист Патрон говорил мне: Марусю постигла любовь типа агапэ, как называли её философы Древней Греции, – это жертвенная любовь, с бескорыстной самоотдачей и растворением в заботах о любимом человеке. Для сравнения с Марусей могу предложить одну только Скифскую амазонку – неукротимую Гипсикратию, сорок восьмую и обожаемую жену Митридата VI Евпатора, царя Босфорского царства. Митридат единственный, кто смог победить скифов, а ещё он успешно провёл три войны с Римом. Митридат звал жену мужским именем -Гипсикратом, как написано на плите захоронения Скифской амазонки в Фанагории, на нашем черноморском побережье. Хотя Гипсикратия успела родить Митридату трёх дочерей, она неотлучно следовала за мужем во всех походах и была воительницей, то есть наравне с царём участвовала в сражениях и, скорее всего, пала в бою. Вот и моя Маруся не от мира сего! Она повыше декабристки. Она вращается в пространстве как целая планета, и сама взялась откуда-то с высоких звёзд. Взгляд её глубок и влажен, и пленяет без дешёвого манка. Таким взглядом она смотрит на своего друга милого и очень редко – на друзей простых. А милого если рядом нет - и Маруся отстранена от мира, погружена в себе так, будто одна знает какую-то особенную правду, и не желает раскрывать. В спокойные минуты у неё лицо строгой и вдумчивой учительницы, хоть на нос очки надевай. Для Маруси, чаю, не существует ни родителей, ни начальства, ни законов, ни авторитетов… - один лишь её милый друг, в нём заключён весь мир. Никто не знает, где обретается она, кто её близкие, чем занимается сейчас, какие планы… Она не пустословна и служит другу, как собака, точнее - пёс сторожевой. Подруга – личность сильная, и оттого не сливается в одно целое со своим другом, но всегда рядом, в животрепещущей близи. Подруга не строит личную карьеру и без показушных амбиций - это в отличие, самом броском, от фанатки. Подруга боевая хочет именно служить, а не владеть своим другом. Она не мечтает замуж выйти за друга милого: тогда у них всё станет как в обычной семье, без взаимного притяжения и отражения, без самопожертвования и преодоленья, без верной и бескорыстной службы вопреки всему и вся. Боевой подруге не всё равно – женат её друг или нет, и есть ли у него ещё подруги; но, если такие привязанности есть, она примет их, как неизбежность, и переживёт. Подруга боевая всегда немного мазохистка, явная или скрытая, - мужчинам это в дамах нравится всегда!
Как независимый мемуарист, признаюсь: я завидовал Савеличу. А уж мой Патрон – он-таки извёлся! Патрон открыто возмущался: почему не ему, заслуженному женералу, а хулиганистому капитану, пусть и десантнику, досталась настоящая кавалерист-девица, такая редкость в наше время?! А ведь был у Маруси почти жених! Успешный, как она, в европах, гандболист: детинушка не слабый, с умом и развитой. Выяснял отношения с Савеличем, подстерегал, пугал, дрался, вены себе резал. Так, Маруся своего почти жениха, с его евровыгодой, отвергла, как и стаи других претендентов, и прилепилась, как ракушка к днищу корабля, к женатому и седому Савеличу - выпивохе, бабнику и грубияну, с приличным животиком и вставными зубами, у коего предобродетельнейшая жена-поповна, взрослые дети, а уже и вылез на свет божий первый внук. Ничуть не комплексуя, ходили они всюду колоритной парочкой-гуськом: пестун Савелич, в рясе чернильно-фиолетового колера, с плашками медалей-орденов из-под бороды, с крестом на животе и прочим нехитрым причиндалом, шествовал линкором впереди; послушница Маруся, в удлинённом сиреневатом платье, при заброшенной поверх рюкзачка косе с вплетённою змеёю - для сигнала! – ярко жёлтой лентой, со школьным стареньким портфелем Савелича в руке, как крейсер, замыкала. Только всегда казалось мне, для законченности узримого образа их гуська, Марусе не хватало винтажной узенькой косыночки на медных волосах. Епархиальные сами иерархи, обнаружив нескрываемый падёшь нравов у нижнего чина, повылезали было из своих русских бань да из перин собственных фанаток и подруг, и пытались урезонить протопопа, но быстро отступили: чего взять с него – десантник! Здесь сыграло: в церковное начальство протопоп не лез, на должности, то бишь, не претендовал, а оставался самим собой – отцом-попечителем десантников-дембелей, отвоевавших своё на южном, самом беспокойном, нашем фланге. А вот десантники, особливо из МВД и всяких служб, иерархам были очень даже кстати: мало ли… - то одно случится, то другое - времена лихие, без конца! Говорили, в последний крестный ход, на Пасху, великую толпу народа при свечах, что собралась у храма, десантники Савелича построили колонной в ряд по четыре, в дыры затолкал туристов и зевак, и тем удвоили численность колонны, разбили её поротно - и строем, в ногу, без всякой давки, вели за её облачённой церковной братией Савелича: вышло, как Пересвет с Ослябей вели ополченцев в бой на Куликово поле. Народ был предоволен и шёл как миленький – так жаждут все у нас дисциплины и порядка! Архимандрит, когда прознал, хотел, было, образцово-показательно взгневиться и наказать зачинщика. Но мероприятие года обошлось без малейших происшествий! Пасху Савелич отслужил под надзором вместительных санитарных машин от госпиталя ветеранов, да с полевой кухней и свежим хлебом от гарнизона, да, само-собой, с ядовито-синими биотуалетами от патриотов-меценатов, с передвижной электростанцией и прожекторами от, естественно, эн-ской тюрьмы, да под крепкой охраной собственной службы безопасности… А у Савелича, кстати, самый в епархии сложный и дальний городской маршрут – считай, целый ночной марш. И пришлось архимандриту Савелича хвалить. Но это служба - все мы хороши… А вот как Савелич смог заполучить Марусю, чем держал при себе – вот где тайна похлеще любой из военных тайн, а для меня, душеведа-профи, ещё и ревнивая загадка. Но, конечно, держал никакой не верой во Христа. Когда в нескромную минуту друзья особливо донимали Савелича расспросами о Марусе: «Как смог захомутать такую?» - он только в бороду улыбался счастливо и немножечко блудливо, с блаженненьким чуть-чуть самодовольством, и тогда, при воздетых к небесам очах, крестился трижды, и вопрошающих мирил с собой на сладкий выдох: «Повезло…»
Ну, а откуда, спросите, брутальное взялось в моей Марусе? Я не болтун, но расскажу для полноты картины. В таблоидах читал: раскопали бойцы клавиатуры… Неместная Маруся с детства отличалась высоким ростом, крепким костяком, силой мышц и духа, координацией всех членов, мужским умом и верным глазом. Ещё подростком, через жёсткий конкурс, попала в школу олимпийского резерва. Здесь тренер по гандболу, опытный насчёт всего мужчина, положил на Марусю тоже верный глаз: разглядел в девчонке нечто, что стоило и страшно захотелось развивать. Тренер, что физрук: состоит из мяса и свистка. Тогда скандалами, режимом, ложью, чем попало, тренер отсёк девчонку от родителей и, по сути, заменил последних. Маруся, выходит, стала по жизни безотцовщиной, что мой Афоня из Матерков. Тренер обращался с подопечной совсем не педагогично: круто, властно, как в школе гладиаторов. Он изо дня в день, годами, наказывал её физически, на всех тренировках, без дела, хватал за все места, толкал, давил, жал, тёр и мял, мял, мял её от пят и до макушки, как четыре массажиста вместе взятых, не позволял стричь волосы на голове и брить в интересном месте, на локоть от своей руки не отпускал, пас день и ночь – в закрытом интернате это легко осуществимо – и, главное, ежедневно, в меру, аккуратно бил: не импульсивно и, конечно же, беззлобно и бесследно, а изобретательно, с придумкой, любя и приручая, как на привязи собаку, и, конечно, очень рано, презрев уголовный кодекс, стал пользовать интимно юниорку. Интернаты, школы олимпийского резерва, базы, залы, сборы… - это всё добровольная тюрьма для молодого человека, без коей невозможно стать настоящим профи в спорте. А личной жизни в тюрьмах – никакой. Зато кто вырвется, тот может учинить сюрприз!.. С годами строгого режима и тренинга описанного рода, Маруся сформировалась атлетично и как личность. Особенно когда одета в яркую форму, стала похожей на разрисованную амазонку с глянцевого календаря. Все приказанья тренера выполняла по свистку, беспрекословно. Вышел из неё истый боец на площадке, международный мастер спорта, но и мазохистка. Сформировался и характер: бойцовский, командный, выдержанный, неприхотливый, послушный, уравновешенный по жизни, но и дико заводной, как только вступали в её тело мышечная радость, физическая боль от столкновений на площадке и звуки медных труб – спартанский характер, одним словом, как я себе спартанцев представляю. И ещё что из таблоидов долбаки от клавиатуры раскопали на ура: этот насильник-тренер знал своё дело туго - он своими физпроцедурами, своим мятьём и катаньем сделал кожу Маруси столь выдающейся по качеству и красоте, что от косметических журналов отбоя не было, а иллюстраторам и фотографам не приходилось часами ретушировать снимки, замывая точки, ямки да прыщи. Несвоевременный синяк ей мог стоить потери моей годовой зарплаты или больше. А что может быть сейчас из женских внешних качеств дороже и важней красивой кожи? Ничего! Сейчас дама при деньгах в своих поверхностях может сделать всё, кроме чудо-кожи. Уже тот, первый тренер, поднял рекламную цену Маруси до небес! Особливо, когда их клуб попал на европейские экраны.
Ну, а ближе к телу? Маруся, бодримая тренером, выходила на площадку, как на арену. В игре она впадала в неистовство от столкновений и ударов, от падений и толчков, от собственных криков и рёва зала, от мышечной радости и боли… - и в раздевалку, после финального свистка, как актёр главной роли по окончании трудного спектакля в гримёрку, врывалась страшно возбуждённой. Тут продвинутый наставник и устраивал ей очередную схватку - с нагрузками совсем иного рода… Или быстро увозил ещё не остывшую Марусю в гостиницу – когда, верно, у него была возможность для продолжительных разборок…
Семнадцатилетнюю, её уже продали в команду мастеров - и она быстро стала российской сборницей у взрослых. Там новый тренер, с характером восточного мужчины, двухметровый, мускулистый, волосатый, с азартом принял эстафету первого наставника Маруси. Новому мясу и свистку, наверняка, по-дружески шепнули, как с ней пристало обращаться, дабы разжечь спортивную звезду и как подругу не испортить. Принял и, на свой лад, к ней сильно привязался, как иной наездник влюбляется в своего коня! А был сущий деспот! Такое среди лучших в мире тренеров не редкость. Послушная Маруся, не вкусив ни дня свободной жизни, как должное приняла в новом тренере своего мужчину и стала животом служить ему и клубу. Но в девятнадцать, объехав мир и навидавшись, её потянуло на романы. Хотя бы на один роман! Хотя бы на какой-нибудь! Попробовать хотя бы, как другие! Сбежала… И попала моя безыскусная Маруся сразу меж двух огней, сиречь мужчин. Было четыре бурных месяца увозов и погонь, клятв и заверений, соблазн сменить гражданство, подарки царские, и даже облетевший все мировые СМИ жестокий абордаж в ночи круизного лайнера в океане, с редкостной по накалу страсти массовой дракой на борту - безоружной, ибо дрались спортсмены, и, наконец, развязка: измена ею предпочтённого еврокавалера! Сначала влюблённость – разочарование потом. И на сём отступничестве, полосонувшей немилосердно по святому для Маруси чувству преданности, случилось укрощение строптивой: она, впервые косу зажав меж крепких ляжек, возвратилась в клетку дрессировщика – поруганная, жалкая и с разбитым тривиально сердцем… Любовник-тренер, мудрый змий, естественно, «простил» – мол, возрастное! – и побоями, давлением каждодневным и режимом быстро вверг её в прежний стереотип брутальных отношений, и за последующие годы так его укоренил и закрепил, что до сих пор моя Маруся, как зеницу ока, бережёт свой управляемый извне душевный мир и усмирительный покой больших физических нагрузок, и не желает даже слышать о каких-то женихах и свадьбах, и сторонится, как неизлечимой болезни, вольных плаваний и абордажей – и всё это единственно в предупрежденье возможной оскорбительной измены! Она любви божественной, ослепительной и безрассудной, но и очень скорой в саморазрушенье, предпочитает земную, даже в чём-то приземлённую, но длительную связь, сплетённую из устойчивых симпатий, дружбы, службы, путешествий с другом, телесных нагрузок и всякого рода брутальных удовольствий… - из чего угодно, только не божественной любви.
Ох уж мне эта дружба! Маруся дважды, верно, предупреждая, дабы и я не ринулся к ней в женихи, едва мой настрой учуяв, с наивозможнейшей для себя теплотою в голосе и выражением зелёных мокрых глаз, и едва ль ни с ноткой участия, до истомы, говорила: «Онфим Лупсид, голубчик, умоляю, берегите нашу дружбу…» Я смелый: влюбляться не боюсь! Но Маруся любую кандидатуру ограничит дружбой! Где она в сегодняшней России видела дружбу женщины с мужчиной?! На Западе – да, там случается прескучная неоклассическая дружба. От неё российские мужчины, попав, например, за океан, премного настрадались и убеждены: белые американки уже не способны на здоровые межполовые отношенья. Вот, наш ухажёр-иммигрант к незамужней молодой американке подступает - и норовит сразу в закрома… Не тут-то было! У той, в нерабочее время, на уме себе: учёба, заседанья в комитетах, курсы, социальные нагрузки, «здоровый образ жизни» – и при этом дома кушает из тазиков и пьёт из вёдерок, а вне дома – поедает самоубийственный фаст-фуд, а в фитнес-клубе с первого на второй этаж поднимается на лифте, и в сауне, если с трудом затащишь, сидит в кроссовках и в халате с капюшоном! - ещё у неё всегда при делах недвижимость, пару дней из семи в неделю она просидит за рулём в машине, ещё платить налоги целая морока, там косметолог, адвокат, здесь же хлопоты с банковскими карточками, вырезание из газет и журналов купонов со скидками, шопинг за тридевять земель, уик-энды в тридесятом царстве, изучение рекламы, почта, опять курсы, накаты телесериалов, выборы, газон под окнами, клумба, любимая собака, кошка, рыбки, попугай, крокодил в бассейне… - и, в жалком остатке, со страждущим мужчиной только дружба! И то, в основном, по телефону! А если и стрясётся редкий секс, то в порыве страсти американка восклицает: «Это даже лучше, чем шопинг!» - и тем, с точки зрения русского, убьёт порыв. У них отношения в паре ведёт что угодно, только не любовное чувство. Главное: популярность, в духе американской мечты - пошлейшей и гнилой! А ещё для них важно: сходство статусов в обществе, общность интересов, отдадим должное - преданность и верность, совместимость характеров, шкурный интерес, секс – но исключительно как одна из рядовых процедур «здорового образа жизни», пресловутая дружба… - в общем, всё, что присоветует ей, сам всегда не вполне здоровый, психоаналитик! Но главное, конечно, популярность! Вот как за океаном устарели извращенцы! Эсэровщина чистой воды: делят народ на «героев» и «толпу»! А ведь ещё Карл Маркс о себе, тогда уже великом, и об Энгельсе, друге-умничке и русофобе, писал: «Мы оба не дадим и ломаного гроша за популярность».
Из личного. Да, я близкий Марусин друг… В моей к ней исключительной приязни сокрыта ноющая рана. Есть здесь нечто от сопереживания и острого сочувствия лермонтовского служаки Максима Максимыча к простодушной Бэле, попавшей к сильным мужчинам в западню. Отеческий я друг Марусе – друг необыкновенный! И ещё что вы, участливый читатель мой, в характере вашего покорного слуги уясните – для правильного восприятия мемуара. Когда я наедине с Марусей или по-приятельски сижу с Патроном, то ловлю себя на мысли: оба они мне в чём-то недоступны. Они сияют на меня с каких-то невидимых, немыслимых вершин, почти из другого мира, куда мне никогда не суждено попасть! И тогда зависимость и второсортность меня обуревает, я ропщу и негодую на самого себя: почему я не способен взлететь и стать вровень с ними, почему я не умею так манить и ослеплять? И в ряд с ними попасть меня безумно тянет, и перепрыгнуть через что-то не могу… Неужто все детдомовцы такие недоделки? Но мне, сколько от рожденья себя помню, соску во рту пластырем не залепляли, не привязывали к койке, препаратов не кололи… Я не гений, но способностей-то хоть отбавляй! И всё равно, как-то важных качеств не хватает…
Теперь замечу спецом для властного начальства: фанаты и боевые подруги, равно как и некультурные люди, могут надёжно управляться только с помощью их культов. Дословно, культура – это когда культу кричат «ура». Культу физического развития человека, сиречь физкультуре, на футбольном поле команды кричат: «Физкульт-ура!» Или взять культуру нацистской Германии. Культу возрождения арийский сил, с Адольфом Гитлером-символом во главе, кричала «Хайль!» почти вся объединённая нация германцев. Эта культура проявила себя и в отношениях между начальством и народом, и между народами, и между личностями, и в архитектуре, и в кинематографе, и даже олимпийские игры немцы провели с воодушевлённой навязчивостью знаков своей культуры. Возрожденческий культ личности Гитлера похож на таковой Сталина. Культ личности Сталина возник из восторга народа, освободившегося от эксплуатации. Ну, как не восторгаться, как не кричать от радости, если капиталист и помещик тебя за человека не считал, а теперь ты имеешь 7-часовой рабочий день, бесплатное образование и медицину, пенсию на старость?.. Люди просто не умели, как ещё можно выразить свою искреннюю радость. Сталин был собирательным образом расцветшей освобождённой личности, наглядным образом будущего счастья. Сталину, запрещавшему празднование своего 55-летия, говорили и писали с мест: простите, но у нас свобода выражения своих чувств, вы здесь ни при чём, не мешайте нам праздновать, мы не можем по-иному выразить свою радость, это специфика некультурный людей – скоро пройдёт. Русским, в братском союзе с коренными российскими народами, уже пора устроить новую эпоху возрождения, только уже без имперских неправильных замашек, то есть без содержания за свой счёт бесчисленных дармоедов - хватит с них. Пораженчество должно быть под государственным запретом! Для архизанятого анфасного начальника, кто, понятно, читает мой мемуар одним глазом, не сочту за труд повторить ещё раз: новая культура есть новые культы, а значит, должны быть новые символы этих культов. В духе времени, видимым и осязаемым символами новой культуры могли бы стать не фельдфебель или генералиссимус, а, скажем, зверёк какой, спортсмен, поэт, герой… а по мне, так - прекрасная и жертвенная дева. Как, в ненавязчивый пример, пятиконечная звезда Маруся - редкостный сплав Марьи-царевны, Девушки с веслом, Орлеанской девы и молодой Софи Лорен. Дело говорю!
Втуне, моя Маруся - зримое воплощение образа Подруги безымянного русского воина. Образа, считаю, возвышенного и полезного для российской армии и флота, но, увы, до сих пор не обретённого и не принятого на вооружение, в смысле - на вдохновение! Как взглянет дева такая – помирать неохота! Ну, как, боевитый читатель мой, как может воевать 18-летний парень, если у него даже образа подруги перед глазами нет? Кем-чем его бодрить? Ради кого-чего жертвовать ему собой? Как в нём возбудить непокорный бесстрашный русский дух, ковавший все наши победы? У российской армии нет сейчас ни ясного образа врага, ни любимого образа родины. Если война может начаться и кончиться в три недели, как успеть пробудить и мобилизовать все силы у спокойных от природы русских воинов? Без образа Родины-матери, кто будет стоять насмерть? Хороший натиск – и России нет, как за полтора месяца не стало Франции в 1940 году. За тысячу двести лет истории, будучи в массе никудышными профессионалами, начала всех войн русские завсегда проваливали и несли огромные потери, и только когда появлялся опыт и закипала жажда мести за погибших товарищей, русские становились непобедимыми. А ведь в современных локальных войнах ненависти к противнику нет - палят издалека: в кого ты попал – хрен знает, а кто в тебя… – уже не важно! А в мировой войне палить начнут совсем издалека, даже не разберёшь откуда – с других континентов, со дна океана, с космических платформ, с Луны, с планеты Заклемония и, дай срок, из «кротовых нор» космических… В российскую армию, чаю, следует вводить образ подруги боевой, а не должность попа-вдохновителя. Тот же змий, Савелич: как только Марусю в подругах заимел себе да принялся с нею по мероприятиям ходить гуськом, его влияние на десантников возросло по экспоненте! Десант стоит, вроде, у рясы протопопа, а сам полным составом пялится на Марусину тёплую косу. Из одного мужского эгоизма протопоп не хочет своей подругою делиться с армией. Патрон, с моего наущения, сколько раз его просил: сподобь Марусю записаться в армию – деву-рожаницу возродим в русском стиле, вот будет поистине новое неслыханное слово в армейской идеологической работе! Чувствительно задетый образом девушки с веслом, энциклопедист Патрон выискал текст византийского источника Григория Назианзина «Слово св. Григория об идолах». В нём упоминается мифологический персонаж, славянская богиня Мокоша. Дева Мокошь, по содержанию, из того же пантеона боевых античных дев-богинь, противостоящих вечно сонной православной Деве-Богоматери. Дева с вилами – проявление рожаницы у славян-идолопоклонников. И что Патрона особо воодушевило: Мокошь упоминается в источниках раньше всех других славянских богов, даже Перуна – вот каково было значение девы-рожаницы в Киевской Руси! Народа уже в девятом веке нам остро не хватало! Русскому воину нужен образ родной жизнеобильной статной и зовущей Мокоши с вилами, как с веслом, считает Патрон, а уж никак не протеже от церкви: чужая, вялая Дева-Богоматерь с её виртуальным назойливым потомством. Вилы – это великолепный русский символ! Не уступит символу власти в древнем Риме – секире, обвязанной пучком прутьев – по латыни, fasces, откуда произошло слово «фашизм». А по мне, Марусе лучше бы гражданку бодрить и вдохновлять, начав с олимпиад и чемпионатов. Вышел бы из неё образ сильной и мирной Родины-матери, зовущей граждан в грядущий, не названный ещё родным начальством «…изм с русским лицом»! Подай как следует Марусю - и вот вам символ новой русской культуры с культом не имперского возрождения нации! А то понастроили домов стеклянных в небо, а всякие уроды день и ночь тупят народ с экранов… – и это у них новый «…изм»?! Всё чуждое и вредное для нас! Русский народ должен быть возбуждаем начальством строго в направлении родных и полезных культов - через приобщение к достойным и понятным символам этих культов. Тогда анфасное начальство сможет добиться от своего народа конкурентоспособной работы, прилежания и всего прочего для общей пользы, и остановится, наконец, выморочность и оскудение страны…
Захожу тихонечко в приёмную. Вот она, моя Маруся! Девушка с веслом! При косе с вплетённой узкой лентой жёлтого атласа. Не будь этой ленты, сподобляющей косу в тигриный хвост, я б расстроился ужасно! Стоит Маруся у стола, ко мне спиною, чуть склонившись над своим волшебным немецким рюкзаком: укладывает в него стопку свежих простыней и полотенца. Своей очереди, поодаль, ждут другие предметы вещевого и продуктового довольствия: консервы, соки-воды, пакетики простеньких конфет и овсяного печенья, соль, спички, фонарь, топорик и нож охотничий в чехлах, бинокль, навигатор, столовые приборы, средства гигиены, медицинская аптечка… Войны нет, а запасают по-военному. Отдельно, я сразу признал, в плёнке, лежит сшитая на заказ и выглаженная завидная бандана на бедовую голову Савелича – чёрная, плотной ткани косынка, с большим красным серпом и молотом на поле в мелкую красную же звёздочку. В этой рокерской бандане, при чёрно-седой бороде по грудь и при усах, да в застиранной тельняшке десантника, да с ножом за офицерском ремнём, внушительный и без того Савелич на пристани и в лодке выглядит совсем по-пиратски и фактурно – ну, просто капитан современного Варяга! Как увидишь защитника родины такого – помирать неохота! В большой наружный карман рюкзака Маруся всовывает несколько брошюрок - верно, популяризирующих церковь и нечитанных ею; их берёт на всякий случай, для раздачи встречным-поперечным, дабы отвязались и не мешали паре отдыхать, а случись дождь - сгодятся на розжиг. С этим походным рюкзачком Маруся не расстаётся никогда, зная живой и непоседливый характер своего друга. Она, как пионер, всегда готова угнездить родное тело в свой видавший просёлочные наши виды большой джип, когда-то ей подаренный меценатом спорта, и везти, куда он прикажет, хоть на край белого света. Но пока что это всё больше окрестные леса, берега озёр и местных речек – обязательно с купанием, рыбалкой, кострами, шашлычками, гитарой и прочим баловством. В багажнике вездехода, знаю, уже размещены: резиновая лодка, рыболовные снасти, раскладные стульчики и стол, шампуры, котёл для ухи и гитара-шестиструнка, на коей весьма сносно играет Савелич. Я видел эту сцену: Маруся, возлежа у ног своего друга и впав в задумчивость, слушала, как он, приляпав четыре-пять стаканов освящённой в храме водки, не без слезы от избытка мужества, поёт… Чего ему не петь! С такою Берегиней ни в одной рыбалке не утонешь! Я не рыбак, но разбираюсь хорошо в русалках! Немецкая ундина дрянь - обязательно утопит; русская русалка, наоборот, спасёт!
- Маруся, здравствуй! Готовишься в поход?
- Онфим Лупсид! – Маруся, обернувшись, просияла и, с намокшим вмиг зелёным глазом, в три шага подбежав, обняла меня, с чувством прижала крепко-крепко к груди своей и задышала. – Друг мой, как я рада!
О! Я, напротив, задохнулся, но мысль не потерял! Маруся, ощущаю, немного располнела: уже, может быть, и выше потолка не прыгнет… Нет, мысль потерял… Как прижмёт к своей груди такая – помирать неохота!
Пришло время вас, дотошный читатель мой, уведомить: с двумя-тремя близкими друзьями - я в их числе! - Маруся становится велеречива и непосредственна в телодвижениях и выражении чувств. Сия особенность её совсем не игривого, в общем, темперамента в воспалённом уме иного невоспитанного и не приближённого мужчины создаёт иллюзию лёгкой доступности девушки, а нередкие в нашем отечестве кретины и вовсе начинают подозревать в Марусе отвязную многостаночницу. Сколько на этом заблуждение оконфузилось «женихов» - смешно даже представить, особливо, если, к примеру, выстроить их всех по росту голыми в один фронтальный ряд - на площади, перед всем честным народом! Маруся же разборчива в друзьях и на знакомства осторожна. Ещё она умна, ревнива, с другими горделива, и доступна только одному - всё, как в Пушкинском стихе!
Разговорились. Маруся грустна и тревожна. Преподношу ей винтажную косыночку: зелёненькую, в жёлтый рисунок, под цвет волос и глаз, из натурального шёлку. Не джип, конечно, но ей, вижу, до крайности приятно. Тогда целует меня в щёку лишний раз, приобнимает в половину силы, не сразу отстаёт: жмёт и томит… Вот подруга! Раскусила Бодряшкина вдоль и поперёк – и при встречах, как с угольком не остывающим, со мной играет… И пусть её играет! Я – к чёрту самолюбие! - счастлив до небес!..
- Слышала, - она, владея лицевыми мышцами, поводит характерно бровью на дверь в кабинет моего Патрона, - вас хотят послать на городское кладбище: искать говорящую могилу – на днях объявилась. Десантники батюшки Савелия, чуть свет, уже там. Миноискатели, допросы посетителей, прослушка… – пока всё мимо цели. Теперь, Онфим Лупсид, надежда вся на вас.
- А на кого ещё?! – с достоинством задаюсь риторическим вопросом. - Говорящая могила! Её дабы найти, концептуально мыслить надо!
- Поедем на моей. Батюшка Савелий опять намерен улизнуть… - она запнулась и, вдруг, её глаза увлажнились. - Меня сбывает вам… Уж, принимайте, будьте ласка…
- А сам - на богоугодное собиралово? Или на пасторскую службу?
- На приходскую. Сегодня службы в храме нет - вчера была служба выездная, на кладбище «Шестой тупик». Там и услышали от прихожан: разверзлась говорящая могила. А батюшка наш едет утешать вдову: её мужа-десантника останки нашли в горах недавно… Тело много лет назад боевые друзья без гроба закопали, привалили диким камнем… Будь мой так закопан – приехала и рядом бы легла… Солдатские могилы не заговорят… А то бы рассказали, как гибнут лучшие парни без войны.
- «Как» – не суть: за что?! Начальство, впрочем, знает… Савелич к вдове обязан ехать: чистая формальность.
- Я знаю чистоту его формальности по этой части. Когда едет формально – так не пьёт и меня не отсылает.
- А уже запевали? – киваю на дверь, а у самого, признаться, в уме: я-то затяну с могилой на весь световой день, покажу Марусе свою методу во всём блеске… Если бы сейчас пели, я услышал: Патрон поёт громче, но не лучше слона.
- Уедем – запоют. Гитару отнесла, закуску подала. Дежурный офицер принёс своё. Пьют полтора часа, значит, полтора литра приговорили. Но вы, друг мой, не увлекайтесь: нам с вами ехать на жару, в пыль…
Увы мне: такое пожелание слышу не чаще одного раза в десять лет! Ну, чудо просто девушка, а кому досталась!.. Держись у меня, богослов Савелич!.. На этот раз я к дискурсу готов! Не увлекаться – с лёгкостью моей Марусе обещаю и, окрылённый предвкушеньем счастья, что та со мной пробудет целый день, молочу по двери кулачищем и влетаю в кабинет…
Глава 2. Поп-десантник
Чеканю пять шагов, застываю в струнке и, пристукнув высоким каблуком (одел, вы поняли, специально, дабы соответствовать Марусе!), докладываю:
- Товарищ женерал-полковник в отставке! Секунд-майор запаса Бодряшкин по вашему приказанию прибыл!
- Вольно, Бодряшкин! Проходи! – Немедленно Патрон отставил налитый по всем правилам с ободком стакан, выдвинулся мне навстречу, стиснул руку, хлопнул крепко по плечу! – Прикинь, Бодряшкин, ночью выхожу на балкон, подышать, на!… Гляжу: у вечного огня цыганки воруют цветы, на!.. Вчера - суббота, цветов за день навезли целый воз - брачующиеся, на!.. А старая одна карга даже совалась в самое пламя сигарету прикурить, на!.. Ну, я им дал прикурить, на!.. Взял своего Макарку и шмальнул боевыми - чуть поверх голов! Вот племя, на!.. Ничего святого! С миром приемлет единственный тип общения – с корыстной целью! Певцы наркоты, на!.. Стану генерал-губернатором - запоют у меня арестантские марши!
- Так точно! С цыганами пора особо разобраться!
- Ладно: веселей, майор! Держи хвост колёсиком! А твой марш - на кладбище! Служитель, - кивает на Савелича, - не справляется, и мылится по бабам, на!.. Садись, Бодряшкин. Савелич, наливай!
С Савеличем – тот сидит в своей чернильной рясе – перекивнулись только: на больший знак приятельства в ту минуту я был ну просто не способен!
Пили водку. Савелич коньяк не принимал, «как десантник», то бишь из чистого форсу. Он таскал к Патрону освящённую водку, по два-три ящика за раз, и только когда приезжал на Марусином внедорожнике, дабы иные служители культа не видели греха и верующих дабы не искушать на доносы в епархию: у них там слежка – не приведи господь! Закусывали стряпнёй от боевой подруги: разделанной селёдкой с луком в масле, огурчиком солёным, холодцом и телячьем языком в грибном соусе, а Савелич, в перерывах, ещё пригоршнями в пасть швырял просвирки. В пост у служителя было почти такое же меню. Введённый в заблужденье чернильной рясой, я, пока не раскусил Савелича, всё, помню, удивлялся:
- Пост, а вы, батюшка, водку пьёте?!
- Она освящена в храме, значит, можно - по единой…
- Вкушаете мясо…
- Мясо постное, а постное тоже можно…
Не-е-е! Савелича насчёт выпивки-закуски даже шуткой не проймёшь! Он, сам здоровяк, да ещё регулярно живёт с брутальною подругой – такой в миг протянет ноги без скоромного продукта. Да и какой дурак будет следовать длительному посту в самом начале весны, когда в России царит авитаминоз, белковое голодание и, главное, нехватка солнца, и оттого всех слабняков тянет поскорей залезть в петлю! Дожить бы русскому до солнышка и первой травки, а не поститься в угоду диетологам в поповских рясах - вот чему должно быть! Но каковы попы! Верующий человек должен вести себя так, будто бога и в помине нет. А эти служители грешат ежеминутно, без покаянья, оградившись миллионом корпоративных отмазок…
- Отправишься, Бодряшкин, на «Шестой тупик», на!.. – приступает, закусив селёдочкой, Патрон. - Там непорядок: из разверзшейся могилы не установленное лицо - точнее, Нечто - принялось критиковать здравствующее начальство, на!.. Пеняет ему от имени, якобы, загробного народа. Верно, полагает: терять мне нечего, что думаю – скажу, на!.. А это чрезвычайно важно: знать начальству свои узкие места! Ставлю две задачи: шекотливые, но боевые – тебе, майор, к таким не привыкать, на!.. Первая: обнаружить и картировать говорящие могилы, на!.. Уточняю: голос вещает то через одну могилу, то через другую, на!.. Вторая: войти с этим голосом в соприкосновение, вызвать на откровенность, его новое неслыханное слово записать как показанья, на!.. Учти, могила говорит не со всеми, на!.. Полагаю: могила нам не серьёзный оппонент, но нельзя допустить, чтобы по нашей халатности она смущала слабые умы, на!.. Говорящая могила вполне может оказаться новейшим типом подрывного агента, на!.. Оказаться хуже даже либеральной кошки, на!.. Главная цель у вражьей агентуры не менялась со времён холодной войны: в умы наших людей внести полное расстройство, всё святое и радостное для народа обгадить, заразить русское общество чувством беспомощности и бессмысленности, на!.. Конечная цель агентов - уничтожение России! Десантникам дана команда: случись что, помочь тебе, на!.. Навигация и спецтелефон для связи с десантом уже в машине у Маруси…
Впору загрустить мне… Нравственные авторитеты в стране, ой, как нужны, а здравствующий режим их не создаёт. Известные сегодня публичные лица в мучительных потугах тщатся, но, увы, не тянут на глас вразумления и совести - разве что на голос из телеэкрана: выключил - забыл. Вот и докатились! Премьер-майор Бодряшкин, кандидатура душеведческих наук, едет на «Шестой тупик» внемлять новое неслыханное слово из могилы! Тьфу! Надо прояснить! Хорошо, Патрон уже включил кондиционер и разлил своим алмазным глазом по стаканам с ободочком – прояснили… Благо, думаю, на сей раз дали только спутниковый телефон, а не по картинке с орбиты за мною следить будут. А то при исполнении предыдущего задания, я начисто забыл про наблюдающий военный спутник - и так неловко вышло!..
- Но по канонам православной церкви, - говорю тогда с калмыцким прищуром на Савелича, - прах человека тревожить ни коем образом нельзя. Может стать, это не отлетевшая ещё от бренного тела обиженная кем-то душа глаголет, а мы собираемся её ловить?
- Ловят десантники, - возражает Савелич с армейской прямотой и верой не столько в хилого Иисуса и святые мощи, сколько в свою физическую мощь. - Ты же человек мирской: выслушай могилу с миром, запиши всё – я архиерею передам.
Ага, опять думаю без всякого энтузиазма: вот и моя безымянная очередь пришла из-за кулис записывать чью-то речь, разве что не застольную. Правда, этический выбор делать мне не нужно. Вы, граждански мыслящий читатель мой, сразу поняли: я выхожу здесь не тривиальный стукачок на болтуна, ибо говорящая могила есть не человек, а, скорее всего, бродячее мнение, к тому в тёмном подземелье. Савелич - десантник, а как усвоил поповские привычки всех «наущать»! Обидно: я атеист, а подставляет меня церковь! Последнее, кажется, ляпнул вслух - вырвалось непроизвольно…
- Бодряшкин, не кипятись, на!.. – живо реагирует Патрон. - У попов ложь – профессиональная болезнь, как у боксёров синяки, а у проституток триппер! Я ещё по научному коммунизму проходил: во всём Евангелие нет ни понятия, ни даже слова «совесть», на!..
- Навязывание церкви оскорбляет светские чувства атеистов! – восклицаю и давлю своим взглядом протопопа.
А неплохо сказал! Но Савелич, вижу, далёк от разговора: витает уже где-то подле заплаканной молодой вдовы… Он, молча, разливает освящённую в стаканы по самый ободок: себе и Патрону, мне же полстакана - норму. Затем высоко поднимает свой сосуд к окну, вращает, ловя на глаз игру лучей заутреннего солнца, и становится как бы чуточку романтик…
- Нет, отец Савелий: Бодряшкин умней тебя! - берётся за стакан Патрон и встаёт. - Ну, офицеры, помянём за Родину погибших!
Встаём, без чока выпиваем – естественно, до дна. Закусываю хорошенько языком, крепко помня наказ Маруси. Как хотите, злоупотребляющий читатель мой, но водка из загашника в православном храме послабее коньяка «Суворов». Или я так не люблю попов, что мой организм даже градус, освящённый ими, принижает? Савелич уже не закусывает, если не считать просвирок: сидит грузно, как в чернильных сумерках гора. Почему, кстати, православные попы выглядят, будто вовек не постились? Думаю: они питаются очень хорошо, а пашут только на себя и только языком – рассказывают сказочки про Царствие небесное, в то время как их прихожане пашут землю собственным горбом – и на себя, и на попов. Пастыри – ловцы ослабевших человеков. Кто остарел, занедужил, устрашился, запутался в тенетах бытия – пастыри тут как тут. Они страшнее любых охотников с дробовиками, и никто, кроме Советов и, отдадим должное, западных либералов, им грозно не указал: «Охота на людей запрещена!» … Не нравятся мне попы - всех конфессий и мимикрий! Я их, где только можно, разоблачаю научным и бодрым словом, а сам тихо мечтаю: настанет время - религии отомрут, а безработные попы станут музейными служащими в храмах… Свобода от религии – безусловное завоевание советского и либерального строев. Ещё первый в мире супермен и метросексуал, лорд Байрон, прилюдно утверждал: всё зло – от Бога! У нас – заметили? - все служители церковных культов какие-то ненастоящие, как, впрочем, и нищие на их паперти. И сами Христосы-Магометы-Будды, приглядись, какие-то не настоящие. Ну, Будда вообще не в счёт: он, в переводе, «лунный кролик» - скорее повод для иронической улыбки…
- Правильно: верь скорей не в бога, а в начальство! - продолжаю свою мысль уже вслух – опять вырвалось непроизвольно. – На это пятая заповедь прямо указует!
- Окстись, Бодряшкин! – Савелич даже придаёт кресту на животе строго вертикальное положение. – В пятой - речь о родителях: «Почитай отца твоего и мать твою…»
- Неправильный, батюшка, перевод - дословный, а дух статьи русским языком не передан! Это как нашу «женщину-общественницу» переведи дословно на английский, выйдет «публичная женщина». Дух пятой заповеди прямо не адресован к биологическим родителям, ибо, от Матфея сказано: «И враги человеку – домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня».
- Выходит, что ли: «Платон мне друг, но истина дороже», на?!. – вставляет реплику энциклопедист Патрон.
- Так точно! – отвечаю. – Хочешь стать мудрым и нравственно совершенным – ставь истину, то есть Бога, выше любви к ближнему. Под «матерью» подразумеваются люди, равные Сыну Божьему, то есть мудрецы, ибо у Луки сказано: «Матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его». Следовательно, «почитать мать» - слушаться людей, кто более опытен, мудр и справедлив. А это ль не начальство?!
- Тогда, по-твоему, что значит «почитать отца»? – уже натурально бычится в меня красно-фиолетовый Савелич.
- Значит: беречь природу – кормилицу нашу. Под «отцом» подразумевается Отец Небесный, ибо у Матфея сказано: «…отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах». У него же: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их». Вы, батюшка, по должности, «зелёный».
- Савелич «зелёный», на!.. – припоминая нечто боевое, смеётся во весь рот-фронт Патрон. – Гонял я шпионскую «зелень» в тундре, на!.. Будь моя воля, оставил их на стойбищах, в зимовье, отдал их своим лайкам – перевоспитывать трудом, на!.. «Зелёные» хуже кошек! Без государева ума и чина! Лезут в расположение заполярной части, с вертолётов: мороз сорок градусов, а одеты в синтетических куртчёнках, на!.. А мне их спасай от обмороженья, на!.. грузи на большую землю, жги керосин!
- Неверие ведёт к сомнениям, а сомневающийся – плохой гражданин, - пытается вещать Савелич.
Но сегодня не его дискурсионный день!
- Сомнений ложка стоит бочки веры! – отражаю собственным афоризмом. - Легче верить, труднее думать. Даже ваш Иисус против слепой веры. Он прямо осуждает религиозного человека, ибо у Матфея сказано: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного». Христу по барабану – верят ли в него люди, судачат ли о нём, важно ему одно: исполняют ли они предписания Божьи, ибо у Луки сказано: «Что вы зовёте Меня: Господи! Господи! – и не делаете того, что Я говорю?» А вы, служители, хлопочете именно о вере прихожан да о болтовне про Бога, вопреки установкам Христа, ибо у Матфея сказано: «Приближаются ко Мне люди сии устами своими и чтут Меня языком; сердце же их далеко отстоит от Меня».
- Тебе, Бодряшкин, одна дорога - в рай! – совсем уже бежит с поля богословской битвы поверженный Савелич.
- Почему в рай? – самому даже интересно. – А как же моё богохульство?
- Отставить рай! – тут же влез Патрон. – Бодряшкин, я тебя знаю, на!.. В раю, от вечной благодати, заскучаешь, помрёшь второй раз – с тоски!
- Так точно! В раю должно быть скучно. Я бы предпочёл маяться в аду. На белом свете весь тот свет верующему мнится заманчивым и интересным. Но, по мне, интересен только ад! Будь я шумером, не стал бы строить Бабилоновскую башню, дабы залезть по ней к богу в скучный рай. Когда предстану на суд двуединого Бога-Дьявола, спросят: «Ну, расскажи, Онфим Бодряшкин, поведай о сотворённом тобой добре и зле». Ладно, если им там делать нечего, как только меня слушать, расскажу: то, мол, и сё… А в конце добавлю – спецом для Бога: «Твоих божьих тварей, синичек, лютыми зимами на своём балконе кормил свиным салом, овечьим курдюком, крестьянским маслом, калиброванной семечкой подсолнуха и пшеном. Сало, замечу, несолёное подвешивал, свеженькое, дабы не отравились твари. Семечки не жареные сыпал, дабы запор у божьих тварей не случился. Соседи прозвали синичек на моём балконе «толстушками-веселушками»! По редким выходным эти твои, Боже, толстушки-веселушки мне выспаться толком не давали: долбятся в стекло, поют оглашенно, дармового корма требуя, два градусника за окном разбили… Ну, Боже, оценил?» Тогда Бог, ангелам своим перстом указуя на меня: «Этого – в рай!» Увы, черти на мой счёт отдыхают.
- Блаженны нищие духом, - вяло отбивается Савелич. – Ты, Бодряшкин, попадёшь в рай не за окормленных синичек, а поколику духовно нищ.
- Помню-помню эту глупость! Христос в Нагорной проповеди говорил: духовно богатым одна дорога в ад, а Царствие Небесное припасено лишь для духовно нищих. Каково! А как же духовные ценности, о преумножении коих толкуют все попы с амвона и телеэкрана? Сходите-ка сегодня с Нагорной проповедью в школу, в университет, в воинскую часть. Пошлют вас, батюшка, очень-очень далеко - с таким христовым дуализмом! Русский человек не религиозен - только суеверен. Религиозность требует больших духовных затрат, а суеверие – только знаний примет и правил. Русского человека сколько ни обзывай духовно нищим, он не склонен тратить свой дух на религиозность - вредную и очень затратную для него. Впрочем, и про нищих духом у православной церкви неверный перевод уже тысячу лет. Даже в Российской конституции таких откровенных залепух нет…
- Библию по канону переводили не раз, - огрызается Савелич, вздыхая и крестясь на окно.
- Переводили, да не правили. Вы как начнёте править, так сразу раскол – вот и боитесь искажения править. По канону не "Блаженны нищие духом", а "Блаженны нищие ради духа", то есть, блаженны отказавшиеся от имущества ради моральной чистоты.
- Значит, - вставляет Савеличу Патрон, - обирали верующих по уставу, на!..
- Так точно! «Нищие духом», кстати, отнюдь не означает «смиренные», как трактует наша церковь.
- Опять ты о мздоимстве служителей… - клокочет почти что про себя Савелич и вздыхает… - Несчастный - в детстве не доел…
- Священнослужители ваши и не религиозны, и не суеверны, зато стяжатели – поспорят с олигархами, которым служат! Да, я не доел! И ненавижу стяжателей всех мастей и мимикрий. Попы в России не пройдут! Русский добрый народ не придумал бы бытовую сказку «Жадный поп» на пустом месте.
- Напомни-ка сказочку нашему отцу! – зажигается Патрон.
- Есть, напомнить! "Жил-был поп, имел большой приход, а был такой жадной, что великим постом за исповедь меньше гривенника ни с кого не брал; если кто не принесёт гривенника, того и на исповедь не пустит, а зачнёт страмить: - Экая ты рогатая скотина! За целый год не мог набрать гривенника, чтоб духовному отцу за исповедь дать, ведь он за вас, окаянных, богу молится!" Один раз пришел на исповедь солдат и положил медный пятак. Поп взбеленился: - По б-ям да по кабакам носить, небось, есть деньги, а духовному отцу одни грехи тащишь! Ты про эдакий случай хоть украдь что да продай, а священнику принеси, что подобает: заодно уж перед ним покаешься и в том, что своровал; так он все тебе грехи отпустит…» Продолжать, батюшка? Сказка, заметьте, не волшебная – бытовая. Поп-стяжатель – это для русского народа быт.
- А ну, майор, – продолжает нагнетать Патрон, кивая на стаканы, - поддай-ка отцу жару, на!..
Когда поблизости Маруся, Патрон Савелича почём зря гнобит – и сам, и, по армейской привычке, науськивает своих лаек. И покусаю Савелича, на!..
- Есть, поддать!
Разливаю: себе – последнюю. А после занюха освящённой поддаю в сторону фиолетовой горы:
- Любая известная религии – идеология слабаков и маргиналов. В христианстве вопиющая маргинальность: люди отказались от своих отцов! Религия несёт, закрепляет, освящает рабство душ. Только протестанты смогли чуть-чуть цивилизировать христианство. Церкви – носители ценной, но неизбежно и быстро устаревающей культуры. Вот и вся их польза для людей. Кому, для чего нужна сегодня церковь? Только богатеям нужно, во избежание протестов, дабы бедные люди хотя бы иногда стояли рядом с ними в одной очереди в храм божий: это снизит у бедняков остроту осознания социальной розни, остроту ненависти к дворцам и жирующим детям имущих. Русской православной церкви власть имущие всегда заказывали тёмный раболепный управляемый народ. Характерно: церковь никогда не поощряла самостоятельное чтение библии прихожанами – это, чтобы народ не читал и не думал. А уж подобострастие к Христу и светской власти мы им втолкуем в храме. Вы говорите: христианин свободен, живёт по своей совести. А сами бессовестно заставляете прихожанина жить в вечном страхе, что после смерти он не спасётся, если не будет вести себя по вашей указке, - и это свобода? Вы уничтожаете инакомыслящих – это свобода? Христианство – религия денег, царство Мамоны. Золотой Телец – главный конкурент Бога, и легко его имитирует и даже заменяет совсем. У вас имеющий деньги равен Богу. Поклонение дающим власть и преимущества деньгам началось, конечно, ещё до возникновения церквей, но возведено в культ - в Евангелии. Массивных объёмных малочисленных и потому довольно отстранённых от повседневной жизни людей богов, какие были у язычников, заменили плоскими лёгкими удобными и многочисленными иконами, а изображения Бога – текущего властелина и, как правило, владельца самого большого капитала - перенесли на денежные знаки: сначала на монеты, позже - на бумажные деньги. Чем больше у человека денежных знаков, тем, значит, он сильнее любит Бога, тем он выходит богоугодней. Людей без денежных знаков для церкви не существует: изображающий Бога капитал - есть, людей как таковых - нет. Такой Бог-деньги сегодня нужен только священнослужителям – для пропитания. На деньгах нужно изображать зверушек, бабочек, цветы…
Савелича побил сегодня! Но - труба зовёт! Где ты, моя пятиконечная Маруся, награда победителю в дуэли?!
«Разрешите выполнять?» «Разрешаю! Держи хвост колёсиком, Бодряшкин!» Выхожу, стараясь печатать шаг и не отклониться по вертикали даже на освящённый в храме слабый градус. В дверях задним ухом слышу Патрона:
- Закончим, протопоп, некролог, на!.. Включай диктофон. «В лице усопшего народ потерял выдающегося наставника и командира…»
- Давай «православный народ потерял»…
- Отставить «православный», на!.. А татарву с башкирами куда?.. Безбожных сыроедов-чукчей?..
Глава 3. У врат в «Шестой тупик»
Еду с Марусей рядышком. Чую её свежий запах, любуюсь профилем… Она переоделась в приятного салатного цвета блузончик с длинным рукавом, зелёно-дымчатые джинсы в золотистую заклёпку, перетянулась широким офицерским ремнём, сразу подчеркнувшим талию и крутые бёдра, а на ногах - высокие оливково-зелёные кроссовки мягкой кожи. На Марусином бюсте, при всегда развёрнутых плечах, блестит значок заслуженного мастера спорта. Из украшений ещё только жёлтая ленточка в косе да косыночка винтажная - пришлась к лицу и попала в цвет к кроссовкам, мне на большую радость! Ещё мелочь для вас, дотошный читатель мой: когда Маруся садится за руль, то свою косу, дабы не пропадала в безвестности за спиной, не тёрлась обо что попало и не мялась, опускает по груди и, смотав конец в аккуратненький рулончик, засовывает в карман, а если нет подходящего спереди кармана, загибает кончик между ног, под тёпленькое место… Нет, что хотите, а коса Маруси значит куда больше, чем хвост или даже обыкновенная конечность! На душе моей птички поют! В кои-то веки Маруся надолго рядом! Еду и болтаю с ней о… – даже вспомнить не могу сейчас - о чём… Однако, к делу.
С Клинического проспекта сворачиваем на Больничную улицу, и сразу за госпиталем ветеранов и пристроем к нему – моргом, и пристроем уже к моргу - ветеринарной лечебницей, поворот в Инвалидный переулок и уже по нему до заасфальтированной петли у городского кладбища, называемого издавна «Шестой тупик». Когда-то это была окраина города: здесь разворачивался на кольце трамвай № 6 и кондукторы, по расписанию, законно обедали в столовке. С обеих сторон дороги стеною восстают пыльные бурьяны. Они куда повыше будут самой Маруси, и потому всякой посетитель кладбища ощущает себя немножко партизаном - невидим, по кривой траншее с опаской пробирается он к заветным воротам. Замечу, и на территории самого кладбища это сладкое для русского человека ощущение партизанства не оставляет смельчака: здесь ещё та чащоба с буреломом, овраг с землянками и норами, везде нарыты - сродни танковым окопам - ямы, мёртвый пруд с метаном, дикая гнездится на берёзах птица, грибы поганые, кострища… Это я ещё комариное болото опускаю! Над серым полем бурьянов, им в тон, возвышаются кроны американского клёна Acer negundo – заклятого вражины русских городов. Сей ацер негундо столь ядовит и вонюч, что листья его могут поедать лишь гусеницы карантинной АББ (для моего читателя-натуралиста, обожающего насекомых, поясню аббревиатуру: американской белой бабочки, и гусеницы её сами в густых и ядовитых волосках). Кое-где в бурьянах можно разглядеть кусты и несостоявшиеся деревца, верхушки столбоподобных кольев и ржавых труб, гнутые уродцы строительной арматуры – как без них, обломки бетонных плит, свалки битых памятников, кучи засохших перемятых до неузнаваемости венков и прочих гнетущих взор отходов непрерывного кладбищенского производства. Зато на автостоянке сияет микроавтобус голландского TV!
Припарковались. Маруся из багажника достаёт загодя уложенный волшебный рюкзачок, полипропиленовый увесистый пакет и бейсбольную биту с олимпийской символикой. Да-да, тридцатидюймовую ивовую биту с рукояткой, покрытой тёмно-зелёной полимерной обмоткой, дабы Марусина цепкая рука не соскользнула. Биту засовывает, следом за косой, себе за спину, под ремень. Рукоятка биты торчит из-за плеча, как меч у самурая. Я:
- Собак отгонять?
- Не только…
Становится неловко даже: я без всего, не считая диктофона, а Маруся в экипировке, как скифская амазонка, ступившая из плавней на тропу войны с римлянами в причерноморье. И цвет получился маскировочный: поди, разгляди её в бурьянах или в кладбищенском подлеске! Помощь носильщика мне предлагать ей не след, проходили: Маруся не даст ничего своего нести. Трогаемся в путь.
У ворот царит воскресное оживление. Нищенствующих – целая толпа. Войны нет, а попрошайничают по-военному. «Золотая рота» стоит, сидит и лежит профессионально, по установленному начальством и «смотрящими» ранжиру, и просит милостыню не словами, а всем страстотерпческим своим видом. Начальство у «золотой роты» строгие, могут поколотить даже инвалида-колясочника. Выручка в попрошайническом деле зависит от привлекательности созданного внешнего образа и качества актёрской игры. Больше всего подают детям, беременным и инвалидам. Конкуренцию им составляют старики. Нищие долго не живут.
Вот убогонький расхриста на ремонтном костыле, с жестоким свербежом и почесухой во всех частях крюченного тела, без всякого зазрения совести косит под слепого Лазаря и своим тягучим неумелым песнопением неведомых стихов прельщает сердобольный народ на подаянье. Рядом с расхристой стоит напарник: мелкий пацанёнок с завязанными чёрной тряпкой глазами и протянутой слабенькой рукой, без интонаций, заученно бубнит: «Мне мама выколола глазки за то, что хлеба не принёс. Мне мама выколола глазки…» В двух шагах ещё один готовый заслуженный артист: «нищий» с искусственным бельмом, а его глаза, ноздри и губы заляпаны гноевидным кремом для привлеченья мух; он весь будто изнурён надеждой подаяний. Вот где таланты пропадают! На попрошаек хоть санитаров с носилками вызывай!
Отмечу, как разведчик жизненной фактуры: даже от бутафорской толпы нищих лучше держаться куда подальше – она опасна воровством, заразой, нервотрёпкой и проч. и проч. А нельзя обойти, тогда попробуй соригинальничать и «уронить» попрошаек в собственных глазах. Оскара Уайльда раздражал оборванец: клянчил милостыню под окнами писателя. Тогда Уайльд вызвал портного и заказал пошив точно таких же лохмотьев, но из добротных тканей, дабы вид оборванца впредь не оскорблял его эстетических чувств… С попрошайками пора особо разобраться!
Тут из-под воротной арки выплывает тётка, со статью и убранством нынешней купчихи: вся в драгметах и прибамбасах от кутюр позавчерашних, с новомодной сумочкой на перегибе полненькой руки; протягивает братии достойную себя купюру, с нажимом громко над головами произносит: «На всех!» Золоторотцы, кто услышал, набегают: «На всех! На всех!» - и, не без пререканий и толчков, шустро так купюру разменивают, делят сравнительно честно – опять же по ранжиру - меж собой, и уже сплочённой кучкой направляются цыганок с выгодного места отогнать. Ромалы в цветастых юбках пристают ко всем, липнут, как банные листы, тянут за одежду, проходу не дают, теснят обречённых доноров к самым бурьянам, а их дети грязные то ль играют, то ль дерутся – не поймёшь, но так вопят, будто самих покойников хотят второй раз казнить истошным и нерусским звуком. Не кладбище - концерт! А на меня нацелилась, увешана златыми кандалами, жирная и низкая цыганка в семи разноцветных юбках, с замызганной колодой карт в руках. Вот подплывает, точно баржа, гипнотически сверля меня чёрными очами и с пряною улыбкой во весь ярко накрашенный рот: «Пагадаю, дарагой!» Мама родная, кем б ты ни была: а в пасти золотых-то понатыкано зубов, ну как у крокодила! Это ими гадалка собралась точить на меня елей? У цыганок отработана метода: говорить, говорить и говорить что попало до тех пор, пока жертва, тужась уловить в бессмысленностях смысл, ни перестанет совсем соображать. Именно так, беспорочный читатель мой, бравый солдат Швейк перекрашенных дворняжек продавал за чистопородных псов.
Дабы пресечь обычные разводы, первым говорю построже:
- Укажешь говорящую могилу – награжу, не знаешь – прочь!
- Э-э-э, залатой, зачем тебе магила?! Сам такой красивый! Толька нет залатой мэдаль на грудь. Дай, пагадаю на мэдаль…
Медаль вторую ой как хочу - вот угадала, пакость! И я в такую дичь с наслаждением пальнул бы из Макарки - чуть повыше головы! С непроницаемым лицом, жирную цыганку прохожу насквозь…
Маруся, тоже без видимых эмоций, щедро раздаёт из сумки пригоршнями конфеты, печенье в пачках, а особо жарой и пылью измождённым бойцам-золоторотцам подаёт и минералку. Её облепляют дети со всех сторон, кроме верха: заодно мальчишки норовят потрогать биту, девочки - косу. Зоркие, из последних сил, старухи стоят на солнышке рядами и Марусе бьют поклоны, благодарят и славят, но всё выходит как-то понарошку: они, видно сразу, колючие и обозлены на весь белый свет - их никому и ничем уж не задобрить. Какие старухи перегрелись, те отсели в тенёк под ограду кладбища: они все жуют с равнодушием коров и смотрят в никуда. Крестятся на Марусю из колясок инвалидных старики – эти выглядят куда добрее, натуральнее старух и как-то понесчастней. Мне, тоже по жизни сердобольцу - кошки без дела не обидел! - становится перед увечным всем народом даже капельку неловко, что ничего не прихватил со стола у Патрона и не догадался прикупить в киосках у автостоянки. Отхожу…
Пробегаю, мельком, рекламные щиты – их много и пестрят.
К слову, реклама агентств и бюро ритуальных услуг всегда мне нравилась своим бодрящим креативом. Рекламировать похоронные услуги и товары нелегко: уж больно тема щекотлива, да и наши беззаботные люди при жизни никак не склонны задумываться о собственной смерти, а, главное, о том, что произойдёт практически, когда она непрошенной заявится с косой. Я бы отметил четыре составляющих успеха рекламы: юмор, лирика, солидность, перспектива.
На самом видном месте утвердилось общество с ограниченной ответственностью, похоронная контора «Земля и люди» - знать, это «крыша» «Шестого тупика». Заманчиво их «Изготовление памятников в кредит или по бартеру на…» - и следует пренеожиданнейший список меняемых товаров и услуг, есть и скидки: эти люди явно с кругозором!
На вытянутом дешёвеньком щите, прикрученном к забору, тоже достаточно выгодное предложение: «Фирма «Могила плюс»: гробы напрокат»; только портит вид старая надпись «Добро пожаловать!», коя проступает через облупившуюся и выгоревшую на солнце краску.
Вдоль дороги, прикрывая бурьяны, гигантский - как шагает из небес на землю - щит на двух ногах-ходулях из железа: «Если Минздрав вовремя не предупредил вас, звоните в Бюро ритуальных услуг «Товарищ»».
А вот, на другом щите в форме умилительной белой кошечки с вострыми ушками, начертано совсем уже в цивилизованном ключе: «Вашей собаке – не собачья смерть! Организуем запоминающиеся похороны домашних питомцев и друзей: от червяка до крокодила. Закажите для своего «петса» траурный эскорт, распорядителя церемонии в черном смокинге и котелке. Гроб сопроводит монах ордена Св. Франциска, который считается покровителем четвероногих тварей, а также плакальщики или духовой оркестр. Закажите ежедневную доставку цветов на могилу «петса» и подарки на Рождество животным в приютах Непроймёнска от имени почившего». Снизу, однако, чёрной краской, как рука достала, приписка-граффити, видать что, конкурента: «Врут! Не могут даже организовать по канону правильное отпевание животных».
Рядом не щит, а настоящий хит: «Хороним любимые компьютерные блоки и серверы, заражённые неизлечимыми вирусами». Между железных ног щита стоит перевозная будочка с надписью: «Виртуальное кладбище». На крыше будочки уместились дюжина крестов – православный, католический, староверов, крест-свастика, крест-молот с серпом, или нет, это, наверное, не крестьянский серп, а мусульманская луна; и конечно, целая россыпь стелл – красная звезда, звезда Давида; тут же прибит смешливый и грызливый Лунный кролик с поставленными вопросиком ушами и без признаков хвоста – Будда. Надо заглянуть и копнуть: может, нарою среди глюков сервера искомый «голос»? Заглядываю в будку: сидит девица с фиолетовыми волосами и веками, с выпепеленным лицом и мертвецки-серыми губами, листает глянец, зовут, - для публики, конечно, - Стелла. С нескрываемым презрением разглядывает Стелла мою квадратную голову: помехи, отвечает, бывают, и типа голосов из-под земли, но смутно, как НЛО, чётко пока не слышали и на мониторах не наблюдали – но «голоса» вполне могут быть, только для их обнаружения нужно сначала сформулировать техзадание, купить оборудование и разработать специальную программу… Заключим договор, оплатите - попробуем…
Спасибо! Ещё я пепельным Стеллам бюджетных денег ни платил!
По соседству какой-то гримёрно-костюмерный баннер: «Товарищество на вере «М. Припаркин и Ко.» - суперубранство в последний путь: наводим от простенького сельского румянца до карнавального макияжа; делаем предохраняющие тлен мавзолейные прививки; причёсываем, бреем, стрижём ногти; сводим неприличные татуировки; придаём, на вкус распорядителя, требуемое выражение лицу покойного; изымаем золотые зубы и коронки в память; облачаем тело в модное одеяние или, напротив, в винтаж… Более 100 услуг!»
Дальше по дороге, безымянным самозванцем, кривоногий и косой, оборванный весь баннер: снизу он обклеен листочками розового цвета: «По этому телефону можете заказать приятные заупокойные речи и напутствия усопшему, тексты песен, сонетов, тостов и нанять профессиональную команду поминальщиков». Там же висит дармовая объява: «Набираем агентурную сеть: вербуем агентов по кастингу и «источники» информации о покойниках из моргов, от милиции и «скорой помощи», от соседей». Сию заманиху изучают две старушки, беседуют: «Весной - своими глазами! - агент и агентесса из конкурирующих похоронных контор на лестничной площадке в кровь передрались за тело: «Мой «подснежник»! Я первый приехал»! «Мои мусора тело из снега доставали, регистрировали, значит, мой»! «Ты нелегалка в ритуале»! «Теперь это наш район»!..
По соседству взмывает в небо щит похоронной конторы «Птица Феникс». Это в обрядовой научно обоснованной культуре самый шик! Сия птица обещает хоронить по сказочным сюжетам, в хрустальные гробы, сооружает ковчеги для нагробных флагов с применением вексиллологической символики, проводит мумифицирование тел, возит в модных катафалках-иномарках, привлекает искусных церемониймейстеров с флагами и звуковыми сигналами и опытных обрядовых поэтов, возводит достойные архитектурных конкурсов некрополи, предлагает на выбор любые символические атрибуты и обрядовый декор – ансамблевый во всём подход, а у тех, кто жаждет послужить науке и просвещению, изымает органы в анатомический театр Непроймёнского медуниверситета. Красота! Сам рядом ляжешь! Правда, весь низ щита с Фениксом обклеен партизанскою листовкой с гребёнкой отрывных телефонов: «На кладбище завёлся трупный вампир из группы риска. Он способен заразить тело вирусами через кровь. Кому нужны прививки…»
Ещё один щит, внушающий уверенность: «Храните «гробовые» только в нашем банке», - вещает розовощёкая старушка, с улыбочкой и пачкой банкнот в руке. Свою денежку она, не глядя, передаёт через плечо, надо полагать, ангелу-хранителю, кой возвышается за её спиной. Крепкий такой вышел ангел, без сентиментальности, одетый в чёрный пиджак с галстуком и большие ястребиные крылья. Всем же не внявшим сей миленькой старушке, обещают всего лишь «кредитование похорон под божеский процент».
Дешёвенький щиток, скорей фанера: «Студенты Непроймёнской консерватории: создадим достойный фон проводам в последний путь. Живая музыка и певцы: духовые, струнные, ударные, меццо-сопрано, баритон, бас, хор. Репертуары - классический и оригинальный». Снизу приписка фломастером: «И простые студенты из ближайшей общаги: всегда готовы помянуть хорошего человека. Телефон…»,
Частокол однотипных и односложных простеньких щитов: «Кого похоронить дёшево и сердито?»; «Срочно страхуйте свою жизнь или, на худой конец, здоровье!»; «Для халявщиков: вклад «Наследник»», «Пуленепробиваемые бронированные гробы китайской компании…», «Памятники и ограды для глав администраций и депутатов», «Мемориальные комплексы и некрополи для цыган. Дворцовая архитектура», «Парадный бронетранспортёр с лафетом для доставки гроба в зал прощания», «Новация! Древнерусское погребение в кургане», «Перенос захоронений с «Шестого тупика» на вновь открытое еврейское кладбище», «Хороним субкультуры: для рокеров – гроб, обитый кожей, с молнией наискось и цепями; для готов - …», «Надгробные флаги: зажимы, обивка «вгладь», ансамблевые принты, вышивки, клеевые печатные и вышитые аппликации, шнуры на тесьме, выпушки и двусторонние симметричные рюши, художественные вышивки любых эмблем и орнаментов», «Выселение покойников с погоста по решению администрации или суда», «Гробы-коконы (очень популярные в Германии)», «Погребальная ладья – рыбацкий шитик с двускатной крышей, в стиле евро- или древне-русской похоронной культуры. Сплав по любой реке»…
Да ну! Кроме замаранных неаккуратно «Добро пожаловать!», всё это морально устарело, а с этикой вообще труба! А для говорящей могилы, думаю, как раз важна этика, мораль! Разве что, пожалуй, вот эта брутальная рекламка под красочным изображением длинноволосого, как хиппи, сияющего в экстазе пианиста за белым ослепительном роялем, в куртуазном снежно-белом смокинге, с чёрным треугольником платочка из кармана, при белой бабочке на шикарной чёрной шёлковой рубашке: «Умирать, так с музыкой погромче! Если вы предполагаете, что усопший попадёт непременно в ад, есть действенное средство прогнать от него всех чертей! Закажите музыку буги-вуги и рок-н-ролл! Чертям, обещаем, тошно станет!»
Ладно, для вас, иногородний читатель мой, представлю ещё карту туристического маршрута по «Шестому тупику». Это, в размерах, почище Бородинской панорамы будет: красочное панно, по верху густо обсиженное неразумной крупной птицей, упёртое швеллерами в самое, кажется, небо. Правда, если смотреть от входа, то есть снизу, от земли, небо упирается в болото, судя по топографическим значкам. Посредине кладбища два серо-водородных озерца, как два жёлто-зелёных драконьих глаза взирают гипнотически на туриста-жертву. Светлый нос – центральная аллея. Морщины – дорожки боковые. Рот – заасфальтированная площадь. Шевелюра, борода, усы представлены обильно тёмно-зелёным лесом и кустарником - они покрывают четыре пятых кладбища. Овраг перерезает наискось всё лицо «Шестого тупика», от уха до уха, как полагается шраму от косого удара саблей. Внизу скромный ценник столбиком в три графы: номер экспоната (читай: могилы) – почившее в бозе лицо – цена за осмотр и комментарий экскурсовода. Всё как европах, здесь мы не отстаём! Только на Лондонском, к примеру, кладбище за подход к могиле Карла Маркса, первого марксиста-русофоба, берут по три фунта стерлингов с каждого турноса, у нас – по-людски!
А вот, наконец, присоседился оригинал! Будочка размером с деревенский сортир на двоих стоит себе на отцепленном прицепе к легковому авто, на самом солнцепёке. Над дверцей художески исполненная надпись: «Последнее слово», индивидуальный предприниматель Пронус Умрихин, сочинитель эпитафий и автоэпитафий.
О, здесь есть материал, где развернуться: автоэпитафии на надгробной плите – это, бессмертный читатель мой, почти что говорящая могила!
Отвлечёмся… Пронус Умрихин – самый известный местной публике непризнанный поэт. Сколько заразных афоризмов и анекдотов напустил он на беззащитное население Непроймёнска! Дух захватывает, когда вижу такого человека! Это метеор, комета! Русская тройка против него – сущий тормоз. Самотворящая голова Умрихина летит далеко впереди хвоста, а слушатель-читатель-зритель всегда остаётся где-то позади, в звёздной пыли, оставленной летящим в неведомое поэтом. Он то на твоих глазах варит сталь новых русских слов, то улетает в Антарктиду поклоняться серебряному пингвину… Он вечный двигатель, в норме он обычно возбуждён, с людьми - навязчиво словоохотлив. Мне даже непонятно: как поэт Умрихин может уместиться в будке из фанеры, когда его мир – Вселенная? Умрихин законченный провидец: вот сейчас войду, и он своим поэтическим взором в миг явственно узреет на моей груди медаль. Родители назвали его как-то ретроградно – Проном; тогда, подрастя, он, дабы сменой имени не обидеть кормильцев, приделал латинское окончание мужского рода, и с тех пор пристаёт к астрономам всего мира с просьбой назвать своим звучным именем Пронус какую-никакую новую галактику, туманность или на худой конец яркую звезду, но только не мёрзлую планету или, тем паче, спутник! Здесь, в будке, в духоте, он торчит, конечно же, на подработке – самом почтенном занятии для русского поэта.
По приставной лесенке захожу, стучу построже: с поэтами строгость завсегда нужна! «Прошу!» Так и есть: поэт Умрихин собственной персоной. За пятьдесят немного, худенький, блондинистый, курчавый, с острыми локтями из-под радужных цветов рубашечки с коротким рукавом, с приподнятой как бы в приятном изумлении белесой бровью и отсвечивающим из-под неё водянистым глазом – под второй, верно, ужалила оса, и поллица Умрихина несвоевременно распухло и перекосило. Сам сидит на табурете, у откидного столика, как в купе жд-вагона, напротив тоже зелёный табурет, непритязательный, какие колотят заключённые в столярных цехах на зоне. Давненько я на табурете не сидел! Усаживаюсь с удовольствием, предвкушая простые удобства и интересный разговор, да только оказался табурет расшатан. Делаю вид из себя, официально представляюсь и первым делом уверяю поэта, что знаком с его творчеством не понаслышке и, мол, ценю, почти как Александра-нашего-Сееевича, и проч…
- То ли ещё будет! – взлетает к фанерному потолку поэт Умрихин с одной моей хвалебной фразы. – Сам никак ни нарадуюсь творческому взлёту на новой теме. Сами видите: творю, засучив оба рукава! Сейчас я, как никогда, приношу реальную имиджевую пользу государству, несу высокую культуру в частично живой ещё народ.
- Пользу несёте, значит, и начальству, и народу?
- Всем, товарищ Бодряшкин, всем! Здесь все равны! На «Тупике» меня озарило: как можно расцветить наш сирый вещный мир! Вы хотя бы представляете, как в кладбищенском хозяйстве мы отстали от ведущих стран?
- Куда ведущих? – спрашиваю, вырвалось непроизвольно. – На кладбище, в могилу?
- И туда! Пора уже России отличиться по части похорон и обустройства кладбищ. Зелёная тоска обуревела моим сердцем, когда я узнал, что ни одно российское кладбище опять не вошло в десятку самых известных в мире! Для чего жить, если сгинешь, и даже места твоего захоронения не вспомнят? Тогда я ринулся сюда и…
Далее поэт Умрихин весьма дельно для постмодернистского поэта рассказал о новейших стилевых течениях в похоронном деле. Прошёлся первым делом, как художник, по декоративной части, по эстетике интерьеров похоронных объектов и изделий для проведения церемоний и процессий: важно, оказалось, получить их индивидуальный, системно насыщенный символикой и легко идентифицируемый облик, благоприятно воспринимаемый пока что ещё живым населением. Отечественные кладбищенские скульпторы, увы, держатся евростиля, посему у нас преобладают католические образцы. Где, спрашивается, в архитектуре памятников темы русской лирики? А как умрёт православный наш поэт - зароете его под католическую глыбу? А тема русской армии? Когда одинокая красная звезда из символики ушла, что осталось? – пусто! В архитектуре похоронных зданий вообще полный застой. Куда начальство смотрит? Будто само оно вечно и не желает быть похороненным триумфально, на века. Что Непроймёнск! – во всей стране нет ни одного зала прощания с государственной, с ведомственной - даже с военной! - символикой. Вокруг заслуженного гроба - унылая безликость! Где обрядовое общение с архитектурой? Вы, может быть, всерьёз полагаете, что эти каменные облицовки, или современные пластические формы, или текстильный драпировочный дизайн способны поправить дело? А кричащая убогость памятников, а неоригинальность в их объёмной пластике! Типовой архитектурный стандарт на кладбищах выглядит ужаснее «хрущовок» в городах. А ведь на всех архитектурных и дизайнерских факультетах преподаётся макетирование и проектирование малых архитектурных форм – и где же теперь снуют эти дипломированные толпы мастеров? И проектов семейных памятников, семейных склепов и усыпальниц практически нет, а спрос – как городская очередь на муниципальное жильё. В России уже ни прожить, как в земном саду, ни умереть красиво! А уж до обрядовой стандартизации похорон мы вообще вряд ли доживём. За державу обидно! Получаемся «Иванами, не помнящие родства»…
- С гробами-то хотя бы у нас всё в порядке? – спрашиваю поэта Умрихина из чистого любопытства. – Перспективы есть? Леса, вон, до сих пор полно.
Отнюдь, снижает тон рассказчик, ударяясь в ретро. Ещё Петр I своим указом запретил изготовление домовин – долблёных из цельного ствола гробов – дабы не переводить понапрасну лес, нужный для строительства флота; гробы стали делать из пилёной доски и украшать драпировками. А указом Правительствующего Сената от 2 декабря 1723 года вообще запрещено хоронить в дубовых гробах. Сообщение об этом Сенат разослал во все епархии России: «О неделании дубовых гробов. Его Императорское величество указал, хотя дуб к непотребным и ненужным делам рубить весьма запрещено, однакож и за таким прещением, ещё являются гробы дубовые. Того ради из Синода во все епархии послать подтвердительные указы, дабы священники нигде и никого в дубовых гробах не погребали». Также было запрещено изготовление и долбленных сосновых гробов. Их разрешалось делать «токмо из досок». С тех пор гробы начали колотить в частных мастерских, а также в ведомственных: военных, морских, тюремных - для своих умерших. На гробы шла древесина самых дешёвых пород: березы, ели, сосны. Исключение делалось только для знатных особ. Для них гробы пилились из доски дорогих пород, украшались резьбой и накладками. Гробовые мастерские располагались в разных частях города, как правило, недалеко от церквей. Причт – церковные служащие - за скромное вознаграждение, частенько сообщали гробовщикам о тех, кто умер в их приходе. С появлением в XVIII веке общегородских кладбищ, мастерские стали размещать и на них. Рекламой заведению служили выставленные в окнах и у входа гробы. Это вызывало недовольство обывателей. Известен случай, когда вновь назначенный генерал-губернатор Москвы, Ростопчин, сразу заслужил уважение горожан, своим приказом запретив выставлять гробы на всеобщее обозрение. Форма дощатых гробов со времен Петра I не претерпела особых изменений. В её основе рыбацкий шитик. Сказанное относится к захоронениям христиан. У восточных российских народов традиция хоронить в гробах прижилась значительно позднее, да и то в местах, где проживало много христиан, а также в северных районах, где дерево не было таким дефицитным материалом. Сегодня рынок забит абсолютно безликими гробами - зарубежного и отечественного производства. Это справедливо как для навороченных и дорогущих гробов из массива дерева – «элиты», так и для «эконом-класса». Образы деяний во благо Отечества и символика гражданства и гордости российской в гробах никак не отражены. Грустно умирать в России, господа!
- Ну, вы-то, наконец, порядок навёдёте – в части эпитафий и вообще, - бодро говорю, возвращаясь к своим осинам. - А, пиша эпитафию, вы общаетесь с душой умершего?
- Самый ходовой вопрос! Если бы на табурете сидели не вы, а дева с бюстом третий… нет, лучше четвёртый номер, или дама с пятым, я бы запел: о, да! общаюсь! – придвинулся вплотную и понёс про душу… Но вам, представителю админа, отвечу как поэт на плахе: что-то «там» всё же есть! Или кто-то. Иной раз вижу или чую.
- Ну это, может, вы?.. – делаю характерный жест по горлу.
- Нет-нет: я теперь мало-средне пьющий.
- Значит, это животный страх. Над чем сейчас работаете?
- Вот, можете взглянуть на последние образцы.
- Лучше прочтите сами: вы поэт! Давненько вас в живую не слышал. Местечко здесь для хорошего чтеца, конечно, не ахти…
- Как – вы помните? – как прикрыли поэтов и ораторов в городском парке? Теперь читаю только на «кооперативах» банкетах да на банкетах у «жирных котов» - судьба русского поэта…
- Материальная судьба русского поэта совсем не оригинальна. В америках-европах материально преуспевающих национальных поэтов тоже нет: как сам бывал – не видел ни одного.
- Поэтому русские поэты не рвутся в диссиденты. Вот, извольте, эпитафия на главу администрации района, вчера похоронили. «Когда я отказался вступить в партию «Недогоняющих», меня согнали с должности и в непонятно откуда вспыхнувшей ненависти обещали вообще зарыть. Я ещё подумал: ну, зарыть – это в переносном смысле, сказано в пылу. Как же: закопали в прямом смысле. Теперь сожалею: зачем столько лет пахал на губернское начальство, жилы рвал, особенно на гиблой ниве публичного бодризма жителей дотационного района. И всё же я не конченый лакей, и умер стоя!»
Я не полит, но в государственные рамки заключённый! Услышав в тексте эпитафии про бодризм, я чуть было с табуретки ни навернулся прямо на занозный пол. Триумф! Моя работа не пропала зря: термин «бодризм» и сам новый стиль работы с народом утверждается во властных структурах и овладевает начальствующими умами, о поэтических - молчу. В убогую даже душегубку «Тупика» влетела ласточка идеологии бодризма и свила здесь гнездо.
Тут, убедившись в произведённом на меня впечатлении, поэт Умрихин берёт из стопки следующий листок формата А4. Читает: «Я была ещё не старуха. Но кому-то понадобилась моя квартира в старой части города, и меня, чтобы не нянчиться, «расселили» сразу на кладбище. Прохожий, я, как христианка, простила своих убийц, ты - как знаешь».
Берёт ещё листок. «Мы, супруги Зепаловы, умерли в один день. А в жизни оказывались в тупике пять раз. Первый – когда началась перестройка, и мы потеряли счастье, покой и буквально всё материальное: дипломы, работу, квартиру, дачу, сбережения… Второй – когда, вступив в партию патриотов, с антинародной властью боролись изо всех своих сил, и силы закончились. Третий – когда дети выросли, усмехнулись и ушли служить начальству, оставив нас одних - стареющих, больных, без имущества и денег. Четвёртый – когда вернулись дети и сказали: у нас тоже ничего нет, это конец. Пятый – когда и государство в барачной развалюхе «дома престарелых» бросило нас задыхаться в дыму пожара. И вот мы, наконец, в «Шестом», последнем из тупиков. Как мы устали жить…»
- Ну, батенька мой!.. Вы поэт – а столько пессимизма! А есть нечто пободрей, но чтоб не очень?
- У меня большинство таких. Вот редактирую автоэпитафию, к обеду должны забрать. Инженер заводской, не дотянул до пенсии четыре дня. «Прохожий, спроси, как я жил? В голове – чужие принципы, на макушке – кислотная плешь, в глазах – дрянные линзы и телевизор, на шее – семья-кровопийца, в сердце – измена, в желудке – язва от консервантов, в печёнке – коллеги и приятели, в позвоночнике – совсем необязательный радикулит, на коленях – синяки от долгого стояния, на душе – тоска и неуют, в карманах – мошенники и воры… И много я потерял?»
Тут меня посещает смешливая мысль: беспощадный реализм роднит эпитафии с надписями на стенах в общественных туалетах. Действительно, где, как ни на толчке или перед смертью человек рискнёт рассказать голую правду о себе и о настоящем своём видении мира? Здесь человек гол, одинок, и становится «другим».
- А что пишете, когда на покойника и писать-то нечего? -
- Тогда пишу коротко, общо, но жизнеутвержающе, что-нибудь: «Отнятый у грядущих несчастий».
- С стиле бодризма… Вы с этим стилем знакомы?
- С ним любой знаком. На надгробье самобытного русского философа Григория Сковороды написано: «Мир ловил меня, но не поймал».
- А импортные эпитафии есть? Кондовые, дабы сразу ясно становилось: кто эти буржуи из себя такие. На Западе есть классики по антологиям?
- Есть кондовый классик по псевдоавтоантологиям: Эдгар Ли Мастерс, поэт из Спун-Ривера, США.
- Давайте классика псевдо! Классики везде одинаковы: им и в Америке можно доверять.
Тогда поэт Умрихин уже наизусть, да ещё с кальвинистским пафосом, декламирует:
«И для нашей страны, и для человечества,
И для каждой страны, и каждого человека
Полезней внушать не любовь, а страх.
И если наша страна скорее
Пожертвует дружбою всех народов,
Чем откажется от богатства,
То и человеку опасней терять
Не друзей, а деньги.
И я срываю завесу с тайны
Извечного недовольства:
Когда люди кричат о свободе,
На деле они жаждут власти над сильными.
Я утверждаю – народ ни на что не годен
И ничего не добьётся,
Если мудрый и сильный не держит розгу
Над тупыми и слабыми».
- Американская социал-дарвинистская жесть! – возмущаюсь я, вырвалось непроизвольно. - Совершенно не наш путь: в России социал-дарвинизм ведёт к революции. Это вещает Мамона через уста хозяина западной жизни. К тому же персонажей сей лжеавтоэпитафии Мастерса у нас поймут как…
- Мудрый и сильный – это начальство, а тупой и слабый – народ, - соображает поэт Умрихин.
- Вот именно! Народ не доводи! Негоже разделять народ и начальство: они у нас вот-вот станут едины! По моему, в адаптированном к российской практике варианте сей эпитафии, при переводе с английского, должна проводиться красная мысль: мол, я-то, покойник, сам по себе хоть куда, а вот остатнему народу без начальства – никуда. Как это ни смешно: главную мечту апостолов и мучеников - преодоление страха смерти - воплотила в жизнь постхристианская цивилизация. В капиталистическом обществе человек есть совокупность потребляемых им вещей и услуг: живёшь, пока потребляешь, и естественно, смерть из главной трагедии жизни перешла в рутину – в разряд статьи расходов…
- Скорее - в разряд весьма расходного «мероприятия». В США кремационные сообщества насчитывают уже больше 50 тысяч членов: америкосы регулярно посещают заседания клубов, платят ежегодные членские взносы, инвестируют собранные средства, обсуждают фасоны гробов, дискуссируют, как поступить с прахом - развеять в огнях софитов над Гавайями, затопить в Марианской впадине, вмонтировать капсулу с прахом в ракету-носитель и заслать в космос?
- В космос? Мусора ещё там не хватало!
- Это самое настоящее погребение на орбите, с гарантией, что останки – 1 или 7 граммов пепла - не сгорят в течение 250 лет! Уже набирают прах для захоронений на Луне и для засылки за пределы Солнечной системы. В качестве бонуса - дополнительные сервисы. Родственники усопшего, например, могут присутствовать при запуске ракеты и в онлайн-режиме 24 часа в сутки отслеживать местоположение капсулы с прахом в космосе.
- Мусор же! Опасный для жизни космонавтов.
- Есть сертификат NASА! Он официально подтверждает: прах усопшего - это не космический мусор, а «полезная масса»…
- Похоже, худшая часть человечества вирус своего сумасшествия заносит в космос. А какие бывают на Западе фасоны гробов?
- Есть наподобие бутылки кока-колы; есть самокатящийся гроб с движком; гроб для хакера – тот с ноутбуком, выведенным кабелем питания и разъёмами; а гроб в виде кокона одна германская фирма выпускает серийно! На дизайнерских гробах в Австралии могут нарисовать букет ирисов на белом фоне, или изобразить серфингиста на волне, или эмблемы популярных команд регби. Там же, в Австралии, из праха создают в океане искусственный риф, в котором затем поселятся кораллы и рыбы. В Германии из праха изготавливают искусственные бриллианты: из пепла извлекают углерод и под высоким давлением кристаллизуют его. Причём бриллианты можно изготовить из праха любой давности: не существенно – готовый пепел это или захороненные в земле останки. Если останки, то от клиента требуется лишь подготовить документы, разрешающие эксгумацию, остальное сделает фирма. Все камни сертифицируются в Европейской геммологической лаборатории: их, естественно, можно продавать по курсу. В США из праха усопшего лепят интерьерные скульптуры или пишут картины: пепел тупо добавляют в краски или в бронзу – и вперёд, творец; цена такого произведения искусства зависит от его размеров и известности мастера.
- Представляю, как хоронят домашних любимцев…
- На Западе новаторство в похоронах кипит! Если уж они нас опережают, так во всём. Останки домашних животных замораживают в жидком азоте, удаляют из них влагу, заменяют её специальными пластмассами, затем тушке придают естественную форму и возвращают хозяевам. Тело любимца остаётся мягким и прекрасно сохраняется в течение 50 лет. Глядя на кошару, свернувшуюся клубочком на спинке дивана, трудно поверить, что она сдохла 20 лет назад. Технология экологична: в отличие от традиционной, она не требует обработки чучел мышьяком. Для любимчиков есть и онлайн-кладбища. Там дизайнеры создают для ушедшего любимца виртуальный монумент, поэты – ежедневно! - сочиняют в его честь эпитафии, а флористы подбирают букеты из невиданных цветов.
- А есть нечто пободрей, но чтоб не очень?
- Есть виртуальные миры! В них сдохшие любимцы могут жить вечно, пока за них платят: могут требовать питания и хозяйской ласки, спать, безобразничать или пастись на цифровых лугах…
Утешил меня поэт Умрихин: наши «недогоняющие» на правильном пути!
Выхожу из его будочки на воздух, и с верхней ступеньки вижу: коренные Непроймёнские цыгане решили ударить по азиатским конкурентам. «Смотрящая» загодя вызвала по сотовому подкрепление из цыганского квартала: подъехали четверо мужчин и теперь, визжа про малярию и чуму и маша руками, идут всей оравой на цыган-люли из Таджикистана… А для кого же писано мелом на стенке у самого входа на «Тупик»: «Вор и мошенник, здесь не жаждут чужого»? С цыганами пора особо разобраться!
Отвлечёмся… В России больше миллиона «своих» цыганских дармоедных ртов. «Примерно» - это потому что ромалы, живя замкнутыми группами, не попадают в перепись населения – они переписчиков в свои дома просто не допускают, а переписчики не настаивают. Им составляют конкуренцию нищие из Средней Азии – цыгане-люли. Нищенствование, это, … читатель мой, для люли не реакция на временные бедствия в родной сторонке и не хобби, а профессия уже тысячу лет! Посему наши им подаяния, по сути, нужно считать не проявлением сострадания и милосердия, а оценкой артистического профессионализма. Сколько цыган-люли временно и постоянно кормится в России, даже примерно никто не знает: у них, в отличие от зверюшек в любом зоопарке, отсутствуют паспорта и другие документы, значит, их для государства как бы и не существует, как субъектов. Они, без медосмотра и прививок, таборами, кочуют в тёплое время года по всем крупным российским городам. Табор состоит из родственных семей: едят из одного котла руками, спят вповалку. Об их чисто ноевском инцесте даже имеется целая легенда. Жила семья бедняков: муж и жена, их сын Лю и дочь Ли. Когда на страну напали враги, родители бежали, потеряв детей. Лю и Ли, не мешкая, отправились искать родителей, каждый в свою сторону. Через много лет Лю и Ли встретились и, не узнав друг друга, поженились. Когда инцест открылся, мулла проклял их, и с тех пор сиё проклятие преследует их многочисленных потомков, целый народ, кой так и зовется – люли. В российских городах видимых мужчин у люли как бы нет, зато грудных детей полно – их опаивают «травкой», дабы спали, и выхолаживаю на картонках, на сыром асфальте, под ногами прохожих. Командует табором совет старшин и выборный аксакал, чьё имя обычно табор и носит. В России люли живут на окраинах городов, на пустырях или под мостами, в брошенных и недостроенных домах, на дачах, а пасутся близ вокзалов, рынков и людных мест. Они по-настоящему бедны, неимущи, без постоянного жилья, редко переодеваются и моются, ни в каких Аллахов и Христов не верят, но принципиальны - и сам страх смерти не заставит их сделаться трудящимся народом. Традиционные гигиенические нормы таджикских цыган относительно русских столь разительно низки. Немцы обзывали нас русскими свиньями; как же нам обзывать люлей - червями? Ездят они на свою «работу» на общественном транспорте: бесплатно, давя граждан на жалость; что надо платить за проезд - они «не понимают». Милиция гоняет люли с места на место, но их депортация в Среднюю Азию – это, считается, бессмысленная трата бюджетных денег и времени: они вернутся. Обычно милицейские чины на территории, где временно селятся люли, договариваются с аксакалами, дабы только не воровали и не жгли, и терпеливо ждут, пока те, наконец, съедут и станут чужой головной болью. Сей образ жизни наилучшим образом способствует распространению малярии. В российских городах регулярно фиксируются случаи заболевания малярией. Ею может заболеть любой, а вакцин не существует. На поздних стадиях болезнь неизлечима: разрушает печень и селезенку. До трёх миллионов человек ежегодно умирают от малярии в мире, а заражается в сто раз больше. Причем заразу можно подхватить не выходя из дома – укусит залетевший в форточку комар, прежде отпивший жидкой крови у больного люли. Теперь очередь за чумой и прочими сюрпризами от люли.
Российские цыгане люлей за «своих» не держат и при случае гнобят, как природных конкурентов.
Ну, кому кого гнобить – начальство разберётся! Это без нас с Марусей…
Вдруг из ворот - не гуськом, а лавой – вываливается целая команда поддатых, с не зачехлённым инструментом, музыкантов - худых и молодых: поди, студентов местной консы, сиречь консерватории, если кто не понял. Ну, это не бугисты с рекламного щита: одеты попроще и без рояля, но и не из подвального джазбанда - в общем, современная бурса. Смеются, в голос, анекдоту. Знать, возвращаются с халтурного «жмура», и уже с зарплатой. Им неймётся! Чаю, возбуждённая погостом жажда бурной жизни прёт в русле молодёжной антитезы всему и вся! Они разом тормозят возле почтенной супружеской пары. Тому есть повод: мужчина, развернув предвыборную газетёнку с лицами кандидатов в думцы, засаленные от колбасы, закупленной только что в прикладбищенском киоске, щедро набросал кусочки мигом набежавшей стае бездомных кобелей и сук, всех почему-то однотонно рыжих; те обнюхали и, вдруг, ощетинились и свирепо стали гавкать и даже напрыгивать на сердобольца. Собак не доводи! Затем, как по команде, поставили хвосты трубой в знак сохранения достоинства и куцым гуськом удалились в бурьяны.
К слову, это на первый только взгляд псы в стае все кажутся одинаковы по цвету и размеру, а приглядишься: у одного кобеля хвост-обрубок, тот хромает на обе ноги, а другой – только на одну, у этой суки разорванное до основанья ухо, а у той – бок весь в лишаях и свисающих клочках… А кто научится читать по физиономиям собак, у того жизнь станет богаче!
Как бодро подлетала стая, развевая по воздуху слюнищи из пастей, и как у обнюхавшего колбаску пса поочерёдно шесть становилась на загривке дыбом и пасти пересыхали с миг. Добрый же колбасодар, оторопев от сцены, - тут недалеко и до инсульта! - вертит в руке и подносит к носу остатний кружок аппетитной с виду полукопчёности, нюхает ровно пять раз, и говорит супружнице пять фраз, вслед каждому понюху:
- Ба! Чудеса! Псы не стали кушать колбасу! Это почему? Заелись?!
- Из видовой солидарности, папаша! – с серьёзной миной, влезает с объяснениями студент из консы, с медною трубой под мышкой - стало быть, трубач. – Колбаска сделана пропащею рукой! Объясняю: всю торговлю, равно как и живность, вокруг «Шестого тупика» держит местный цыганский барон. Он благополучно отсидел за наркоту, и решил податься в легальный бизнес - запустил колбасный цех, не пропадать же дармовому добру. Вы, папаша, держите в руке свидетельскую жертву…
- Будет вам! - как опомнилась тогда супружница колбасодара в очевидном беспокойстве от быстрого скопления веселевших на глазах зевак, толпою подваливших с очередных автобусов. - Псы испугались той девушки, с дубинкой за плечом, - она махнула рукою в сторону Маруси.
Но, почему-то, собачью колбасу от мужа всё же отбирает и закидывает подальше в бурьяны. И тогда тянет своего добряка за рукав, дабы продолжить мерный путь к кладбищенским воротам.
- Что за народ! – с осуждающим пафосом вступает другой студент, вдогонку крепкой паре указуя, как бутафорской саблей, наканифоленным смычком от скрипки, стало быть, скрипач. – Чурается сермяжно-санитарной правды! Чем бросать продукт, лучше бы снесли его начальству - в экспертизу! Что остаётся нам, простым, но даровитым музыкантам?! Так сыграем, друзе, не корысти ради, а токмо во исполнении воли отвергнутой и оттого в бозе почившей собачьей радости!
И ну студенты ржать и выдувать пассаж из меди, и грохать в барабан, и визжать со скрипом, точно хрестоматийные «весёлые ребята», хоть новый фильм снимай! Знать, живуч типаж весельчаков при катафалке! Собравшийся народ, естественно, хохочет – пришли ж на кладбище поминать, не помирать. А мне припомнился из Гашека эпизод о заводе мясных консервов его императорского величества, на коем перерабатывали на поставляемые фронту консервы всякие гниющие отбросы: сухожилия, копыта, кости… Чем скукожильский цыганский барон, завязавший с наркотой, хуже проигравшего мировую императора Австро-Венгрии: аристократия всему научит!
Маруся, услышав, верно, медь и бой, уже закончила кормёжку, выдвинулась к музыкантам и, вдруг, повеселев, с девчоночьим азартом, из-за спины перекинула косу на грудь по большой дуге. Клянусь вам, бесценный читатель мой: считайте, жизнь в неполности прожить, если раз не увидеть, как по дуге от женской головы летит, изгибаясь, полутораметровая медная коса! Народ на мгновение оцепенел, даже кто совсем не собирался…
- А ты, подруга, - тогда кричит Марусе ошалевший, как и я, трубач, - срази меня своей косой под самый корень! Нет, стой! Народы, стойте все! – орёт он, вдруг, остановившейся толпе, уже не на шутку заводясь. - Смотрите на неё! Вот брутальная девица с опасною косой и битой! Такая, граждане, забьёт старуху Смерть в сырую землю по самую причёску! Тебя, великую, с косой и битой, объявляю Антисмертью! То есть Жизнью! Народы, все слышали меня?! Пред вами жизнь сама! Ура, товарищи! Пришла Свобода! Теперь бояться нечего: помянём усопших и все на баррикады - драться на смерть за реформу ЖКХ! А тебя, жизнь моя, - сбавив тон, стелется трубач перед моей Марусей, - тебя с музыкой придём на «Тупике» искать - сейчас только подкрепимся малость…
- Твоя Свобода следует за дядей самых честных правил! – вступает ещё один студент, бухнув четырежды в пузатый барабан, стало быть, ударник. - Медали тень и крези-галстук - да он как выходец из вод голубых и ясных, как самый дядька Черномор! – Бухает ещё четыре раза, в силу. - Скажите, дядя, ведь не даром в глубинах моря нет пожаров!..
Ещё один концерт! Нанюхались метана с озера… Маруся – редкость! – просияла всем лицом. Понравились мальчишки – своей бодростью и звуком! И то: не всё ж моей Марусе знаться с матёрыми отцами коллективов и семейств! Успел заснять её улыбку своим третьим глазом…
Вам, внимательный читатель мой, кой не видел автора мемуара ни въяве, ни в подписанном фото на доске почёта в городском парке Непроймёнска, объясню пассаж зоркого ударника из консы. На мне в тот день сидел любимый голубо-сизый джемпер машинной вязки – тонкий и уже не колючий после сто первой стирки. Диковинка, он достался мне по жребию при распределении вещей, пожертвованных добрыми гражданами Сломиголовскому интернату, где я вырос. Против сердца на джемперке имеется странное цветастое пятно в форме песочных часов, издали похожее на медаль, а из-под горла вертикально вниз спускается ещё темноватая полоска - эта и вовсе смахивает на строгий галстук дипломата. Это я ещё майорские погоны опускаю! Их тоже заинтересованный взгляд мог бы на плечах джемперочка углядеть. Брак вязки, по содержанию, а мне, по форме, вышло ещё как к лицу! Треть века джемперок ношу - пришёлся на удачу!
«Что такое брак вязки?» - как бы, интересно, ответила на сей вопрос из смежной отрасли моя Блондина из мукомольного техникума? Верно, что-нибудь из области собаководства…
Глава 4. Манекены
Тогда прошу Марусю оглядеться. Та, едва свежим глазом сектор обвела, – и нате вам на горизонте в яркой краске транспарант! Он, в полусотне метрах от дороги, опоясал ветки сухоствольного, с осыпавшей корой, американского клёна – а я и мёртвого захватчика просторов России разгляжу издалека насквозь! По красной ткани, белилами, узнаваемой печатной буквой пропись: «Слава КПСС!» Уже кое-что: знаменитый текст века минувшего не мог оказаться нечаянно в таком месте - повеяло концепцией! По крайней мере, партизаны рядом…
- Маруся, аббревиатуру «КПСС» поняла?
- Лих-ко! Слава протопопу Савель Савеличу. Мы здесь вчера были: он в церкви отслужил. Значит, оценили.
- На кладбище нет церкви…
Но развивать не стал – молодая! Советский Союз у неё Савель Савелич! Бзик у Маруси на Савелича, как у меня был на Союз!
Тут опять Маруся, повидавшая на своём веку интервьюеров, поднимает характерно сперва бровь, а затем кроссовкой поддевает оранжевого цвета, и весь в не русских буковках и цифрах, кабель - он тянется от автостоянки к одной из тропок в стене бурьянов. А вот и путь: уж Запад всегда на верно знает, куда нас за собой вести! Тем более Голландия – оплот всей евроновизны! Маруся заправляет свою косу под бляшку офицерского ремня на поясе, натягивает простенькие огородные перчатки, повязывает ниже глаз противопылевую маску, щурит заранее свой зелёный глаз, дышит – и готова окунуться…
Идём по кабелю голландского TV согнувшимся гуськом: я, торя дорогу из собачьей тропки, раздвигаю толстенные стебли бурьянов, ломаю и топчу их в комле; Маруся, превозмогая отвращенье, щурясь и едва дыша, вся в мурашках, замыкает.
Отмечу, как свидетель жизненной фактуры: в городских бурьянах неприятно до озноба! Совсем не матерковский лес! Бурьян весь под слоем липкой пыли, в старой паутине, в хлопьях гари от машин и от сгоревших резиновых баллонов, хотя земля влажна и испаряет – ночью дождик брызгал. Тяжёлые и бурые травины стоят вперемежку с частоколом из белых костлявых остовов стеблей засохших прошлогодних сорняков. Попадаются трухлявые и кособокие деревянные столбы и колья ограждений давно заброшенных огородов, со ржавою обмоткой и концами колючей проволоки и вбитыми без всякой системы, ржавыми теперь, согнутыми гвоздями. Под ногой, через шаг, развалы пустых бутылок – стеклянных и пластиковых, сгнившие венки с бумажными цветами, проволочные остова венков, драные мешочки и пакеты, битое оконное стекло, комки потерявших цвет сигаретных пачек, бутылочные пробки, хлам… Это я ещё собачьи кучки опускаю! Здесь, в бурьянной сельве, собачьи и людские тропы пересекаются в замысловатых траекториях – целое блуждалище, из космоса бы снять и карту изготовить: географические карты родной сторонки очень уж люблю! И, простите реалиста, очень душно от пыльцы и пыли, а местами остро пахнёт мочой и свежим калом. Нет, туалеты, конечно же, где-то на «Тупике» имеют место быть, только, по традиции, не больно посещаются народом – не за тем на кладбище пришли…
Чу, слышу голоса! Тогда сворачиваем с телекабелиного евромаршрута. Впереди просвет. Я, востря глаза, поставив ушки на макушки, осторожненько выглядываю так из стенки бурьянов. Ба, вот картина! Девять соток пустыря, утоптанного и слегка расчищенного от мусора и травы, неплохим сценографом и бутафором превращены в театр на открытом воздухе! Не будь я прирождённый патриот, так взялся бы с дотошностью клевещущего диссидента описывать пустырь, как лес в Матерках, уж больно «живописен». Не живопись, а мерзость и позор! Горы мусора, проволочные остова сгоревших баллонов, россыпи грязных осколков битого стекла тускло отражают, мертвечина оголённых стволов клёнов, сеть тропок собачьи и людских, ящики и тряпки, вонь… – да ну! Если бы новый Гоголь описал, вы, брезгливый читатель мой, с отвращенья, зараз перелистнули страниц восемь, не читая. Представляю, с каким наслаждением голландцы, ценители пейзажа, смакуют сиё место! Но вернёмся к родным осинам…
На переднем плане возвышается, как трон, облезлое в лохмуты кресло с высокой спинкой. Оно хлебнуло на своём веку и дождя, и града с ветром, и хозяйского обращения… - сполна отведало судьбины дачной мебели, если мыслить шире. У ножки трона сидит, прислонившись безруким пустотелым боком, дурной портновский болванчик - старый, он даже без глазниц. Вокруг трона в весёлом беспорядке набросана разноцветная скорлупка крашенных яиц пасхальных, свежих! - во, дурят иностранцев! - и поблескивают россыпи рыбьей чешуи - будем считать, леща и воблы. Перед этим как бы креслом, жуткое кострище пионерского размаха. Кострище всё в оплавленных бутылках, перегоревших костях и гвоздях, и в грудах консервных банок, покрытых ржавой сединой. Подле кострища, составлявшего безусловно сердцевину всей композиции пустыря, стоят на деревянных ногах три скромненьких щита из фанеры. Книзу укреплены коробки с прорезью, надо полагать, для пожертвований. На щитах убористые надписи о многих восточных и евро-языках, включая русский: «Дамы и господа! Я не бедный и ничего у вас не вымогаю. Здесь простая самопроверка на широту вашей души»; «Сюда несите пожертвования на изучение загадочности душ у русского начальства»; «Крези-поминания! Здесь можно заказать метафизическое поминание за упокой экзистенциональных душ». Ясно: здесь посетителя обирают несколько тоньше, нежели у ворот кладбища.
В пяти метрах от кострища, пологим амфитеатром располагаются шесть рядов манекенов. Они, как толпа зрителей на трибуне стадиона, весьма разнообразны и пёстро облачены. Передний ряд манекенов размещён лежа на сырой земле, второй ряд, без ног, - сидя на чём попадя, третий-пятый – стоя плечом к плечу, а фигуры последнего ряда возвышаются над самими бурьянами и будто норовят взлететь на небеса или, по меньшей мере, дотянуть поднятыми руками до нижних веток из куртины сухостойных американских клёнов, составивших как бы «задник» сцены.
О «заднике» скажу отдельно. Теперь, из засады, под транспарантом «Слава КПСС!» видны стали мне ветки и потоньше. На них рассажены манекены пёстрых дятлов, сереньких ворон, грачей, сорок, воробушков ну и двух белок. Птицы, замечу, все пустейшие в породе, а белка вообще грызун! Я бы рассадил учёных филинов, мудрых чёрных воронов и хищных коршунов-тетеревятников с брутальными орлами - для облагораживания пустырной сцены. Птицы, чаю, сработанны из лёгонького пенофлекса: ветерок их покачивает и как бы оживляет, трепля оперенье. Они застигнуты художником в миг созерцательный: пялятся, опустив головы, одним глазом в сцену, другим - в небо, и только сорока-белобока, водрузив на нос очки из крыловской басни, читает, явно для отвода глаз, кулинарную, похоже, книгу. В двух манекенах, весьма немилосердно прибитых ржавыми гвоздями к стволам ядовитых клёнов, узнаю казаков из разъездов в Матерках. Они как-то выцвели пятнисто и облезли под кислотными дождями и от солнца. А один казак изрублен в хлам, с большущей дыркою во лбу и свисающим казацким усом. Тот прискорбный факт, что левый ус бодро, как полагается, с лихостью торчит закрученный наверх, а правый, отклеенный не по уставу, облипнув глиняную люльку, свисает вниз уныло, придаёт лицу нелепое и оскорбительное для всего казацкого рода выражение.
Ну, ясно - не пустырь, а сцена. Для манекен-шоу. Странно: при всём несходстве в содержании, паноптикум из манекенов на открытом воздухе родного поднебесья по производимому впечатлению чем-то походит на статуи терракотовых воинов из Сианьского музея китайского императора Цинь Шихуана. Только безоружные ряды здесь стоят не в боевом порядке, а полукругом, вокруг кострища, и между рядами – широкие проходы для посетителей и техники TV, а вместо императорской конницы – пасутся козлы да бараны под зорким присмотром, естественно, сторожевых двух волкодавов. Зато на ветках усохших клёнов сидят манекены птиц с разящими клювами, и этим зооразнообразием музейных экспонатов автор манекенов превосходит самого основателя династии Цинь.
Экспонаты здесь разделены не по принципу эпох или материалов и технологий изготовления, а по принципу «хороших» и «плохих» людей: «хорошие» здесь - это в большинстве своём, диссидентствующие творцы искусства, «плохие» - чиновники, само собой. Последние достаточно узнаваемы, но всё же не настолько, дабы юристам честь и достоинство задетого начальства возможно было защитить в суде. Зато в музее не отыщешь тулова пустотелых портновских болванок, кроме одного, приваленного к трону, в роли придворного дурачка. У болванок главный минус – фрагментарность экспозиции, статичность и анонимность, а это недопустимо при работе с концептуальной одеждой. Портновские манекены изготовлены из стеклопластика или пенополиуретана, а эти материалы позволяют легко втыкать булавки и демонстрировать одежду и использовать манекены для пошива. Все скульптурные торсы выполнены в детальной лепке. Это вам не схематичное тулово, а настоящий торс с анатомическими линиями, в динамичных позах, с имитацией сколов, с окраской под мрамор или гранит или бронзу, с крепёжной фурнитурой. Заказчик должен быть доволен. Я понял: в мастерской сканируют тело состоятельного клиента, изготавливают его манекен и передают портным. Те хранят манекен, приобретая клиента на много лет, пока тот не растолстеет. Но есть и раздвижные манекены – для клиентуры, не изводящей себя диетами.
По бокам сцену замыкают белесые столбы. Это, надо полагать, столбы позора: закопанные в землю ошкурённые и неровные стволы всё тех же ядовитых американских клёнов. Неживописным и кривым частоколом, они торчат на два-три метра из земли, и к ним прибиты самые отвратительные с виду манекены, в большинстве своём, мужского пола: все мятые, с побитыми физиономиями, иные без иных вовсе частей тела, даже у кое-кого выколоты насквозь глаза. Вот это страшно! Мне припомнились рассказы, как выкалывал народ глаза на бюстах и портретах Сталина в газетах и журналах… Очевидно: к столбам позора пригвождены креатуры местного начальства из числа неугодных авторам сего перфоманса. Там-сям на распахнутых грудях, на сутулых спинах и крутых лбах надписаны, весьма политкорректно, инициалы неугодных: «Ж.У.К.», «Х.А.М.», «Г.А.Д.», «С.В.О.», «Г.А.Д. Юниор»… Иных, на вскидку, узнаю…
- Из начальства признаёшь кого? – щиплю тихонечко Марусю за бочок.
- Одного. Начальство мне без интереса… – И кивком указывает на сильно мятый и в трещинах манекен циклопических размеров, на глиняных, нарочито аляповатых и кривых ногах, в галстуке клетчатом, и почему-то с очень длинным тонким носом… - единственный во всём биеннале кондовый оммнаж советским парковым скульптурам. - Это Пролом. От нашей команды требовал не малые взятки. Курировал губернский спорт и физкультуру. Когда совсем проворовался – сел…
- На зону?
- На культуру - пересел.
А-а-а, вспомнил! Но кто-то компромата столько накопал, что и с культуры быстренько уволили Пролома. Был «прорабом перекройки» - стал «новым бывшим». А недавно схоронили и забыли. Да, видать, не все…
- А что говорят?
На сцене говорили по-английски. Выступал Платан Козюлькин, известный в застольном Непроймёнске заочный диссидент и очный публичный скандалист – в обоих случая антироссийщик. В пафосные моменты речи Козюля переходил на русский – это для картинки, а потом, при выключенной камере, уже под запись, старательно переводил трудные места. Сейчас ходили меж рядов «отраслевых» манекенов. Вот манекен-невеста весь… - лучше вся! - в пышных формах и одеждах: формы – даже очень… Рядом манекен для обучения спасения на водах – со счастливым выражением лица. Далее группка смазливых разнополых манекенов, одетых в симпатичные и чересчур открытые прикиды - эти, похоже, служат для обучения сексу приуставших от впечатлений европейцев: уж очень привлекли голландцев, те даже обещают Козюле сделать клип и показать его владельцам секс-шопов в Амстердаме. Тогда подступают к пижону деревянному: вот самый здоровенный стильный парень и манекен практичный; лично мне нравится – такой вот красавец и должен стать женихом у моей Маруси! За пижоном, тоже красивый, но уже военного космонавта манекен: на служивого осталось только напылить скафандр из полимера – и лети себе на Заклемонию и Марс! Полагаю, эта информация с грифом «Секретно»: уж никак не для голландского TV. По крайней мере, вы, законопослушный читатель мой, понимаете: военный космос! - и не станете лишнего болтать… Манекены для спортивной борьбы и бокса – они с упругим наполнителем и покрыты свиной кожей, армированы капроновой сеткой: их бей хоть о мат в спортзале, хоть об асфальт!
Отмечу, как наблюдатель жизненной фактуры: почти все «отраслевые» манекены выполнены в стиле «патологического реализма» с авторской bdsm-эстетикой. Даже невеста выглядит как только что из подземелья, где её, для чьего-то вящего удовольствия, немножечко пытали… А вот у манекенов «с человеческим лицом», то бишь у пародий на конкретных лиц, китч слишком тяжёл: для настоящего китча не хватило автору наивного взгляда, а для немногочисленных барокковых моделей – таланта. Некрофильский даже натурализм в иных манекенах я углядел: сказалось, видно, на Козюлю соседство с кладбищем. У «чиновных» манекенов формы вполне пластичны и колоритны, но выражения лиц могут вызвать рвотный спазм у неподготовленного отечественного зрителя, в отличие от голландцев – те повидали всё. Авторские клейма у большинства манекенов стоят зачем-то прямо посредине лба! Выражаясь медицинским языком из интернета, у Козюли «гибоидная психопатия», а его манекены-чиновники, тот же Пролом, есть «шизофреническая продукция». Значит, правильно, что на Козюлю санитаров с носилками вызывали. Интересно, как врачи, блюдя инструкцию, подшивают образцы «шизофренической продукции» к истории Козюлькиной болезни? Вот, будь автор хоть немножечко наивен, его паноптикум манекенов был бы спасён: зритель сам себе напридумывал бы кучу смыслов и эстетик. Но, увы, Козюля зело искушён – и деньгами, и бредом либералов.
Маруся, типнув меня тоже за бок, удовлетворённо, в самое ухо шепчет:
- Здесь худеньких не держат. Все манекены без признаков анорексии: носят одежду не менее 46-го европейского размера, что соответствует 18-му британскому… Нашлось бы кое-что и для меня…
Я тоже за крепких дам! Стань я художник манекенов, получил медаль за вклад в борьбу с худобой! Понаспасал бы с десяток тысяч дам от истощения… нет! - от голодной смерти! Вернул худышек в лоно полнокровной жизни! О, я за крепких дам! Кровь с молоком – и блондинка! Дабы плечи, бёдра, полная нога, упругость членов! Наляжешь на такую – не пищит и не трещит, как та доходящая модель. У моей – воображаемой - подруги всё должно быть гладко, смазано, подогнано в размерах, амортизация на должной высоте…
Козюля, по ходу, кормит с руки пасущихся копытных манекенов: козлов, баранов, свиней и одинокого осла. Осёл, по-моему, ещё живой - верно, приблудился, сбежав от орды нищих цыган-люли из Таджикистана. Эти твари – не люли! - выступают у Козюли в роли, явно, положительных героев: рога не обломаны, рыла целы; даже у паршивеньких овец шерсть в клочки не щипана, золотым руном завита, а козочки весёлые все, с крашеными копытцами и в бантах; ишак только весь в следах побоев – явно, ветеран с Востока… Я возрадовался: плохих начальников раз-два обчёлся, а хороших – целые стада! Убеждён: этой скотины кликнуть – набегут ещё из бурьянов, где сейчас пасутся! Осёл, пожалуй, всё же, подкачал: выглядит неприкаянно, грива не чёсана два года и, верно, с самого рождения не мыт, весь под коркой серо-жёлтой пыли, на полхвоста висит колтун грязнючего репья, а посерёдке тулова копытный азиат перехвачен тряпичным, всё в махрах, седлом, съехавшим по худым бокам на живот, ближе к паху. Я не козёл, но ослов зачем-то презираю. Хотя, восточный читатель мой, охотно соглашусь: осёл неприхотлив, вынослив, дееспособен, кроток и, если доверять великой классике и скабрезному интернету, может счастливо обиходить особливо чувственных девиц и дам, кому припрёт или из баловства…
Облачён Козюля, ясно дело, в неслыханный в европах затрапез. На нём живописные останки задрипанной хорьковой женской шубы - правда, ради зноя, без подкладки. Такую, простите, шубу любая уважающая себя моль даже за подарки есть не станет! Из-под комковатой бахромы по низу выступают ноги в офицерских, времён Антанты, брюках с галифе. Брюки заправлены в обрезанные сверху кирзачи времён очаковских и покоренья Крыма, чьи раскрытые носы со щучьими зубами настойчиво просят каши, хотя б и на воде. На руках белые кружевные митенки с дамскою манерой, только пальцы не все голы, а почему-то через один. Чёрные и круглые очки, как у профессионального слепого – для сокрытия, должно полагать, исколотых начальством глаз, сиречь пустых глазниц. Наклеенные брови, нарисованные синяки и глицериновые слёзы, парик кудластый, театральный грим… Внешний облик, в общем, тьфу! В ухе нет серьги – и на том спасибо!
В своей хламиде от кутюр Козюля выглядит вполне пиньдюристо и квотно. Но заявляемая его внешностью протестность чрез всякой меры показушна. Так смотрится шахтёр в грязной робе и с кайлом на Красной площади в Москве, хотя до того, как затевать протест, он уголь в забое смену не рубил и не пил запойно. Зато вдохновенье явственно витает над маэстро! Он дирижирует и исполняет одновременно. По всему: перед объективом камеры вдохновитель и креативный куратор биеннале, акционист и провокатор, сторонник актуального искусства, и не чужд, к тому же, классик-перфомансу, и, конечно, весь погружён в небрежный богемный стиль. Во всём типаже Козюли сквозит освоенная нынешним арт-миром высокая гламурная духовность. Издали Козюля смотрится как злополучный лохудрянец, вблизи же, уверен, окажется успешный антиметросексуал. Меня, уже из бурьянов, убивают Козюлькины нарочитость, ложный пафос, грим… И больно модные обноски - дизайнер с мотивом поработал… В иных ракурсах, однако, некий мефистофелизм всё же усматривается в облике Козюли. Особливо, если в объектив поймать его фигуру и, на заднем плане, медицинский манекен с разрезами дыхательных путей и с имитацией пульса на сонных артериях – аж, налетают взбудораженные мухи и слепни. Артиста, если по одной тени узнают, значит, есть у него индивидуальность. Козюля же и по короткой дневной тени вполне узнаваем, даже в ошмётках хорьковой шубы: признаю!
А лет, как мне, с полтинник. Вот Козюля ставит наклеенные брови вертикально и вещает для прилежных киношников:
- … Я, как свободный гражданин мира, в полном сознании гражданского своего ничтожества в этой стране, заявляю протест…
Содержание протеста и вся эта пурга, какую бессовестно гнал Козюля, меня интересовали мало – проходили! Посему внимаю усердной Марусе одним ухом. Здесь, образованный читатель мой, вам я не в пример: не знаю языков! Это, увы, родные неудобства. Я не толмач, но просекаю иностранца по жестам, мимике и тону. Хотя саму иностранную речь воспринимаю как шум. Как Маруся галиматью такую дословно переводит?! Богатенький, однако, у Козюли арсенал казуистических идей! Да и словарный запас должен быть с избытком, дабы часами, не повторяясь, гнать интуристам этакую муть!
- …Я, как художник манекенов, препарировал реалистический мотив, подвергнув его геометрическим и колористическим деформациям, - под запись льёт Козюля. - Принципиальная китчевость моих нарраций…
«Принципиальная китчевость моих нарраций»… - сам хоть понял, что сказал? Крепко же без руководства сверху подсел Платан Козюлькин на иглу постмодернизма! В четырёх словах - три иностранных. Зато где лезет из самого нутра - «моих», «моё», «я» - там на родном! Впрочем, «Я» на всех языках звучит гордо, разделяю…
- … Из моих последних ноу-хау: сейчас я провожу тренинги по манекенной пластике и пантомиме, обучаю группу артистов-мимов для Европы…
А, так вот что он всё прыгает, клубя пыль! Вот зачем жестикулирует, разевает шире надобности рот да строит рожи: готовит мастер-класс для евромимов! Это по форме, а по сути, значит, учит их кривляться на манер легко узнаваемых сатириков с нашего TV. Но те кривлянью… - ой, простите, сейчас это называется раскованностью – сами научились у Европы. Замкнутый круг: где здесь, Козюля, ноу-хау?!
- …Только на кладбище мне раскрылась суть местного народа. Вот где порча! Чем с таким бодаться, легче создать новый и взять его за образец. Чтобы показать начальству этой страны, каким должен сделаться народ и как им управлять, я смоделировал народ специально для экспериментов! Спасительная мысль! Сколько же можно позволять российскому начальству людишек резать по живому?! Прежний народ уже наполовину, считайте, упокоен, а новый на ту же половину, из страха, не рождён! Когда я создал мастерскую и стал манекены тиражами выпускать, меня осенила гуманнейшая мысль: российский народ вот-вот физически закончится от этих над ним экспериментов и дешевле выйдет, если начальство этой страны, загодя очередной перестройки, возьмёт себе за правило на ком-то сперва потренироваться - чтобы потом не было обычной отговорки: хотели как лучше, а получилось как всегда. Чем вам не народ для этих целей? – делает Козюля изящный жест обеими руками и всем телом в сторону манекенов. – Все признаки: разнополость, разновозрастность, и сосканированы с живых людей, имеют содержание и форму, терпят боль…
- Манекены - боль?! – удивляется даже интервьюер, рыжий Гулливер-голландец, повидавший всё.
- Я оперирую, я лечу своих больных! Хотя мой больной смолчит, а не простонет, как с необеспеченным полисом русский бедняк в операционной: «Режь без наркоза – я привык!» Резня не должна остаться безнаказанной! Я уже собираю «великую армию отмщения» под землёй – хороню свой народ в секретном месте. В час явления Спасителя России, моя армия встанет за его плечами и…
И этот паноптикум Козюля называет «мой народ»?! Послушать, так выходит: хотя Козюля и не начальник вовсе, у него есть тоже «свой народ» и «своя армия». Диссидент нагло позиционирует себя на Западе, как анфасного начальника для своего народа. А с учётом, что западные представления о странных русских – сплошная каша без кусочков, они даже и не поймут, о какой армии идёт речь. Главное, у их сторонника есть армия. «Армия отмщения»!.. Да сия идея мести уходит корнями в Ветхий завет, и совершенно противоречит русскому сознанию и духу. К чему, спросите, вся эта постмодернистская байда? Делаю осторожный вывод: Козюля, за искомой неприкосновенностью, хочет податься в депутаты, и щупает в европах почву – кто бы денег дал?! А что? Писали же: в Голландии уже и манекенам, как очередному «меньшинству», вот-вот дадут избирательное право! А тут целая армия за плечами дружественного Западу Создателя.
И потом, мадам, я абсолютно убеждён, что вы плохо учились в школе, никогда не интересовались Пушкиным и не читали его знаменитое стихотворение, посвященное М.И. Кутузову. Вот это:
Перед гробницею святой
Стою с поникшей головой...
Всё спит кругом. Одни лампады
Во мраке храма золотят
Столпов гранитные громады
И их знамён нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин,
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех её врагов,
Сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
В твоём гробу восторг живёт!
Он русский глас нам подаёт,
Он нам твердит о той године,
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
"Иди, спасай!" Ты встал — и спас...
- …Манекены российских начальников имеют специфичные черты, - откровенничает во вред государству Козюля. - Моё чутьё художника запротестовало, когда я типовым манекенам для ателье и домов мод пробовал надеть съёмные лица начальников из местной администрации. Архитектоника тел начальников, оказалось, статистически достоверно отличается от усреднённой типовой модели просканированных мной людей, то есть от подавляющего большинства, а значит от народа. Посадка головы, застывшая жестикуляция рук, остойчивость корпуса, вкопанность фундаментальных ног, крепость кулаков, большой рот с длиннющим, заплетающимся языком, пробки в ушах и при том отсутствующий взгляд, а то и отсутствие вообще глаз – зеркала начальственной души - всё это делает российского начальника решительно неодушевлённым. Конечно, все люди манекены, заводные…
Маруся бесстрастно переводит, я встревожен: во, Козюлькин безнаказанно коробит морфологию начальства! А не останови, примется за анатомию его, физиологию, за сны, мечты, за государственные, может быть, секреты?! Ну конечно: обсераешь, значит, креативен! Такой козюльке выпиши лицензию на отстрел пары-тройки забронзовевших профильных чинуш – уложит всё начальство без разбору! С советскими антисоветчиками легко было управиться, а вот что сегодня делать нам с эпизоотией родных еврокозюлек? Запущу-ка я сейчас в Козюлю половинкой кирпича, от имени начальства, в качестве ассиметричного ответа…
- А в том… м-м-м… строении кто-нибудь живёт? – спрашивает Гулливер-голландец, повидавший всё. Он давно уже, с интересом, посматривал на торчащую в рубеже поляны, у самой стенки бурьянов, низкую хибару, сбитую из ящиков и коробок и покрытую оплывшим на солнце чёрным толем. – Эмигранты-апатриды? Нищие? Бомжи?
- Бери повыше: бомжи, но в прошлом - доцентура! Столоваются у моего кострища, как не при делах, а заодно и охраняют. Вечерами, как нет дождя, в дискуссиях с ними я формулирую новые идеи, оттачиваю фразы. Работать доценты не способны, разучились, зато доказали: ум пропивается не сразу. В общежитии у них произвожу ротацию: кто насквозь пропьётся, того изгоняю на поселение в кладбищенский овраг, в норы. А там долго не протянешь: холод и очень опасное соседство – мстительные псы и паразиты. Такова в этой стране судьба учёных, кто не успел к вам уехать. Сейчас мои бомжи-доценты где-то промышляют. Отхожий промысел – это, запишите, традиционный для России образ трудовой деятельности, и очень показательный: при нём начальство за трудящийся народ не отвечает…
Да!.. Козюля, хотя и – чисто по меркантильным соображениям! - не свалил пока ещё за рубеж, он диссидент-профессионал, ибо кормится от критики российского начальства. С каким наслажденьем гадёныш выполняет заказы на издевательство и ёрничество над русским характером и образом жизни! Это в отличие от диссидента-любителя. Любитель не опасен и даже полезен для начальства – указует, ненавязчиво, на узкие места. А профи - пусть и заочник – лютый враг! С диссидентами пора особо разобраться! Дефо, автор Робинзона, ещё триста лет тому назад сочинил животрепещущий памфлет «Кратчайший путь расправы с диссидентами», в коем советовал своим властям принять самые жёсткие меры против диссидентов. И я, как Дефо, эту сволочь конкретно не люблю, как жирных голубей – обсерал и разносчиков заразы. Вот, не угоди Россия, к примеру, инопланетянам с планеты Заклемония или даже нечто неощутимому из космических «кротовых нор», и диссиденты-профи, как цепные псы, кинутся интересы незваных пришельцев защищать. И при этом, диссидент любит «не знать», кому служит! Убогость собственного мироощущения, всегдашняя готовность отринуть культурную память и традиции своей страны и продаться, лишь бы заплатили… - для таких козюлек понятие Родины – пустое. Это для меня, урождённого патриота, Родина - что мать, начальство - что отец родной. Просто смешно: антисоветчики мигом обернулись в антироссийщиков, утратив – вдумайтесь! - весь свой первоначальный смысл! Для этих людей главное заключено в приставке «анти». Это удобная позиция, с коей можно всегда на начальство топать ножкой, что так «плохо управляет», а в народ - плевать, что соглашается так «плохо жить». Это для них российское общество состоит не из нас с вами, незаменимый читатель мой, не из начальствующих и из простых людей, а из двух калек убогих: «немого народа» и «глухого начальства»…
Козюля, между тем, взялся пересказывать голландцам историю своего перфоманса «Сечение народа», нашумевшего в европах и америках. Тот перфоманс, помню, случился в нашем застольном Непроймёнске ровно пять лет тому назад, тоже летом и тоже в воскресенье, на прогулочном городском бульваре. У Козюли был талантливый сообщник – пионист-бугист Долбак Лушпайкин с крези-командой музыкантов. В тот день своей музыкой бугист привлёк добрую четверть отпускного населения города и толпу иностранцев с экскурсионного теплохода. На этом «Сечении народа» Козюля окончательно рассорился с администрацией. К слову, многим известным в губернии людям Козюля солил оскорбительно и глупо. Разреши часа на два у нас дуэли, его мигом шлёпнули бы - по делу! - и свезли на «Шестой тупик». Даже кобеля во дворе своего дома Козюля как-то ухитрился оскорбить и унизить так, что этот пёс, с подмогой стаи, ему потом много-много лет мирного проходу не давал. Впрочем, был всегда Козюля без серьёзных политических загогулин, поэтому ваятелю манекенов закон всерьёз не угрожал, как он на рожон ни лез. Итак, под траурно-мощные басы фортепьяно, под убой десятка барабанов, под рыданья сакса, вой труб и визг ненавистных мне скрыпок, шестьсот шестьдесят шесть манекенов, с ногами, закованными в бутафорские цепи, с намыленными пеньковыми верёвками в петле на шеях, с кляпами из брошюрок российской конституции во рту и всяким протестным реквизитом двигались колонной по бульвару. Конвойные акционисты – в основном, сторонники Козюли, интуристы и добровольцы из сильно подгулявшего народа - били манекенов рабовладельческими ещё хлыстами, лупили батогами почём зря, секли шомполами и прутками арматуры, «умников» очкатых ударяли по затылку томами комментариев к гражданскому кодексу, «писакам» ломали или отрубали пальцы, а заодно и кисти рук, «болтунам» рвали и отрезали по частям язык - много понаотрезали языков! - а одному горемыке сняли даже скальп – трижды! Непокорным самым манекенам, взятых из застенков, палач, на пеньке из вяза, топором рубил головы напрочь – под «Марсельезу» от бугиста и сочувственные крики из толпы. В отличие от кровожадных англичан, народ русский, я отметил про себя, жалеет даже понарошку обезглавленных «людей»! Иные манекены, прощаясь с жизнью, обнимались, целовались. Другие – грозились: восстанем, мол, из черепков и придём по ваши души! Процессия была короткой: за три часа преодолели метров девяносто, и то далеко не все. Вдоль этого маршрута с полсотни манекенов акционисты подвесили цепями к уличным фонарям и стволам деревьев, что, по замыслу организаторов, должно было выглядеть шокирующе, как распятие народа на Голгофе. Другим, издеваясь, конвойные акционисты опрокидывали на головы встречные на бульваре урны, вываливая сор и мусор, после чего, для дезинфекции, пострадавших за правду манекенов посыпали белым порошком, яко дустом. Третьим выжигали звёзды на пластмассовой груди… Потом начался массовый расстрел демонстрации слезоточивыми пулями… «Слезоточивые пули – разве есть такие?» – удивился даже Гулливер-голландец, повидавший всё. «В этой стране - для подавления - есть всё!», отвечал Козюля. Его израненный народ плакал натурально – он это воочию видел, и даже собственноручно рыдавшим дамам слёзы платочком утирал! А за процессией, скрипя и сигналя, полз эскорт из дружественных мусоровозных машин. В них Козюля со товарищи накидывали тулова не подлежащих ремонту - здесь читай: забитых насмерть – манекенов и от раненых отрубленные и оторванные части тела. По завершению перфоманса, расчленённых увезли на городскую свалку и там, скорбя и ритуально завернув во флаги триколора, сожгли в костре пионерского размаха…
Костёр, думаю, вышел дымном и вонючем - совсем не по-пионерски. Это был протест Козюли и примкнувшего к нему Лушпайкина против… не помню уж чего: здесь главное не содержание – форма! Приглашённые загодя правозащитники манекенов отсняли «Сечение народа» для зарубежных TV, прокатили по америкам-европам, и перфомансисты не слабо заработали, обрели в глазах Запада статус диссидентов, а Козюля получил с Запада огромные заказы на манекенов-манифестантов с функцией смены лиц, поз и атрибутики. Также сексуальные меньшинства Голландии, коих большинство, заказали у прогрессиста Козюли манекены для сексшопов.
Главный же конфликт разгорелся от искры-диалога Козюли и Пролома, кой, представляя губернское начальство по линии культуры, прибыл для ознакомления с «Сечением народа» лично. Пролом сначала вполне добродушно трогал цепи на ногах у манекенов: «Бутафория: даже не гремят». Белый порошок лизнул на вкус: «Мел: отмоете с мылом после тротуар!» Затем, взявшись за удавку на шее манекена, готового к повешению на столбе, спросил Козюлю: «Шершавая: из чего вязали?» Тут Козюля вляпал: «Понятно дураку: пеньковая верёвка, значит, вязали из пеньков!» И ткнул телекамеру в окровавленный томатной пастой вязовый пенёк, на коем как раз отрубали голову особливо непокорному герою-манекену. И эти кадры облетели весь правозащитный мир! С того хрестоматийного ответа пошла их вражда и взаимное уничтожение. Козюля же вопил: художников преследуют со времён палеолита! Творцы каменного века забирались в самые труднодоступные места, отыскивали пещеры и на их незакопчённых стенах рисовали и гравировали - выражали своё видение мира. Незакопчёность стен говорит о том, что пещеры были нежилыми и бесполезными для первобытного общества – только здесь и можно было творить без опаски художнику–диссиденту каменного века…
Итак, сострадательный читатель мой, вы «убедились»: Козюля суть талант, притесняемый начальством. Художник-интернационалист, то есть берёт со всех. Надоело! В России сложился неверный и вредный стереотип восприятия отношений между начальством и талантом: коль есть талант, он неизбежно притесняется начальством. Чушь! Я не берусь утверждать, есть ли у Козюли заявляемые им на всех углах таланты скульптора, дизайнера, художника в широком смысле, продюсера… Я не судья, но мнение своё имею! По-моему, в твореньях Козюли не более, как «что-то есть». Только несёт оно не чистое, двойственное впечатление или оставляет, скорее, мутный осадок. Уж, заявляемой автором великой пользы для общества «этой страны» в его манекенах точно нет! По форме, паноптикум Козюли - голимый эпатаж в бессмысленной заявке дискредитировать начальство как институт и персонально, а по содержанию – оригинальный способ заработать. У Козюли всё получается не красиво, не смешно, а как-то зло и политично! А зло и политику любая публика не любит. Ну, зачем вам, господин Козюлькин, столь усердно в русском мире сеять зло? Уже давным-давно вам в «этой стране» позволяют всё, разве что паясничать с манекенами служилых казаков у вечного огня мой Патрон не разрешит – пальнёт чуть выше головы из своего Макарки. Козюля, его послушать, в целом шибко грамотный выходит. Но его политическая грамотность хромает на все ноги. Будь даже наш талант сороконожка, не поймёшь: на чьей он стороне в многополярном мире? А гражданская ответственность, та и вовсе пятится назад. Талант же без ответственности, замечу, почему-то всегда источник зла!
Отвлечёмся… В самой иерархии талантов у нас царит беспорядок. Вам, глубокомысленный читатель мой, предложу своё видение: каковому порядку должно быть. По дурной традиции, публично только и пекутся о талантах из области всевсяческих искусств. Собачий парикмахер – вот талант! Такую причёску крашеной болонке меж ушей завьёт – аж, сердце стынет! Или, вот, талантливый поэт, а занят подённым каторжным трудом: Шекспира переводит (читай под строчкой: «Начальство зажимает!») – и ну крокодильи слёзы лить и причитать большими тиражами… Просто смешно! Талант – это судьба! А судьба – философское понятие, космос, вне бренной власти какого бы то ни было начальства. Сколько талантливых людей признавалось: не посади его властные начальники в тюрьму – не раскрылся бы талант на полную катушку. И главное усвойте: сами начальники суть административные таланты, всяк - с предопределенною судьбой! Заявляю: в России не было и нет таланта важнее административного! Это в крошке Дании, где снег выпадает редко, принц Гамлет, по государственной нужде, на мерина унылого по деревянной лесенке залезет и лёгенькой трусцой или даже шагом в три дня страну обойдёт, во все дела и пустяшные делишки вникнет - и примет административное решение. Выйдет у принца, допустим, плоховато: думал, по привычке, не о деле - о своём! Тогда уже без лесенки, слегка тревожась, взберётся Гамлет на сытую кобылу, та порезвей, и рысью страну объедет за два дня. Опять, предположим, получится не очень – бывает и у них… Ну, хоть не мужчина, а тряпка Гамлет, да только свергнуть могут за административную бездарность: тогда на боевого жеребца запрыгнет и уже галопом обскачет свою страну за один день – и добьёт вопрос. Всего делов-то с переделками – максимум неделя! Или взять нынешнюю Францию. Она просторней Дании, по площади, аж в тринадцать раз, но в лесах все, без исключения, дубы пронумерованы, как в армии солдаты: попробуй-ка без разрешения свали хоть один ствол на бочкотару для вина – мигом обнаружат самовольную порубку и отыщут браконьера. А у нас, поди-ка, яко Гамлет, трижды за одну неделю из Москвы проверь, кто там опять от Аляски до Курил в окияне рыбу тырит? Туда в один конец добраться – поседеть! Или в Сибири, или на сопках Дальнего Востока отыщи тот миллион вековых стволов лиственницы или кедра, что китайцы за месяц увезли тайком? Теперь возьму талант колхозника. Вот вам механик из грязной, сырой, холодно-сквозняковой мастерской на краю деревни. Тот же Левша, светлая, по трезвому, головушка и золотые руки, он из ржавого металлолома, что выпускают на отечественных тракторных и комбайновых заводах, собирает нечто, на чём худо-бедно пашут, обрабатывают землю и посевы и собирают урожай. Вот где талант, себе на погибель, но людям - каждому из нас! - несущий пользу трижды в день: в смысле, на завтрак, на обед и ужин. Это я ещё кутёж и полдник опускаю! Вот о ком должен печься наш администратор – в первую голову, а не о кутюрье с пропагандой не востребованных народом тряпок на плечиках недееспособных кляч и не о поэте, с его каторжным, сидячи на тёплой даче, переводом «Фауста», «Отелло», «Гамлета» и прочих заморских, никчёмных для просторов России, мужиков. Наш крестьянин без их талантов дутых проживёт «лих-ко!», а собачий парикмахер и поэт без таланта колхозана протянут лапки в миг. Итак, вот объективный пьедестал талантов для России: «золото» - талант административный, «серебро» - крестьянский, «бронза» - военный. Ну, почему бронзовому солдату место на пьедестале, думаю, читателю понятно: вот-вот зарубежные буржуи начнут подговаривать хантов и мансей выйти из состава России, дабы торговать газом «напрямую». А дабы из охотничьей берданки или ракетой с вечномерзлотной шахты защитить нашу тундру и океан за Полярным кругом нужен о-го-го какой талант!..
Чуть корреспонденты умотали провода и урылись в бурьянах, Козюля, по-бабьи задрав полы хорька и пятясь, устало плюхает свой зад на трон, и застывает, опустив голову на грудь и сложа руки, точь-в-точь как на портретах масонов. Давая ему передохнуть, мы с Марусей, прижав бока, шепчемся чисто для себя… Я смелый: щекотать не боюсь! Но только собрался было типнуть Марусю за бочок, тут у самого на не осевшую пыль в носу защекотало - и как чихну!.. Козюля – нервы! - в сильнейшем беспокойстве вскакивает, хватает со столика у кострища тарелку с горкой комбикорма и кидается к своему стаду. Тогда выходим и бурьянов. Говорю построже:
- Чем занимаемся, почтенный?
- Как же, - выглядывая из нас врагов, гладит Козюля лохматого козла по холке, - окормляю тварей - по незлопамятству и доброте своей. Вдруг в них вселились души чиновников, их тех, кто славно потрудился на ниве сеяния пользы для народа. А это, господа, какой, собственно, город?
И с тупым видом нищего протягивает к нам за подаянием чем бог послал бронзовый тазик, кой ловко выхватил из-под своего хорька.
- Ладно придуряться! – отрезаю. – Мы по делу.
Тогда Козюля отвернул вверх чёрные стекла на очках. Под ними оказались стёкла обычные прозрачные, и небольшие, даже для аида-полукровки, выпуклые глазки. Прячет тазик под хорька и визитную карточку, всю в кренделях, с опалёнными краями и дыркой от «бандитской пули», подаёт мне, со смешком:
- Что ж, установим личности, как говорят в дружественной милиции, заполняя протокол.
Я передаю свою, строгую, визитку: сотрудник ЖИВОТРЁПа!
- Вау! Так и знал! Опять передо мною креатура самопровозглашённой губернской администрации! Апологет чиновного беспредела инкогнито прибыл на места! В сопровождении удачного гибрида статуи Командора с рыжеволосой Венерой Боттичелли! – отвешивает он вычурный поклон Марусе, при том натыкается взглядом на мой каблук – и тогда издевательски фыркает два раза. – Нуте-с: опять чо-нить нарушаю? Здесь, товарищ Бодряшкин, примите во вниманье, не площадь перед окнами начальства Непроймёнской стороны, а пустырь. Он в честном и неоднократном бою лично мной и доцентами-бомжами отбит у собак-людоедов. Место не публичное, забытое и богом, и огородником, и городничим, забывается теперь и зверем. Отсюда и могилка моя совсем рядом: выкупил на днях два аршина земли – уж дайте спокойно умереть! Или опять пришли травить?
- Мы - травить? – вскидывает презрительную бровь Маруся. – А есть ли в том нужда, любезный: в такой клоаке сами долго ли протянете. Даже любопытно: человек от искусства – и по собственной демонстративной воле шарится среди помоек, дышит запахом горелой резины, мочи, любуется собачьим калом, роется в мусорным кострище… И не тошно?
- Это всё родные неудобства! Совковый навоз пережили, переживём и всё остальное.
- А в кармане ингалятор, - не унимается Маруся. - Приобретёте себе астму на помойке, а в Европе будете, не заикаясь, врать с экрана: российские власти гноили меня в тюрьме. И будете клянчить себе медицинскую страховку. Видали мы таких!..
- Я понял: моя Венера столбовая совсем не в курсе обстоятельств. На меня уже с десяток раз санитаров с носилками вызывали…
- Санитаров - и что? – издевательски вопрошала Маруся. – Если ваши органы не в порядке, почему бы ни вызвать на помощь крепких мужчин из казённого дома?
- Скорее ваши «органы» не в порядке: товарищ Абакумов в молодости был санитаром. Приедут, свяжут меня, обсыпят с ног до головы комковатым дустом просроченной годности – ещё, наверное, трофейным германским ДДТ, - всё под видом профилактики педикулёза, и тогда посадят на месяц в карантин. Так, по благородному, называется у них тюрьма. В лучшем случае, посыплют дустом хлорофоса, в нём действующего вещества – яда - меньше, чем в немецком ДДТ.
- Сегодня, значит, у санитаров с носилками отгул… Как на вас дуст не сыпать: вы принц из царства завшивленных бомжей и блохастых собак с лишаями.
- Крези, ну какие вши, какие блохи, лишаи?! Похвалюсь: я минимум полгода в год работаю в Париже, Амстердаме, в Лондоне, Милане – в тех краях работается лучше, никто не треплет. Из-за посыпанья дустом я лишился доброй половины зубов, волос, интеллекта и состоятельных клиентов. Теперь, вот, брови клею и усы, тщусь поскорей, чтобы не забыть, записать мыслишку, если промелькнёт…
- Скорее, это возрастное, дражайший! Зеркало-то есть?
- Отнюдь: всё их, чиновьи, процедуры, - тычет пальчиком в мою сторону Козюля. - Впрочем, перестали стражей порядка с дубинками и наручниками присылать – и на то мои аплодисменты. А вас, мадемуазель, я вчера приметил… - И, уже несколько отухнув, с превеликим удовольствием осматривает, потрох, мою Марусю с ног до головы, как музейный экспонат. – Витальны, слов нет! Надеюсь, русскую Венеру не смутят учебные разрезы на теле манекена для студентов-медиков?..
Тогда уже я вступаю с внушительною укоризной:
- А ещё ябедничаете в просвещённую Европу на, якобы, инквизицию со стороны российского начальства! Будь у нас инквизиция, гореть манекенам в костре под смешки презираемого вами народа. А вы, хотя антироссийщик, а, гляжу, оптимистичны, веселы, надушены, с чистыми почти ногтями, будто на помойку явились прямо из салона. Каких бродяг-доцентов вы здесь собрались учить разрезами брюшины?
- Товарищ Бодряшкин, коль обществу так необходимо резать, лучше резать манекены - не людей. В аполитичном случае, ставлю вам в пример божественного Леонардо, безотцовщину из Винчи. Не обладая моим учебным манекеном, Леонардо, презрев инквизицию, словно мясник, вынуждён был в анатомическом театре вскрыть собственноручно тридцать тел, прежде чем понял, как развивается плод в чреве матери. Представьте, каково чувствительному художнику собственноручно было вспарывать брюшину, вынимать зародышей на стол и рисовать?.. А в политичных случаях – вам напомнить? - обществам вивисекторов уже кладбищ не хватает: они тела зарезанных людей измельчают, скармливают, жгут…
- Так устроены все мировые сообщества, пока ни построим коммунизм. Общество, господин Козюлькин, состоит из начальства и народа. При любой резне доля погибшего властного начальства всегда куда выше, чем в народе. Значит, начальство, объективно, как структура общества, не может быть заинтересовано в резне. В обществах - как и в семьях, в группах - резня субъективна. Как своевременно выявить в обществах и остановить субъектов организации резни – вот о чём нужно думать человеколюбцу! А вы, будто не творец, а робот, мыслите машинально: если чиновник, значит, сразу вешать дохлых кошек…
- Красиво излагаете, товарищ: будто сами не в чинах и не служите безумному начальству. Оглашу для вас воспоминания одного советского военного. Он осенью 1946 года побывал в Латвии. И один, тоже русский, старожил ему рассказал… До 1939 года, когда прибалты жили самостоятельно, в Риге была одна-единственная контора ЖКХ. Если у меня что-нибудь не ладилось, я заявлялся в эту контору. Там сидела одна-единственная женщина. Она записывала в книгу мои фамилию, адрес и суть неполадки. Не заладилось у меня, к примеру, с газом. Женщина брала книгу “Газ”, просматривала её и говорила, в какой день и час придёт мастер. И он обязательно приходил и, что надо, делал. Когда пришли ваши Советы, столько понаделали контор!.. На каждый вид услуг ЖКХ - контора. Придёшь в неё, а там сидят пять-шесть человек «работников», и не найдёшь нужного, а если найдёшь, то он пообещает сделать, но никто не придёт и ничего не сделает. Российские госчиновники, как те, советские, тоже ничего не умеют делать, и не хотят уметь! КПД у них в разы меньше, чем в Западной Европе.
- На то есть объяснение. Производительность труда отраслевого российского чиновника такая же, как в соответствующей отрасли народного хозяйства. Чиновник в сельской местности работает так же, как наш крестьянин в поле: в десять раз неэффективней, чем в Европе. В угольных бассейнах и в лесных районах – в двадцать раз. В ЖКХ… Все на баррикады – драться за реформу ЖКХ! – как закричу я тут, вырвалось непроизвольно. – Это я о своём… Наш чиновник не оторван от народа – только и всего.
- В этой стране есть чиновники, а ещё в большем числе пасутся вокруг власти непоймикто, получиновники, те, кто кормится на организации подписей чиновников. Гражданское общество выстрадало полезную оргработу со стороны государства, но чиновничество продолжает работать на себя.
- А вы предложите своих чиновников не учить, а заменить на иностранцев?
- Чего бы и не заменить, если учёба никак не помогает? Спортивных тренеров сменили – результаты налицо. Да что безграмотный чиновник – в этой стране уже буйно возрождается номенклатура! В «Беловежской пуще», помнится, новые отцы провозгласили: «Номенклатуры больше не существует!» Только глупцам кажется: умер СССР – и не стало номенклатуры. Скоро, как в советские времена, пойдут приказы: «Обеспечить добровольное участие сотрудников университета и студентов очного отделения в осенних сельскохозяйственных работах в количестве 800 штыко-лопат…»
- Если уже не орут взахлёб о преимуществах демократии в управлении страной, ещё не значит, что возрождается номенклатура. Наши иммигранты утверждают: на государственной службе русские работают сами по себе не хуже, чем янки и европейцы, но условия труда у них разные. На Западе эти условия поколениями создавали и шлифовали. Либеральная западная мысль объявила Россию убогой, тёмной, неблагодарной, не заслуживающей верной и добросовестной службы. В результате пока что эффективность российского чиновника, действительно, объективно ниже. Но дай срок! На Западе люди по-настоящему пашут только на частных предприятиях, в госучреждениях – такой же шалтай-балтай. И у нас народ пашет только в частных, зато и вкалывает круглосуточно начальство!
- Ой, не надо! Ваши чиновники равнодушны, презрительны к судьбам Отечества и к нуждам людей. Достаточно сходить в паспортный стол. Откат от демократии налицо! В государственной власти этой страны опять появились «незаменимые люди». Поди, объясни, европейцу, что есть «незаменимый человек» во власти? Он этого не поймёт, хоть тресни, как ни объясняй. Скажет: Византия! У нас: раз попал в номенклатуру – тебя с чёрной БМВ на жёлтый «Запорожец» уже не пересадят… Сегодня у чиновников и депутатов привилегии, как у номенклатуры при Советах: казённый автомобиль, госдача, медицинское и санаторное обслуживание, бесплатная связь, бюджетная субсидия на приобретение жилья, специальная социальная страховка, своя пенсионная система… – всё и сразу! Если государство перед обществом ответственно, значит, и его чиновники должны нести персональную ответственность. А к вашему чиновнику с чём ни подойди, он только ручками разводит: «Рынок! Вот придёт эффективный собственник и всё наладит». Ты-то сам тогда зачем?!.
Отвлечёмся… Чем отличается чиновничество, бюрократия от номенклатуры? Они схожи по форме и функциям, но по социальному содержанию различны. Чиновники нужны государству с любой формой правления. Чиновники не имеют госпривилегий, они назначаются и увольняются, как остальные наёмные работники. Номенклатура возникает только при авторитарном и тоталитарном правлении. Номенклатура, как любой профессиональный государственный институт, очень эффективна: служивыми людьми движет обязательный для исполнения приказ, поощряется инициатива, и они костьми ложатся в тяжких трудах. В ответ получают для своей семьи гарантированные государством привилегии и блага. Ответственность у номенклатурного работника куда выше, чем у простого чиновника. Особливо хороша номенклатура в трудные для страны времена войн, голода, разрухи и грандиозных строительств, когда нужно организовать работу мобилизационной экономики и обеспечить армию. Тогда номенклатура действует неудержимо и победно, как мощная военная машина в бою. Со временем, когда обстановка в стране успокаивается и нет нужды в мобилизации всех сил и средств, номенклатура закрывается и не «пущает» в свои ряды новых людей. Тогда она становится уже тормозом для развития страны. В КПСС всегда существовало меньшевистское, мелкобуржуазное, течение. Оно боролось сначала с ленинской, а позже со сталинской революционной линией партии на коммунизм. Эта борьба вокруг «пережитков прошлого» была неизбежным порождением самого базиса социализма – промежуточной формацией между капитализмом и коммунизмом. Советская партийная номенклатура переродилась в мелкую буржуазию после ХХ-го съезда, взявшего новый курс и приведшего в конечном счёте к буржуазной контрреволюции. Буржуазией вообще и мелкой буржуазией, в частности, считаются те люди, кто в том или ином виде занимающиеся эксплуатацией - присвоением чужого неоплаченного труда. Сюда относятся фермеры и ремесленники, финансисты и ростовщики, торговцы и спекулянты, взяточники и коррупционеры во власти… Отличительной чертой мелкой буржуазии является готовность свое личное благополучие устраивать за счет других людей - желательно, за счет общества, если при сём ответственность за присвоение незаслуженных благ не слишком велика. Самый нетрудовой способ присвоения благ - принадлежность к власти. Последняя даёт возможность устраивать свое благополучие на «законном» основании, сидя у распределительного крантика. Старую номенклатуру, увы, невозможно реформировать: она самовоспроизводится, родит себе подобных, а привилегии и блага, если служил на совесть, не отчуждаются. Когда возникнет необходимость новой мобилизации страны, старую номенклатуру приходится заменять на новую - это болезненный процесс. Не все даже захотят идти в новую номенклатуру, ибо там ответственность за порученное дело велика, и нужно самому вынашивать и осуществлять государственные идеи. Государева чиновничья служба - это и особый склад мышления, годы воспитания и самовоспитания. Государственный муж должен отождествлять себя с государством, быть связан обязательствами перед народом. А чиновники, о коих справедливо говорит Козюля, это мусор из разряда «чего изволите» - они служат вышестоящему начальству и своему карману, а не государству и народу…
- …а люди-«совки» и теперь гнут хребты перед любым чином, - продолжает Козюля свою мысль.
- Стой-стой, господин хороший, - перебиваю, самому даже интересно, - а что есть, по-вашему, «совок»?
- «Совок» - это системное партийно-советское начётничество. Народ ему не верил, но охотно подчинялся. «Совок» существует и в отношении церкви, и не только православной: в церковь тоже не верят, но системно - рабски - подчиняются. Кому из мыслящих и живущих свободно может быть по-настоящему интересен Христос, который даже «никогда не смеялся»?
- При «совке», однако, у нас было мощное и уважаемое в мире государство. Где оно сегодня – с вашей либеральной свободой, без «совкового» рабства?
- Главное - жизнь человека, а не государство.
- Тактически – да, стратегически – нет. Когда выше человеческой жизни ничего нет, то и родины нет, и нации нет, и героев с подвигом нет, и будущих поколений нет, и идеалов нет, а жертвенная любовь превращается в фикцию. И даже начальства не должно тогда быть, ибо действия любого начальства, объетивно, – это насилие над личностью ради блага остальных. И наступает философский тупик: если самоценная физическая жизнь человека ещё и самодостаточна, то утрачивается сам смысл жизни - ради чего, собственно, жить? Что родина? – так, абстракция. Если довести вашу самодостаточность до логического конца, то уже и не пожертвуешь жизнью за свою мать, за жену, ребёнка, друга, товарища…
- Стой-стой, товарищ мой непрошенный: теперь могу и сам продолжить вашу патриотическую мысль: «А возродить Россию способно лишь страстное, всеобщее, героическое побуждение - и оно куда выше интересов и эмоций, царящих в отдельной человеческой жизни». Так?
- Естественно. А как одержишь победу в отечественной войне, если человеческую жизнь ставить выше родины? «Совок» - это, первым делом, нерушимый союз начальства и народа; «совок» победил в Великую Отечественную войну, отстоял внешнюю, по меньшей мере, свою свободу, и отстроил великую страну. А вы, господин проповедник жизни любой ценой, вы без «совка» стали бы рабом; и какой из вас строитель – просто тьфу!
- Ваш «совок» не может без репрессий, значит он плохой.
- Репрессии в разумных пределах очень эффективны для скорейшего продвижения идей и достижения целей – это проверено историей всего человечества, не только нами.
- Не должно быть таких целей. А сегодня, товарищ Бодряшкин, разве есть поле для репрессий?
- Узкое, но есть: нужно очистить Россию от компрадорской элиты - и власти этим вот-вот уже займутся. Олигархи не связывают своё будущее с Россией, жёны и дочки их давно уже спрятаны за рубежом вместе с капиталом, а на российской земле они только «промышляют», как воры в нощи. И «мировое сообщество» наши репрессии поймёт: даже собаки и кошки понимают, когда их наказываются по делу.
- Ладно, раскулачите и посадите зажравшееся аморальное ворьё, поделом, а я-то здесь при чём? Почему и меня, художника - не мошенника, не вора - гнобят, как при «совке»? Нет, товарищ Бодряшкин: у властного начальства осталось то же, «совковое», представление о диссидентах. К олигархам у них сложилось либеральное отношение – пусть себе воруют, мы ещё и поможем, а то чего доброго устроят заговор, скинут или так убьют из-за угла - с них станет; а вот на критиков из интеллигенции начальники бросаются в штыки.
- Вы рассуждаете, как диссидент из слезливой творческой среды, я – как государственный политик. Это не я такой кровожадный, а это человеку приходится жертвовать жизнью: так устроено общество, где есть понятия - родина, нация, народ. Оружие создано, дабы убивать, а организованно жертвовать людьми – прерогатива государства. Революции делаются ради того, дабы в обновлённой стране ценилась именно человеческая жизнь.
- Идеология, словеса, абстракции – чушь, а люди гибнут за них.
- А вас, господин, устроит, если только «люди гибнут за металл»?
- Беда, товарищ, в том, что патриоты – и не только российские, нет, любые – патриоты любят родину отдельно от людей. У патриотов люди только необязательное приложение к родине. И не передёргивайте: либералы превыше всего ценят не жизнь человека саму по себе, а свободу человека, в том числе и свободу умирать.
- Ну да: проиграл в конкуренции за кусок хлеба, кушать нечего – и свободно подыхай на глазах у сытых людей. Человеконенавистническая свобода какая-то у либералов получается. Если, по-вашему, права человека выше интересов государства, тогда и права низкооплачиваемого, как он считает, чиновника разрешают ему залезть в карман государства и брать взятки. Вот и оправдание коррупции.
- Человеку нет меры в материальном, вещном мире. Отсюда вытекает сверхценность его жизни.
- Человек состоит из звёздного вещества, он вторичен в отношении материи. Но родина, народ – это не вещи, а понятия. Человек – часть этих понятий, и здесь он первичен. В Конституции России объявлено: "Человек, его права и свободы являются высшей ценностью"…
- Вот-вот! – играет за шпиона Козюля. - А вы, товарищ Бодряшкин, толкаете антиконституционные речи. Может, подскажете начальству: пора внести поправки в конституцию?
- Я смелый: подсказывать не боюсь! Это неудачная формулировка законодателя, преждевременная – списали из западных конституций, из благих побуждений. Права и свободы человека не будут входить в противоречие только при коммунизме, а при капитализме они во многих случаях взаимно исключают друг друга. Говорить о сверхценности жизни при эксплуатации человека человеком – демагогия имущих. Свобода возможна только при равенстве людей. А какое может быть равенство при капитализме? Свобода раба на скудную кормёжку – это не свобода господина на вековую праздность. Биологическое в человеке стремится к неравенству, социальное – к равенству. Капитализм усиливает в человеке биологическое, социализм – социальное. Когда социальное в человеке окончательно одолеет биологическое, наступит коммунизм. Исчезнут родины, народы, за которых сейчас надо умирать; не будет войн, денег, конкуренции за злосчастный кусок; и тогда, наконец, жизнь человека станет высшей ценностью.
- Ладно, я понял: благополучие муравейника дороже жизни муравья. Так в чём, товарищ Бодряшкин, ваше дело? Нет, угадаю сам. Принесли мне от губернской администрации чёрную метку, как у пиратов, или, пожалуй, протухшую рыбину в газетке, как у сицилийских мафиози. Угадал?
- На «Тупике» разверзлась говорящая могила. Ищем наводку. Есть идея?
- Вау! – Козюля, окончательно отухнув, просиял. – Учёная администрация пришла на «Тупик» искать заветную могилу, чтобы ночью пить на ней кровь чёрного козла и восхвалять своего владыку – Сатану. Луна сегодня обещает быть хорошей, понимаю. Значит, «внутренние органы» интересуют мысли уже и мёртвых тел – очень любопытно… Новый сезон охоты на виртуальных ведьм открыт!
- У вас ус отклеился, начитанный вы наш, - опять язвит Маруся.
Чаю, не понравился ей господин Козюлькин. Девушка с веслом, как оказалось, тоже может язвой быть – пол своё берёт! Козюля и не вздумал обижаться, к наскокам попривык: он лишь выпячивает смешно верхнюю губёшку, поджав нижнюю, и опускает глаза:
- Правый? Левый?
- Это, смотря с чьей точки зрения смотреть! – это уже из меня вылетает машинально.
Во времена застольных баррикад в умах, заслышав только словосочетание «правый-левый», я летел стремглав, дабы успеть выразить своё наинесомненнейшее мненье. Теперь с меня хватит: нет темы бесполезней! У либералов-постмодернистов, убийц любого смысла, не идеология – дизайн! А в дизайне «левый» и «правый» меняются легко местами. По мне, постмодернизм - отстой в искусстве. Он отрицает истины и сам конструирует реальность, и существует по заказу всякой глобалистской сволочи и примкнувшей к ней диссидентствующей интеллигенции, как всегда бредущей последним номерком в гуське…
- Господин Козюлькин, думаю, – говорит Маруся, - легонько всё же оправелый, типа либерал.
- Верно, – говорю тон в тон Маруси, добивая гадину, - оправелый российский неолиберал, то есть никакой. Для господина Козюлькина западный либерализм – кормушка. Серьёзные диссиденты в России выбирают неолиберализм исключительно как кратчайший не уголовный путь к общему пирогу: нажрутся вдоволь, запасутся впрок и отвалят в консерваторы – жить потихоньку и в своё удовольствие.
- Уж, в этой стране точек зрения хватает, – не моргнув даже глазом под очками, улыбается Козюля. - Зыбкость позиций такова: кто сегодня правый, завтра - левый, а послезавтра… - микст. А как дуализм-то всё во мнениях крепчает! По горизонтали все смещаются с позорной, в глазах Европы, быстротой и бессистемно. Зато с вертикалью, как всегда, всё в беспорядочном порядке: кто высоко вверх залез, до самого дна не упадёт. А чем вам не по нраву российский либерализм - идеологически он же почти безвреден?
- В идейном плане, - продолжаю на диссидента наступать, - либерализм не понятен никому. Социализм понятен, нацизм понятен, фашизм понятен, либерализм же невнятен и даже намеренно запутан, особливо российский. В идейном плане западные либералы понятных целей не ставят, если не считать целями создание постмодернистского хаоса в сознании и неразберихи в умах. Наши же безыдейные неолибералы спецом погромче грохочут в барабаны, кричат, визжат, свистят, шумят, травят, спорят со всеми и без нужды противоречат, лгут напропалую, и всё это дабы оглушить, ослепить, расстроить мысли и тем сбить со следа заслуженную ими погоню и предотвратить справедливое возмездие. Я думаю, путаность либерализма не от недостатка умов, а дабы труднее было либералов уличить. Ибо в практическом плане им, как и всем, нужны лишь власть и богатства.
- Вот и чудненько: вы согласились - идеологически либерализм России не опасен, - продолжает скалиться Козюля. – Стоит ли нас посыпать дустом? В конце концов – не тараканы!
- Либерализм опасен изощрённым воровством, мошенничеством, растлением, предательством национальных интересов, - говорю построже.
- На злодеев и расхитителей и в этой стране УК есть.
- «Что не запрещено, то позволено» - либеральный принцип ловли рыбки в мутной воде, и попробуй нового злодея упечь с помощью нашего УК. При российском либерализме выходит: в школах не воспитывают, в университетах не учат, на заводах не работают, в морях не ловят, в полях не выращивают, в животах не вынашивают… – попередохнем все и без опасной идеологии.
- А в более узком смысле, господин Козюлькин, вы кто? – продолжает нагнетать Маруся. – «Наблюдатель»? «Лишний человек»? Или, худо-бедно, куртуазный маньерист?
- Я не обсёрвер и, верно, не Пармиджанино-рус: куртуазный, но отнюдь не маньерист. Где, Фея с палочкой, вы видите в моих моделях намеренную неестественность форм? Хотя, замечу, как скульптор, безумному начальству как раз присуща саморекламная неестественность форм и поз. Где воплощение далёких от реалий идеалов красоты, одухотворённости и благородства, свойственное маньеризму? Всмотритесь: почти все мои манекены сосканированы с живых людей, имеющих российский паспорт с чернильно-несмываемой пропиской…
- Прям, как народ… своего рода, – бормочу вслух, вырвалось непроизвольно.
- Вау! Мой респект вам, товарищ Бодряшкин! Полюбуйтесь: перед вами, действительно, народ - своего рода! Моделям чиновников, конечно, прибавляю типичные детали и, напротив, отсекаю лишнее – в этом смысл искусства. Взгляните на ту модель без головы: уверен, по очертанию тулова и прикиду товарищ Бодряшкин легко угадает в ней… Вижу, угадал. Всадник без головы – большая редкость: поэтому его сразу суют героем в романтическую книгу. А чиновник безголовый – типическое явление: здесь, как автор, я реалист, даже самому противно. По гражданскому же призванию, я скорее расплётчик сонма узлов лжи и правды, окутавших общество этой страны. Поверьте мне, товарищи, хоть раз: здесь, на пустыре, в гуще своего народа, я наконец-то счастлив!
- Комедию ломаете, - не отступается Маруся. – Денег вам всё мало. Нашли место…
- «Шестой тупик» замечательное место! Здесь кладезь сюжетов и незанавешенная сцена для, буквально, толп разнообразных лицедеев! Традиционный театр всем надоел, зато на кладбище такие представленья!.. На кладбище "Голливуд навсегда" были?
- Я была, - говорит Маруся. – Там лежат актеры, музыканты, писатели, поэты и, естественно, миллионеры – куда в Америке без них! Любопытно, своеобразно: кладбище в равной мере принадлежит мёртвым и живым. Для посетителей ежедневно показывают фильмы, разыгрывают пьесы, туда частенько приезжают шумные экскурсии, тусовка. Не знаю как с этикой, но уныния нет.
- Вот и я уже поставил на «Тупике» несколько спектаклей похорон, - обрадовался Марусиной реплике Козюля. - Везите мне своих клиентов – гонораром поделюсь. Специфичных погребений становится с каждым днём всё больше. Особенно тащусь, когда перезахороняют прах богатых эмигрантов: меценатов, высокородных дворян или генералов белой армии. Похвалюсь! Недавно местные дворяне заказали мне нечто оригинальное, «в монархическом, понимаете ли, стиле», чтобы потомкам столбовой эмиграции запомнилось навек. Обожаю необычные проекты! Ладно: сценографию всего мероприятия сочинил сам. Фишка заключалась в столкновении русского характера с европолитесом. Для создание монархической атмосферы подготовил сотню манекенов в драпировке представителей дореволюционных сословий: духовенства с кадилами, чеховских мещан, дворян в звёздах и при саблях, купечества за самоваром, крестьян с косами и серпами, мастеровых в фартуках и пролетариата с молотами, даже трёх разночинцев с книжками подмышкой подогнал и Ленина с «рукой» на броневичке из фанеры, а в политкорректный противовес ему, выставил парочку членов императорской семьи. В прелюдии, мой закадычный приятель и сторонник, Лушпайкин, суперпианист-бугист со своей оторви-командой музыкантов, наиграл ретро-модные импровизации на траурные марши. Несли интуристы коробчёнок праха на подушке. У склепа произнесли, вкратце, речи по бумажкам, на ломаном русском. Никто, кроме манекенов, естественно, не плакал, не скорбел, не причитал, табакерку с прахом князя в склеп замуровали в пять минут, холостые залпы, венками гранит весь завалили… - и прочь от могилы: сначала в парк, проветриться, набраться атмосферных ощущений, а позже – в зал, поминать и расслабляться. Здесь бассейны надувные для них залили с живыми осетрами, натыкали кругом декорированные свечи, вывесили флаги царские, расшитые аляповато, зато чудовищных размеров, как занавес в Большом… Пусть расслабляются! Не работать же в Россию едут! Да и что им кукситься – никто и не поверит в траур: виновник торжества почил давным-давно, все к этому привыкли, слёзы, если были, высохли ещё в прошлом веке… В зале банкет с икрой и выпивкой приличной: все улыбаются, знакомятся, смеются, удивляются всему. А сквозное впечатление на лицах: вау! - как в России оказалось хорошо! Думали-то, что без них русские выродились в помесь человека и медведя, живут незаконно в сибирской тайге в глубоких норах, в опасной близи к американским запасам нефти и газа, бесплатно питаются своими берёзами и американской картошкой, и только по праздникам поджигают Кремль и водят вокруг него хороводы, обжираются блинами с икрой и опиваются водкой, в ущерб всему цивилизованному миру, а казаки их защищают – ну, настоящая империя зла! А оказалось: белых медведей даже на улицах не видно! И русские мамы своим детям ногти уже не обкусывают, а стригут! А как приятно, что в местных детдомах обноскам привезённым оказались рады! Правда, тачанок с пулемётами Максим, и казачьих разъездов с пиками нигде, для колориту, повстречать не довелось – вот это жаль! У тамады приказ: в первый час гулянки тост – через каждые десять минут, во второй час – через каждые пятнадцать, а дальше все, кто выдержал, пьют уже без всяких понуканий. Как «рашн водка» холодненькой, да под рассольчик огуречный, поддадут за упокой, вскоре переходят за знакомство, мелодии становятся уже позабористей и публика, вслед за цыганами, танцует. Под занавес выставляем уже «ликующий» народ, Лушпайкин бацает «Прощание славянки» - и аминь!
- То есть, - уточняю, сам удивлён, - приедет из Европы компания потомков от дворян второй волны, у одного в кармане занюханная ещё в позапрошлом веке табакерка с прахом князя, местные «дворяне» и попы их облепят, дабы свой ранжир поднять, а вы им подгоняете «скорбяще-ликующий народ»?
- «Их народ» - так многие из них, представьте, до сих пор считают. И на ЖД-вокзалах я этих «перезахоронцев» уже не раз встречал со своим народом: и декорации мои, и весь мой винтаж интурист прекрасно видит, но охотно принимает. Так принимает кинозритель набитый доверху якобы людьми вид Колизея на гладиаторских боях в голливудском фильме. Я устал твердить на всех углах и в микрофоны: во многих телодвижениях общества живые люди вовсе не нужны! Манекен гораздо технологичней и дешевле человека. Ну, представьте, сколько миллиардов человеко-дней убили советские люди в показухе демонстраций! А манекены не допустят фальши в жизни. Они сами по себе. Мои манекены сродни кошкам: они проживают собственную жизнь, не претендуя на особое чьё-то внимание. А потомки генералов и князей всё, оказалось, на что-то претендуют! То им верни усадьбу, землю, то покрой убытки и проценты…
- Поздравляю! – как всегда, искренне возрадовался я чужому благоразумию. – Вы, господин Козюлькин, хоть в чём-то коммунист! При слабаках-царях русские дворяне сто пятьдесят миллионов своего народу держали неграмотным, бесправным, во вшах, в болезнях, в церковном мракобесии, секли, рвали жилы, издевались, сосали кровь, вешали на «столыпинские галстуки», попирали все без исключения права, свирепствовала цензура и, наконец, в семнадцатом получили от своего народа по заслугам, а теперь им приспичило на историческую родину везти прах эксплуататоров-мучителей! И это без покаяний в преступлениях перед народом, едва устоявшим от их побоев! Что бесправные евреи: даже первейшие русские купцы и заводчики – материальные строители России! – вечно ходили у дворян в «чумазых». Крупнейшая монархия мира, а плясала под дудку Сопляка – такая мальчишеская кличка была у Гришки Распутина. Государственный долг Антанте в первую мировую войну – 51 миллиард золотых рублей. Вот Антанта и пришла потом свои кровные денежки у побитой дворянской России забирать. Хуже российского дворянства только польское и румынское. Не случайно русский дворянский титул сегодня может купить любой зажравшийся чудак…
- «Липу» – да. И в Европе сотни лет разорившийся дворянин продавал свой баронский титул вместе с развалившимся родовым замком. Их покупали разбогатевшие евреи. Ротшильд, купив очередные баронские развалины, приобретал и новый титул.
Люблю общее мнение! Вот сошлись в оценке русского дворянства либерал-полуеврей и русский патриот – уже мне как сладкий леденец к мутному чаю в Сломиголовском интернате!
- Выродились, наконец-то, титулованные паразиты! – подвожу итог сословию, враждебному для своего народа. – А кто их помнит, для тех посмешищем стали. Исторически, дворянский титул имели право давать только владетельные монархи. А у нас, после царя, продажей русских дворянских титулов всегда занимались люди, мягко говоря, со странностями, навроде грузинки Джуны и еврея Брумеля. Самозванец Брумель, брат прыгуна, вообще объявил себя регентом Российского престола, а если кто из русских князей его в этой роли не признавал, того вызывал на дуэль. Окончил жизнь, понятно, в сумасшедшем доме…
- Зато восстановленный Императорским домом боевой орден Николая Чудотворца далеко не сумасшедшие ваши чиновные генералы из Министерства обороны раздают направо и налево - подозреваю, сугубо на коммерческой основе.
- Вы это утверждаете: Чудотворца покупают?! – вопрошаю Козюлькина построже.
- Нет-нет! – взвивается тот в небо. – Только подозреваю! Читал в интернете. Мне ли, калеке, утверждать: никакого здоровья не хватит в судах против всей их обороны.
- Диссидентский хлеб везде не сладок, - почти искренне сокрушаюсь.
А что, мне космополитов жалко, как безродных кошек в подворотне. У космополита, впрочем, и домашний кот, наверное, предатель – лакает только импортное молоко, мурлычет по-ихнему, а может и шпион. Не зря же Патрон так подозревал кошек за полярным кругом. Смерть шпионам!
- После инсульта от посыпанья ДДТ, - повествует не по заданной теме Козюля, - я стал почти что Ричард третий: не раз отнимались левая рука и правая нога. Тогда-то мой народ и окружил меня вниманьем и сыновьей заботой: навещал в больничной палате, устраивал на импровизированной сцене представленья, давал концерты, обнимал, тормошил…
- Неужто и бодрил?!
- Бодрил! Один медицинский манекен женского рода даже массировал от пролежней, под ручки белые по нужде водил - и тем, уверен, спас от инвалидности! В окружении манекенов я впервые почувствовал себя защищённым! Я понял больного Шихуана: к чему ему сдалась охрана терракотового войска на том свете…
Отухни, друг! Козюля, вижу, уже парит и, не останови его, начал бы кривляться, хамить в лицо и нагружать белибердой, как утомительный юморист с телеэкрана. Тогда спросил его о манекенах-казачках. Козюля:
- В прошлом году заказали сразу казачью сотню. Заказ пришёл по электронной почте: по сей день не знаю, от кого. А на днях четыре десятка казаков привезли в ремонт. В таком… не в разобранном – в разбитом, в изувеченном! - состоянии я свой народ ещё не видел. Мне, товарищи, народ свой ужасно жалко: я не какой-то чванливый дворянин. В моей непроймёнской мастерской изготавливают манекены для самых суровых видов спорта – борьбы и бокса. Спортивные манекены все обтянуты телячьей кожей и хорошенечко набиты. Почти такие же манекены, только с образами начальствующих лиц, срабатываю для установки в вестибюлях иностранных фирм: там их ждёт мордобой от кулаков обиженных подчинённых. Тех и других манекенов при эксплуатации очень сильно проминают… Но казачков вернули, как с Куликова поля: тулова и головы разрублены в куски, проколоты, измяты и даже – Sic! – со множественными пулевыми ранами навылет! И калибр не от Макарова и не от Калаша – посмотрите…
Войны нет, а калибр знают по-военному!
Подходим к манекену казака поближе. Да, картина ещё та! Разглядываю вблизи, что натворили прусские партизаны, но военную тайну Козюлькину не открываю.
- Калибр МП-40, - вставляю со знанием дела, - немецкий автомат времён Второй мировой войны.
- Вау! Их в Германию, может быть, возили? Какие модели не подлежат ремонту – пустил на переплавку. А эту парочку увечных поставил здесь, как иллюстрацию моего тезиса: вот что стало с манекенами, а на их месте вполне могли оказаться и живые люди! На полусотню казаков снова получил заказ. Цену подниму. Дело тёмное, да мне не привыкать: по светлому пути дорого не возьмёшь. Чем опасней жизнь, тем больше слава!
- А оплатили казачков по безналу из бюджета?
- Как узнали?! Я сам, как увидал у плательщика бюджетный счёт, удивился так, что все налоги по сделке заплатил! Бюджет для меня чреват?
- Чревато выйдет для заказчика… Искусство, господин хороший, принадлежит народу. А вы заладили: «я», «меня», «мой народ»… Что, по-вашему, выходит: искусство принадлежит мне, только вы мне за это хорошенько заплатите и вознесите, как художника, до самих небес? Где содержание у вашего искусства? Один выкрик! «Мой народ»… Этимологию слова знаете хотя бы? Екатерина Вторая, к примеру, «моим народом» звала дворян, и дала ему дворянские вольности, освободила от телесных наказаний, сделала вечным и наследственным собственником своих имений. Любое начальство «своему народу» обязано чего-нибудь давать. А вы, господин хороший, чем осчастливили своих уродов?
- Позвольте возразить, товарищ нехороший! Это у «вашего народа» почти все люди недоделки. И лица у них куда страшней, чем у моих. Скорее, рыла классических скотов: не чистые, тупые - как у большинства героев Чеховских рассказов. Ваша, товарищ Бодряшкин, принципиальная ошибка: представлять себе народ излишне романтично, плывущим вдали лебедем - чистым и прекрасным. Выйди он на берег, окажется гусь лапчатый и неуклюжий, с жалким видом домашней птицы, и примется истошно требовать еды и крова, и при том густо обделывать дорожки! Когда народники в 1874 году «пошли в народ», то есть в деревню, то искомого народа в ней просто не оказалось! Бакунин называл русского мужика «свиньёй безнравственной и добродушной». Явившихся к ним из города за правдой жизни молодых интеллигентов эти свиньи поразили своей полной социальной разобщённостью и бездуховностью, своим торгашеским духом, примитивностью личных потребностей, беспросветным фатализмом, безынициативностью и безответственностью, а главное: всегдашней готовностью превратиться из эксплуатируемых в эксплуататоров. Вспомните-ка рассказ Чехова «Добродетельный кабатчик»: барин думал, что бывший его крепостной, а ныне кабатчик, Ефим Цуцыков, благодетельствует ему, великодушничает за то, что он его сёк когда-то, и никакого злопамятства, – учитесь, иностранцы! – а этот вчерашний крепостной мужик сначала сделал барина своим должником, а потом через суд отобрал родовую усадьбу и выселил его на фатеру. Разве что-нибудь с тех пор изменилось? Откуда в один миг на голом месте взялись олигархи? Кем был до того Мандинский? – рядовым советским крепостным, доцентишком – учил студентов фанеру клеить. Так что напрасно вы, товарищи, всё тщитесь засеять народную ниву хоть чем-нибудь благим: почва-то бесплодна! А мой народ, я многого не предлагаю, примите как наглядное оружие агитпропа на бессовестных чинуш, на всякое безумное начальство. Или, вы мните, верхи уже работают над улучшением жизни у низов?
- Постыдились бы ёрничать, мусьё Козюлькин! - вступает за «низы» Маруся. - Поди, шляпу носите, гуляя по Парижу! Ваше тенденциозное разделение действующих лиц на овец и козлищ, - она, копируя Козюлю, неожиданно сделала одними руками пластичный жест в сторону манекенов, - чуждо настоящему художнику. Кривляетесь и в чувствах, и словах! Корчите из себя того, кем не являетесь. А это уже пошло!..
Ни разу я не видел свою Марусю такою разъярённой! Подозреваю, ею овладела ревность и негодование на всех мужчин: ведь именно в это время Савелич уже должен мылиться к очередной молодой вдове.
- Венерочка моя!.. – пытает втиснуться Козюля.
- Вы, по большому счёту, опущенный паразитный архетип!.. – кипит моя Маруся.
- Я новый передвижник!..
- …Жалкая ехидна! Великое искусство, конечно, не убавляет в мире даже пустяшную несправедливость, но всё равно: вы, если назвались художником, если имеете призвание, должны…
- Умоляю, крези: посетите мою персональную выставку манекенных реконструкций – там вы найдёте пусть не великое, но с ваш рост высокое актуальное искусство - клянусь! А здесь, на пустыре, гольный спецпаноптикум – верная кормушка от богатеньких евробуратин: кушать булку с маслом и с икоркой художнику тоже хотца! Пропитанья ради, в игре «Кто прав – кто виноват» блюду их правила, иначе не заплатят. Да и российской публике тоже давно нужны гламур и лёгкий дискурс, а не боевики да ужасы…
С последним охотно соглашусь. Славянский характер слишком восприимчив: жестокие сюжеты поражают воображение русских и легко находят себе безумных последователей, а сиё чревато. Нам бы прививать в сюжетах как не ломать, а строить, не бить и убивать, а ближнего любить и… - ну хотя бы, в своё удовольствие немножечко пожить.
- А ведь мы с вами пара! – вдруг, заявляет гад моей соратнице в самое лицо.
- Просто новость дня! – вскидывает бровь Маруся и, с ухмылочкой, с издёвочкой, уже сама оглядывает Козюльку с головы до ног и обратно.
- Вы сами молодая, а, судя по значку на чудном бюсте, как и я, тоже ради пропитанья и славы крепко-крепко подставлялись… И, замечу, крези: я от российского бюджета не отъел со стола у вашего народа ни на копейку - всё заработал своим потом, кровью…
- Желчью… - вставляет опять Маруся. Ну, явно не пришёлся на дух ей Козюля, и она его гнобит, почище очередного «жениха». – Ехидна не раскается никогда. Вы, наверное, даже не понимаете, как вас противно слушать! Мужчина тоже мне… «Кто прав – кто виноват» - этическая категория, она вне пропитания и славы. Совести в вас нет! Да, я себя не щадила, подставлялась: служила своей команде и своей стране - продавала им здоровье, но и дарила душу. Вы же служите чужим - и продаёте душу!
Да, моя Маруся - настоящая Свобода с флагом: стоять на баррикадах будет до конца! Как в ней это сходу угадал тот сопляк - трубач из консы?
- Сейчас для русских разделение «свой - чужой» важнее, чем «кто прав - кто виноват», - говорю: вырвалось непроизвольно. И, подбодрённый Марусиной атакой, вопрошаю иронично, взгляд метнув на крону той коряжистой сушины, где реет алый транспарант. – А с чего бы заочному диссиденту славить компартию Советского Союза?
- Я - компартию?!.
Козюля, когда бы ел, то поперхнулся. А так: роняет очки на самый кончик носа, поверх их пялится в меня и театрально, с утробным звуком, сглатывает, гадина, слюну:
– Ну, товарищ!.. Славлю я попа Савель Савелича. Он вчера на кладбище службу правил, в своей церкви. Такие откалывал номера!.. Врущих ноты и всякого нерадивого певца из хора бил нещадно псалтырём в медном окладе по склонённым головам. Ой, грозен протопоп, но и хитёр, каналья! Подозреваю: спрятался в попах, чтобы на зоне срок не пришлось мотать…
- Ладно, не Союз… Савелич… - мямлю.
Увы, увы мне: изумлён прозорливостью Маруси. Вот где пропадают кадры!
- А что означает, тогда, «К»? Коммунистический?
- Скорей, казённый. А может быть вполне и: кабацкий, казарменный, казематный, казнящий, каннибальский, карьеристский…
Козюля продолжает перечислять, а я думаю: это только буквы «ка»! Ничего себе, словарный запас у диссидента! Я всегда удивлялся: почему диссиденты и неформалы безупречно знают русский язык, а резиденты и формалы едва бредут? И, заметьте, все «ка» вполне по делу, касаемо Савелича. Чу, а слово «канонический» Козюля пропустил.
- Так, ведь, на кладбище нет церкви! – наконец, опоминаюсь я.
- КПСС её с собой привёз…
И тут Козюля, в красках, вот что рассказал… Вчера, в субботу, едва он, с утреца, подвёз на фуре свой народ, в ворота кладбища проехали шесть военных грузовиков, с номерами гарнизона. Заинтригованный Козюля, предчувствуя спектакль и неизбежный местный «хъюмор», а то и целиком «сатирикон», оставил манекенов на своих бомжей-доцентов и ринулся в погоню. Колонна остановилась на асфальтированной площадке у перекрестка главных аллей - единственной на кладбище как бы площади. Солдаты, все зачем-то в камуфляже, вытащили сложенную по частям из прорезиненной ткани надувную церковь, подсоединили шланги, и часа за два компрессорами от грузовиков вздули шатёр церкви, выше деревьев клёна американского, с куполом, но без колокольни, растянули сооружение на тросах и укрепили грузом, дабы не снесло ветром, оснастили алтарём, убранством всяким, хотя иконы нарисованы – в технике флеш-анимация - прямо на стенах. Неладно только с колоколами: звон давали в фанере из старых армейских динамиков. Зато был живой хор.
- Ваш протопоп-десантник, - зажигает далее Козюля, – клеймёный неофит, лис, обернувшийся монахом, как на японской нэцкэ девятнадцатого века, герой в сатирический патерик, только чтобы прописали облик неоклерикала не в жанре шутливых фацеций, а в суровых канонах социалистического реализма. Вот смеха было бы! Сдавал, наверное, с божьей помощью, научный коммунизм в военном училище, звёзды от одного начальства получал, теперь служит другому, держа в уме первого. Постукивает, небось, ваш батюшка начальству – привычка, она сила! Такие новообращённые попы всегда кормились от исповедальни коленопреклонённого народа.
- Вы считаете, церковь служит начальству?
- Христианство, мусульманство, иудаизм - это как с теми же пионерами: построить народ в колонны и вести в мир послушания. Ни одна из церквей не препятствовала установлению рабства и крепостного права, незаконным казням, пыткам. Монастыри сами те ещё закабальщики крестьян и мастеровых. Во времена раскола, Чудовский архимандрит Иоаким – позже он стал патриархом – на московском соборе 1666-67 говорил не стесняясь: «Я не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальницы, то я готов творить и служить их во всем». В Западной Европе гражданское общество берёт верующих на социальное обеспечение, а «тяжёлых» - помещает в приюты для душевнобольных. Там у верующего в бога, как у тяжелобольного, нет ни малейших шансов продвижения по служебной лестнице. А в этой стране безумное начальство на деньги народа, вместо стадионов и бассейнов, строит в лучших местах христианские и мусульманские храмы, синагоги, а безработных иностранцев и десантников ставит на должности попов. Смычка начальства и церкви опять крепчает…
Я как услышу от записного либерала про «западное гражданское общество», становится смешно. Вот Химера! На Западе граждан, как миленьких, строят колоннами и директивно направляют. Все общественные объединения социально-политического толка окучиваются казёнными деньгами правительств и средствами империалистов из всевозможных фондов. Российское начальство куда экономнее и честнее западного. Оно понимает: в свободное от работы времени российские граждане бесплатно не пойдут в общественные политические организации, дабы хвалить президента, правительство, губернаторов и думу. Если бесплатно, то есть от души, они скорее примутся замышлять не райскую жизнь, а какую-нибудь контру официальной политике государства, хотя в их уставе, естественно, об этом ни гу-гу. Поэтому, дабы не платить добровольной контре народных денег из бюджета, честнее такие неправительственные организации не создавать вообще. И не создают! Для чего они нужны? Либералам - выводить «нового человека»? Учить русских чуждой западной жизни: как поедать соседа культурно - с вилочкой?..
А Савелича узнаю: походную вздул церковь! Пригодилось армейское умение накачивать плоты и мосты для переправы. Так и Марусю приучил: всё брать с собой. Только можно ли церковь с надувными стенами почитать за божий храм – традиционное место встречи живых и мёртвых? Что же тогда в этом храме Савелич не услышал искомый голос из могилы? С церквями пора особо разобраться! Козюля, в восторге от какого биеннале, в мероприятье тут же влез. Разглядев у КПССа красный в фиолетовую сетку нос и отёчные мешочки под глазами, он посоветовал установить на входе в храм манекенную женскую конструкцию - «Она плачет о вас». Идея такова: слезы из дешёвого, но освящённого красного вина – залитого, само-собой, от щедрот продвинутых меценатов надувного храма - с бодрящим плеском, в две струи, льются в стоящую у самых ног Плачущей дубовую кадушку, откуда все желающие, черпая стилизованными а-ля-рус резными, с липы, жбанчиками и, если душа жаждет, литровыми жбанами, могут сколь угодно на дармовщину причащаться. Посещаемость храма резко возрастает…
А то! Пить во время службы – ещё дохристианская традиция. Сомма – смесь алкоголя и лёгких опиатов - применялась в службах огнепоклонников. Такой смесью можно не просто задурить толпу, но полностью лишить её человеческого облика и в итоге уничтожить. Приученная к наркотикам толпа стремилась на такие богослужения. А когда её лишали подношений соммы, страшно возмущалась. На злоупотребление соммой указывал ещё Зороастр, но это бедствие свойственно не только огнепоклонникам, но и христианам. Церковные службы ранних христиан сопровождались дружескими застольями прямо в церкви. А кровопролитные гуситские войны в средневековой Европе велись за право пить вино причастия рядовыми прихожанами. В некоторых апокрифических Евангелиях Христос прямо критикует официальную церковь, призывая отринуть опиаты и ограничиться вином. Так что Савелич действовал в русле рекомендации Христа.
Здесь я насторожился и стал в позу боксёра-манекена: сейчас этот урод в хорьковой шубе предложит, как модель для Плачущей, испробовать Марусю! Но у Козюли, как выяснится позже, на Марусю созрели уже другие виды…
- А что не вступили в жидкие ряды правозащитников? Всё-таки халява, да и интервью давать не на помойке…
- Я лез, лез… Да быстро отогнали от кормушки. Халявное корыто обложили такие рыла!..
- Тогда что не подались в эмиграцию? Вы же урождённый диссидент.
- А в эмиграции сейчас личности мельчают. Вот мой папа: в России был большой и длинный Каценеленбоген, в Израиле стал малюсенький, короткий Кац. В Непроймёнске был известный дантист – всему начальству зубы правил и челюсти вставлял, а там уже сорок лет на пособиях в ничтожестве живёт…
- Плохим дантистом оказался, – ухмыляется Маруся. – Никудышные спортсмены тоже: возомнят, уедут за кордон, и годами на лавке запасных сидят. И у всех в печёнках вирус Смердякова. Чем вам, отщепенцам, в России русские-то не угодили? Питаетесь от нас…
- Правильная нация одна – «хороший человек», - рисуется Козюля. - Сравнительную оценку наций должна сменить этическая оценка человека. Хороший человек - ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Я еврей не настоящий – по отцу, а в натуре… – так, крашеный блондин.
Уже и у евреев отцов нет, думаю. Вот напасть!
- От рожденья, я Гуня Каценеленбоген. Взял новое имя и фамилию матери, должен стать Платон Казубкин. Звучит? Звучит! А поддатая баба-капитанша с УВД записала в новом паспорте - Платан Козюлькин. Из греческого имени сделала греческое дерево: у неё в Греции не только всё есть, но и называется всё одинаково. Кинулся менять – «Нет бланков паспортов: Госзнак в прорыве». А у меня тогда срывалась важная поездка за рубеж. Взял загранпаспорт на Козюлькина – и всё! Когда через год вернулся и пошёл менять, ко мне с подозрением вопросы: живём под двумя именами? следы заметаем?.. И тут, я вычислил, Пролом включился и не давал выправить фамилию… Он и сегодня житья мне даёт руками Пужай-Сороки – его отродье! Я даже опасаюсь: как бы востроносенький Пролом, как Пиноккио, не ожил: идти ему сюда с кладбища два шага… Вот, полюбуйтесь на моего палача!..
Ну, кто чьё отродье – начальство разберётся! Ладно, подходим к манекену аляповатого Пролома. На макушке у того сидит, как птица, пожарный маячок с рожком-сиреной. Козюля со всего размаха, в самый толоконный лоб, влепляет Пролому чувствительный щелчок: и тут же сирена взвывает истошно и капризно - в тонах сущих мартовских котов… Нет, и мои нервы уже совсем ни к чёрту! Полминуты воя под жестикуляцию Козюли – и я, Марусиной битой, кажется, готов был проломить башку Пролому, только бы замолк! Козюля, насладившим впечатленьем, пресильно бьёт ногою своей жертве прямо в пах - и сирена, кривляясь нотами, начинает затихать. А автор нарочито экскурсоводным тоном поясняет:
- Впервые, лично, я столкнулся с Проломом на бассейне. Чин плыл по дорожке навстречу, естественно, общему движенью. Типичный хам: плывёт, руки не уберёт, а обязательно заденет, даже стукнет, или ногой лягнёт. Я не уступил. Столкнулись. «Куда лезешь по моей дорожке!», забулькал на меня Пролом. Ну, я, как отплевался хлоркой, каяться: «Виноват, мол, ваш чин: не углядел, не слышал! Вам бы проблесковый маячок с пожарной машины на темечко надеть: включил сирену - все б и расступались. Привыкли спасателям народа уступать…» С бассейна меня, понятно, быстренько «ушли», а Пролом, говорят, в сам деле, стал плавать с маячком на голове. Что значит подсказать начальству свежее решение! Остатние чины только и могут, что в служебных машинах ехать – крякать на народ, а Пролом даже как в сортир административный шёл – сирену на всю мощь врубал и на все стороны мигал…
Козюлю, оказалось, голыми руками не возьмёшь! В противостоянии с Проломом, он не защищался – нападал, и даже пытался «прикарменить» у того жену. Разоблачения Козюли и примкнувшего к нему Лушпайкина скомпрометировали перерожденца. Хотя, вероятнее, Пролом элементарно с кем-то не поделился или угодил в предвыборную кампанию по «очищению рядов», порученную городскому прокурору, кой шёл на повышение в столицу и посему был особливо бескомпромиссен.
- Так вы на «Тупике» купили место. На кой ляд? – интересуюсь у Козюли, ближе к телу.
- Похоронил авторский манекен самого себя!
- С целью?
- Отработать крези-процедуру похорон: вдруг, придётся в этой стране в бозе почить. Из гроба ошибку не поправишь…
Тут Козюля выбрал из кострища уголёк, набрал из баночки с прозрачной жидкостью полную пипетку, и направляется в ряды манекенов, театральным жестом пригласив следовать за ним. Нам что – идём с Марусей, только не гуськом, а клином. Козюля углём делает штрихи, малюет тени, пальцем затирает, придавая выражению лиц манекенов боль чёрную утраты, глазам и щёкам накапывает не сохнущие глицериновые слёзы, а в позах, заламывая манекенам руки, отражает скорбь. Получается, однако! На людских похоронах, в глазах и фигурах провожантов столь обнажённого несчастья обычно не увидишь: люди стараются сдержаться, да и привыкли к смерти, манекены – нет…
- Гражданскую панихиду, - повествует далее Козюля, - отслужили на этом пустыре - земле собак-изгоев, униженных и оскорблённых. Мой народ, понесший горькую утрату, безмолствовал, не омрачая торжества минуты, и только взглядами, полными слёз, да жестами отчаяния и скорби, провожал меня в последний путь. О, что, сироты, ждёт вас без меня! Любимчиков я ещё при жизни просил участвовать в опусканье гроба. Сначала были речи. От областного начальства официально выступил Пужай-Сорока – преемник усопшего Пролома. Он пометил мой недюжинный талант и вклад: наша область, мол, осиротела, погас ещё один луч света в тёмном Непроймёнском царстве и всё, как полагается, в том же перспективном духе. И, вдруг, новость: учтя заслуги, администрация в день моей смерти восстановила мне прежнюю фамилию – Казубкин, поэтому теперь никто не знает, какую фамилию писать в свидетельстве о смерти и на могильной плите! Впрочем, дайте срок, юристы разберутся, во многонациональных государствах такое с Ф.И.О. случается через одного, а ему, то есть мне, всё одно спешить теперь некуда… – это Пужай-Сорока уже стал успокаивать возмущённых манекенов - к нему, непроймёнскому, считай, герою, и к бесфамильному не зарастёт народная тропа… Но моя гвардия – манекены попроще: борцы, боксёры, мишени со стрельбищ, экспонаты анатомического театра – не вняли жалким оправданьям: двинулась строем на Пужай-Сороку с его «людьми в штатском». Что тут началось!..
Здрасьте вам! И у меня, прикинул, этимология отчества не вполне ясна! Вот, назвал меня кто-то – Онфим! Это имя грамотного новгородского мальчика, автора письма на берестяной грамоте из советского учебника по истории России для пятого класса. От имени и пришло мне ощущение причастности к самим истокам государства! Я, возможно, единственный Онфим на всю Россию – и это знак! Выходит, некто разглядел во мне, новорождённом, врождённый русизм и указал бессмертным именем собственным путь мой – блюсти Россию, наследницу Руси. А как ещё меня было наречь: не Сосипатром же или Задрогом! Кто, по-вашему, дотошный читатель мой, сподобился бы дать мне знаковое имя? Мать отпадает – сбежала, бросила меня в роддоме, завёрнутым в казённую пелёнку. Папаша неизвестен – этот вообще не в счёт. Работницы роддома и социальных служб – им ли до изысков редчайших исторических имён для прорв «отказничков»? Значит, с неизбежностью, в моей судьбе участвовал начальник из числа анфасных и культурных или меценат из славянофилов! Разглядел он в моей буколической, кругленькой тогда ещё, головке верные меты патриота! Метафизическая память открывает мне такую картину Дарвиновского отбора: вот я лежу в боксе, на коем прицеплен номерок, вместо имени, и, дабы просто выжить, сам бодрюсь, и голосом, слезою, и телодвижением своими подбадриваю белые пятна тётей с бутылочками молока и свежею пелёнкой – точь-в-точь, как, наверное, в Матерках израненная Тонька, завидев бабу Усаниху и Афоню, пищала и цокала попеременно, и дёргалась им навстречу, лёжа, перебинтованной, в сарае, на соломе. Коль добился, что белое пятно приблизилось, нагнулось, тронуло и сказало что-то, значит, буду жить! А как ещё не сдохнуть безымянным: отбор не шутит! В адаптивные свойства новорождённого млекопитающего входят свойства его родителей, а где их взять? Лежу, млекопитающий, день отроду, почти без адаптивных свойств, пищу и цокаю, дабы спастись. Ну, а мой папаша? Ну, нет во всём мире имени Лупсидор - можете, всезнающий читатель мой, не рыться в оксфордском словаре. Имя Сидор есть – на Руси, с одиннадцатого века. Тогда откуда взялась приставка «Луп»? Отвечу без интриг: не знаю, чья-то тайна! Могу предположить: старому и незвучному сегодня имени Сидор, дабы окончательно не сгинуло в забвение, некий мудрый человече просто добавил звучную приставку. Хорошо бы так. А вдруг, как с Козюлей, промахнулись резиденты в ЗАГСе и потом за исправление никто не взялся? Тогда мне тоже может выйти непонятно, как на плите писать. Нечем прояснить! Обычно, в «выкающем» диалоге или близкие люди зовут меня Онфим Лупсид. Иные к отчеству добавляют «рыч» - из большого уваженья или если не спешат, или зачитывают имя по бумажке. Бывает, добавляют «ырч» - это уже признаки деревни. А уж полностью, по слогам - Луп-си-ды-ро-вич – говорят только в ответственных случаях или, по молодости, так меня склоняли в издевательских целях, но я не в обиде: мне ль, голой сироте, обижаться по пустякам…
- И какой практический вывод сделали? – спрашиваю ушлого Козюлю уже с личным интересом.
- Я решил, на всякий случай, подготовить шестьдесят четыре бронзовые таблички, с фамилиями: Козюлькин, Казубкин, Каценеленбоген, Кац, Козюлькин-Каценеленбоген, Казубкин-Каценеленбоген, Козюлькин-Кац, Кац-Козюлькин… Мысль донёс? А, пожалуй, все и прикреплю! У меня ни одно имя не отнимешь! Мой народ тех «людей в штатском», хотя с потерями, но одолел, а Пужай-Сороку взял в плен, упаковал в смирительную рубашку и посыпал трофейным дустом ДДТ - страшным ныне дефицитом! По скончанию речей, Лушпайкин, мой соратник, ударился в канкан. Он в этой стране лучший пианист-бугист! Тогда вороны, страшно возбудясь и каркая, с благой вестью, разлетелись, и процессия на платформах бортовых КАМАЗов, давя бурьяны и стихийные помойки, тронулась отсюда, с пустыря, на кладбище. Это был триумф всей жизни! В эмиграцию меня бы так не проводили! Заслышав рок-н-ролл и буги-вуги, и разглядев, главное, манекенов, бредущих за отпетым телом, добрая тысяча зевак примкнула к процессии. Они давились гарью серных выхлопов дурной солярки от грузовиков, возалкав стать свидетелями моих крези-похорон. Маэстро играл с озорным азартом, так, что нашёл себе из публики с дюжину клиентов - для одних он сейчас как раз играет. Вороны и грачи от возбуждения его басами пришли в неистовство и так галдели и метались, пестря небо и гадя на процессию, что я подумал: апокалипсис начнётся с ужасной войны птиц, как видел на одной японской акварели семнадцатого века. На месте, перед погребеньем, распили пятьдесят алюминиевых кастрюль глинтвейна, после – впятеро больше, гудели до утра. Полевая кухня с гарнизона, по моим французским рецептам, сотворила чудо. Было интересно! Не простой же обыватель помер. Я небожитель, но тело бренное начальство зарывает в андеграунд – выходит пограничный дуализм! Товарищ Бодряшкин догоняет?..
И заговорщицки, как весёлый чёртик, Марусе подмигнул.
А, пожалуй! Такого рода дуализм в теле похороненного лжеКозюлькина вполне может привлечь любопытствующий дух подземелья. И то: объект любопытства духа на пустом месте упорно борется с начальством, имея и плодя, при том, собственный народ… Тогда и я Марусе подмигнул: мол, нужен доступ к лжеКозюлькиной могиле!
- К тому же, - продолжает витийствовать Козюля, - кто знает: когда мёртвые восстанут, их возглавят манекены!
- Это ещё почему?! – говорю построже. Диссиденту надо прояснить! – Законного начальства везде должно хватать!
- Тела моего народа лучше сохранятся, а особого ума вещему воинству не надо для мести сущему начальству. Из восставших казачков выйдут просто чудо-командиры: «Шашки наголо-о-о!» А медицинские модели - эти уже до боя с устрашающими разрезами в груди и в черепах: крови не боятся. Не подкачают и военные мишени-манекены: они привыкли к огнестрелу и сами до зубов вооружены. Да что это я, пардон, о виртуальных революциях в присутствии Венеры!..
Тут Козюля, совсем на манер картавого себе в нос француза, рассыпается в любезностях и, за здорово живёшь, - в моём присутствии! - предлагает Марусе хоть сегодня вечерком обмеряться на сканере, дабы выполнить с неё оригинальные модели:
- Одну – «сибирской амазонкой», с битой, манекеном во флеш-стиле. Другую – «сталинской девушкой с веслом», скульптурой в классическом итальянском стиле Шадра, ученика Майоля. Я из вас такую звезду русского бурлеска с косою сделаю – улетите в Париж, к Диору, не позже Рождества. И Мадам Баттерфляй по-русски тоже подойдёт: коса меж крыльев, винтаж нативный – вот это будет маньеризм! Да вы, без двух мазков, готовый идол языческий…
- Мокошь! – кричу я, вырвалось непроизвольно.
- Русская Брунгильда! Я с вами создам новый стиль: брутальный «а ля рус»! Решайтесь! Создадим, Мокошь, брутальный русский стиль?!
- Лих-ко! – вдруг, резко соглашается Маруся и двигает к Козюле.
Я сел: вот бабы! Я вам, доверчивый читатель мой, втираю: Маруся та, Маруся ся, а она косу меж ляжек сжала и была плутовка такова! Битый час ваятеля гнобила, а в итоге… Неужто решила-таки уйти от Савелича и пуститься вновь по америкам-европам? Русскую брутальную модель у них ещё, в самом деле, не видали! Мы, впрочем, тоже. Я давно в художников громы-молнии мечу: где у вас, наконец, большой русский стиль?! Русский-то вкус остался – большой размер, простота, изобилие, яркость, звон, мех… - а вот со стилем хуже: вторичность одолевает нас со всех сторон. Даже меня. Я не резон, но трудно избавиться от штампов! Пусть, наконец, обветшалые евростили оближутся на нас! Позор, что наши полезные идеи воплощать всегда берутся чужаки! Представьте, совестливый читатель мой, как Козюля извратит национальную идею! Диссидентская Мокоша станет Золотой антилопой – сыпать в его мошну звонкую монету из-под копыт. А какая у него может получиться «девушка с веслом»? Поставит свою модель в вульгарно эротическую позу, выпухлит все интимные места, блудливо раскрасит, весло похожее на фаллос в руку всучит - и на всех евроуглах, взахлёб, по доступным ценам примется опущенной идеей торговать: покупайте русскую Брунгильду, сиречь Наташу!..
– Но сначала, - почти упёрлась в грудь Козюлькина Маруся, - закончим дело. С вас ключ от ограды к вашей лжемогиле.
- Лих-ко!
Козюля, от воодушевления, взвивается, едва не улетев на ветку к своим, на фиг, дятлам и воронам! Щурится от счастья и опускает - через очки – глаза, выразительно пялясь в то место, где между ног Маруси исчезает коса. Тогда принимается неторопливо стягивать попальчно дырявые свои в нечёт митенки и, наконец, бросает их небрежно наземь, как это со своими белыми перчатками всегда делал эпатажный Лист, выходя на сцену к белому роялю. Затем, по-гусарски, скидывает с плеч долой расползшихся хорьков и, с игриво заговорщицким видом, лезет себе за пазуху, извлекает английский влажный от пота ключик, на шейном кожаном шнурочке. Протягивает его Марусе, но не отдаёт, потирает в пальцах. Говорит многозначительно:
– Тёплый!..
В ответ, Маруся, чуть разведя ноги, конец своей косы освобождает, встряхивает в кулаке, дабы размахрился на букетик, протягивает Козюле, и нарочито низко, из самого межгрудья, вторит:
- Тёплый!..
С Козюли как упала маска: такого даже бабник-диссидент не ожидал! Опростись, Козюля, и знай наших! Он даже изменяется в лице и жестах! Без хорьковой шубы, преображаясь так, что становится почти нормальным, и я даже забываю на миг о его вражьей сущности, Козюля берётся за тёплый конец Марусиной косы, легонько мнёт, подносит к носу, уже без обычного придуренья, не торопясь втягивает, шевеля ноздрями, воздух и говорит пять фраз, вслед каждому понюху:
- Ва-у!.. Феромоны того стоят… Пора в поход собираться … Хватит овёс на привязи жевать… Застоялся…
Маруся удовлетворённо хмыкает, отбирает косу, отводит её за спину и заправляет под ремень, ключ суёт в карман, на зад, и с приветливым вопросом поднимает на Козюлю бровь. И тот, ликуя, объясняет нам, как на кладбище найти Лушпайкина: «услышите басы», а дальше он покажет…
Я, до лёгких матерков, собою не доволен: в наводке на концептуальную могилу отличилась первым номером Маруся. Я занял второе первое место…
Из личного. Не дёшево мне обошлось знакомство с паноптикумом Козюли. Наверное, сказалась природная впечатлительность, сто крат усиленная присутствием Маруси. Мне в следующую ночь приснился сон… Сначала обступала темнота и я слышал слабый шум, возню подле себя, какой-то шелест, чмоки, и раз за разом меня пронизывал озноб от прикосновений к голому телу чьих-то неприятных рук. Вдруг, один глаз – мой глаз – открылся! Вижу им Козюлю. Тот в чёрных очках, босоногий и в хорьковой шубе, а поверх напялен куцый замаранный грубой кожи фартук мастерового. Сопя и потея, Козюля лепит меня из рыжей глины: как раз приляпал один глаз, отошёл и, по обыкновению, с издёвкой, любуется своей работой. Я в ужасе: меня, немого истукана в мой обычный рост, мастерят в каком-то странном полуподвале, скорее каземате. Здесь темно, голо, бетонный пол, кресло-трон посерёдке, стол, на нём тазик с глиной, варварские инструменты ваятеля - и больше никого. «Даже очков не снимет, сволочь! – думаю с отчаянным негодованием. – Что он так увидит? Как пить, наляпает мне что-нибудь не то!». Вот он в руках размял не очень ровно второй мой круглый плоский глаз, похожий на беляш, и приляпал. Я стал бинокулярным - и тогда увидел всю катастрофу… Неужели этаким уродом и будет Козюля обжигать меня в печи?! Всему конец! Патрон!.. Маруся!.. Люди!.. Как я покажусь?! А тут ваятель хренов в рот ко мне обе пятерни свои, вместе с рукавом хорька, засунул и проминает во внутрь большую полость, да так глубоко, в самое горло, что глина, задыхаясь, чую, из ушей моих вот-вот полезет… Сосредоточенный такой Козюля, как будто модельку самолёта клеит, аж язык высунул. Тогда особливо стало неприятно: благо ещё, что он не курит, чеснока не ел и зубы, наверное, почистил, а то меня бы сразу вырвало на его же руки. Хватит проминать! Этак, и не рот получится, а пасть – такая кого хочешь проглотит целиком! Главное: зачем такая пасть?! Поиздеваться? Отомстить? Наконец, довольный, вылез изо рта… Опять, с придуреньем и гримаской, смотрит… Потом Козюля из-за пазухи хорька вытаскивает свёрнутую трубочкой бумажку с заклинаньем и в разинутый мой рот вкладывает - и я как бы оживаю: могу, чую, шевелиться, но не говорить, из страха, что заклинание выпадет изо рта, и я стану неодушевлённой глиной, засохну и рассыплюсь в прах. Козюля:
- Таким и ступай, мой Голем: вдохновляй народ на любовь к начальству.
Ах, я теперь Козюлькин Голем! Я кукла! Манекен! Голем - Франкенштейн из глины, созданный, по легенде, для выполнения сомнительных работ и поручений на благо еврейской общины. И тут я куда-то уношусь… Передо мной промелькнули картины плотных масс народа, они совместились в одну массу и я очутился, как бы одновременно: в битком набитом автобусе, утром, когда народ весь едет на работу; на городской площади в тесных колоннах Первомая; в громыхающем вагоне метро в часы пик; на пролетарском митинге в заводском цеху, у Пентагона; на трибуне забитого сверху до низу стадиона… Со всех сторон меня ненароком обступили люди, плотно слишком прижимались, своими телами не давая поднять «ленинскую» руку и даже шевельнуться. Вижу: они в лучшем случае равнодушны, без понятий, в худшем – недоброжелательны и злы. В смысле, не сами по себе злы и равнодушны, а к моим готовым вырваться речам: как будто знают, к чему буду призывать – и заведомо «не разделяют»! Не разевая рта, дабы не потерять проклятую бумажку с заклинаньем, я всё тщусь объяснить народу: почему он должен подружиться со своим начальством. Я снова пробую хотя бы выдрать кверху руку, дабы жестикулировать, махать, но из-за тесноты и этого даже не выходит. А в спину - лом чьих-то плеч и локтей. Тогда, уже задыхаясь, хотя бы вблизи стоящим людям строю убедительные рожи, а в доказательство едва не плачу из больших своих и круглых глаз… Но люди мною недовольны. Они в упор подступают, уже и ругают, и бьют по квадратной голове, давят и в сильные толчки меня теснят на какой-то задний выход, откуда никакого входа уже нет. Товарищи, со мною, глиняным, обращаться так нельзя: рассыплюсь в черепки! Я с новым ужасом осознаю: в густых народных массах без громового выкрика неслыханного слова простые, так называемые, люди указующего разума не внемлют! Что ж: придётся погибать! Пусть видят, как Бодряшкин может умирать! И я, из последних сил напору безумной толпы противостоя, собрался было прокричать свой «Нар-р-род!» и вдохнул поглубже… - тут-то заклинание Козюли и застревает в горле: я давлюсь бумажкой, задыхаюсь, падаю на спину, бьюсь затылком об пол и, объятый предсмертным, наверное, ужасом, просыпаюсь. В комнате душно…
И вот что я подумал, продышавшись на балконе и попив чайку с лимоном. Исторически скоро нас окружат роботы. Они будут выполнять за людей многие работы: в перспективе – все, включая размножение. Каждый человек станет начальником над своим роботным народом. Миллиарды роботов! В отличие от Голема, - живой, но не имеющей души куклы - роботы будут привязчивы к хозяевам-начальникам, как домашние животные, и тем более роботы-мамы и роботы-папы будут, по программе, любить «своих детей» - то есть, будущее человечество. Машины будут сопереживать, сочувствовать людям и при том они будут способны к целевым групповым действиям. И если роботный народ увидит несправедливость в отношении своего начальства или «своих детей», то поднимет бунт, осмысленный и беспощадный… Шествие манекенов Козюли – чем не прообраз манифестаций вышедших из повиновения машин?
Глава 5. Духи «Шестого тупика»
- Наша цель, - говорю Марусе, - отыскать на кладбище могилу, интересную метафизически, и тогда из неё вызвать говорящий дух. Посему, главной аллеей не пойдём: там лежит начальство да богатеи - какая с ними метафизика. Давай-ка срежем, по диагонали: махнём лесочком и через овраг…
Боковою тропкой с козьими следами и помётом идём боевым развед-гуськом: я впереди, пятиконечная Маруся замыкает. И тут наткнулись сразу на шесть чёрных кошек, свежее заколотых: их убили, верно, прошлой ночью сатанисты, каждую – я сосчитал! - тринадцатью ударами ножа, и разбросали по могилам. А одну кошару, всю иссиня-чёрную, в беленьких носочках только, прибили медными саморезами к поклонному сосновому кресту. Увидев первую картину, Маруся из волшебного своего рюкзачка вынимает отвёртку и чёрный полиэтиленовый мешок для мусора, подаёт мне, сама отворачивается, качая головой. Я снимаю распятую кошару: отмучилась, бедняга, за несовершённые грехи – не окоченевшее ещё лёгонькое тельце опускаю в мешок… Да, осовремененный читатель мой, разучились мы понимать своих предков. Согласно «Русской правде» - первому своду русских законов, созданных Ярославом Мудрым 800 лет назад - за нечаянно убитого соседского кота нужно было отдать вола! По личному опыту знаю: в таком месте, как «Тупик», и дохлая кошка может пригодиться!
К этой, самой поруганной, могилке я ухом и прильнул, слушаю – молчит! Чу, звенит неподалёку колокольчик! Или уже мерещится?! Нет: прямо на нас опрятная, в холщовом фартуке с большим карманом и стареньких ботах, старуха-пастушок ведёт межмогильными тропами гусёк скота - восемь коз и три коровы. Разговорились. Я:
- Сторож ночью слышит голоса?
- Тю! - старуха-пастушок коротенько, на вскидку, перекрестилась мелко. - Сторож ночью спит, в живом уголке, по обыкновенью. А, случись, не спит – с похмелья – слышит шороха, скрыпы, гул да всякий шум. Говорит, на пруде булькает: газ из тел выходит, подымает большие пузыри – во, страсть какая! И, как если ночью деревья от ветру не шумят, звенит по лесу будто колокольчик…
- Ваши козы, что ли, заблудились и звенят?
- Тю! Сторож толкует: из могил звонят! Страх есть такой: быть погребённым заживо. Родственники, какие побогаче, в гробех оставляют даже телефон с проводом, а тому покойнику, кто победней, кладут под руку колокольчик. А вот на днях, говорят, бомж непутёвый залез в пустой забытый гроб – и крышкой-то накрылся: от собак ли? от дождика или ночь переспать? – бог весть! Его пьяный землекоп, не глядя, закопал – не помнит где. Творятся тут дела! А то: какие имена легли в могилы! По ночам венки горят!
- Статическое электричество. Горит у нас везде… Залил водою из колонки, делов-то!
- Тю! Воды давно в колонках нет. Антихрист поломал - ржавеют. Теперь водичка покупная или с дому с собой вези…
- Будет вам, бабуся! Какой-нибудь умелец, продавец святой воды, колонки собственноручно изломал, абы для мытья памятников и поливания цветов воду покупали у него. Он и антихрист, в своём роде, чёрт – в смысле, чёрный: с Кавказа или из цыган. Обычное для них кощунство…
С кладбищами пора особо разобраться!
Идём с Марусей дальше. Вот куртина старых-престарых, но правильных могильных крестов – тёмных и уже трухлявых, источенных короедами и личинками жуков-усачей. Здесь пол и возраст покойного обозначен самим размером деревянного креста: на могиле старца самый большой отмеренный крест, на могилке ребёнка – маленький, на женской могиле – тоньше, чем на мужской, но такой же длины. Здешних покойников ещё, наверное, закручивали в саван – в кусок полотна, сшитого нитками белого цвета, швом наизнанку, при том иголку держали «от себя», а в гроб клали «кручёную нитку» - развязанный пояс с прижизненного одеяния покойника. На отшибе описанной куртины, врастает в землю столетняя могила порочной женщине: ей православного креста не положено - здесь «кладка».
Меж лапами корней сосны, чуть ни наступил, притаилась тихая могилка спаниэля, или кота любимого - на «Тупике» тихонечко хоронят домашних животных, приходя с совком или складной лопаткой.
На плитах и куда паршивая рука достанет, приглядеться, надписей тьма, как на стенках в иных общественно значимых уборных. Доброхоты от могильного юмора тоже с воодушевлением творят, никогда бы не подумал! Я не шутник, но чёрный юмор обожаю!
Вот, на деревянной лавочке, у могилки юной девушки, нацарапано по краске: «Я ведь тебя предупреждала: не надо прокладки той фирмы класть. Твоя подруга, Вера».
Ещё на плите покойного - из молодых да ранних – наискось и наспех острая, гвоздём, царапка: «Здесь лежит друг наш, Гоша. Он, следуя рекламе, брал от жизни всё! Быстро же добрался… А нам теперь цветы носи!»
Через пять шагов – уже мелком, неровным шрифтом: «Спи непробудно, друг. Твои навеки, Водка с Пивом». И рисунки скорбящих - поллитры с наклонённой головкой и кружки с вытекающей пеной.
У другой могилы, вижу, поставлена на ножки аккуратная и свежая фанерка. На ней угольно-чёрной краской на жёлтом фоне в неумелом подражанье готическому шрифту – уж верно, не князем Мышкиным - выведена надпись: «Осторожно! Потомственная колдунья Лора Звездатая цветы и грунт заговорила от воровства и вандализма на несчастье. Третий год работает безотказно!» Вот уж дуриловка от неутомимых Лор! Цыгане и таджики с козами, однако, грамоты не знают, а пьяницы-«цветочники», конечно, не удосужатся прочесть.
В том же рядке могил установлен поклонный крест и надгробный камень с эпитафией: «На сим погосте упокоен любимый муж мой, писатель Силый Дроволось, отдавший 13 пьес и 26 романов под суд людского безразличья. Уж лучше бы как я, соляркой торговал!»
К другой плите надгробной, у самого подножия деревянного креста с обнажённою и тощею фигуркою распятого Христа, надпись: «Тут сошлись в одном два неудачливых гимнаста».
По скорбному соседству, на дешёвой пирамидке из оцинкованного железа, простецкая надпись из народа: «Лежу, еды не прошу».
А здесь покоится советский чиновник: «Под судом и следствием не находился. Наград себе, правда, тоже не снискал». Чиновник, значит, добросовестный, но уж очень мелкий.
Могила старика-мордвина: «Родился в бане, вырос на полатях, пил сусло…» Дальше надпись стёрлась, но по смыслу должен был окончить земной путь всё в той же бане.
На могиле крупного администратора: «Доверял только смерти».
Дальше - родное: «Я умерла осенью, в последний тёплый денёк бабьего лета. Не хочу переживать ещё одну зиму».
А это философское: «Полумёртвому быть мёртвым лучше, чем живым».
«Как горько было уходить от вас, друзья! Одно утешает: здесь меня начальство и тёща не достанут».
«Сыграл из клетки – в ящик. Делов-то!»
«Вы, бродящие средь могил, не торжествуйте».
«Только при смерти я стал как все и, наконец, почувствовал себя человеком».
«Мужья мои! Здесь лежит прах вашей неукротимой Манны, украинки из Жмеринки, в девичестве – Паниматки, в первом браке – Запаловой, во втором – не помню, в третьем - Борзаччи, в четвёртом – Хвалибога, в пятом - Натоптыш, во вдовстве – опять Паниматки».
«Всё зря. Лежу – никем не оплакан. Прохожий, посей траву».
«Меня «видели насквозь» буквально все: начальство, сотрудники, соседи… Стоило ли им так стараться? Или я была такою интересной?»
«Меня выел червь «назначенного героя». Иные черви уже не страшны».
«Здесь лежит профессионалка, «Пышка», непроймёнская патриотка: с джигитами с овечьих и козлиных гор не работала - из брезгливости и принципиально!»
«Умер под проклятие жены, что оставил её и детей ни с чем. Будто у меня что-то было».
«Мой муж принадлежал какой-то партии, я принадлежала мужу, значит, я принадлежала и партии».
А под кустом страшненькой сирени, от коей мухи дохнут, находим с моей Марусей шедевр дня: официозного вида скромная, без признаков оградки, могилка с железным конусом памятника и строгой надписью зелёной краской: «Контрольное захоронение!»
С юмором народ! А уж начальство!.. И саму Смерть – метафизически - засмеют. Да, каков народ, таково начальство – это к слову…
А вот в просвете леса куртина католических крестов и надгробий. Там, за кустами беспокойно мечутся две чёрные фигуры. Летом – в чёрном?! Монахи, что ли, сам не пойму? Как, вдруг, женский истошный крик, затем мужской - и из кустов выбегает вроде как девица в угольно-вороных развевающихся космах. Летит стремглав в нашу сторону, петляя меж могилами и кустами. За нею, меж сиренью все её зигзуги повторяя, гонится тоже угольно-чёрная длинноволосая фигура, только покрупней. Не соображу я даже в этом мельтешенье: у обоих, как заведено в подземельях, иссиня-белые лица, чёрные губы, брови, как обведённые углём запавшие глазницы! Неужто мёртвые уже восстали, как только что Козюля предвещал?! Значит, во времена либерализма, уже и на кладбище не дают гарантий?! Или это говорящая могила, метафизически почувствовав меня, свою погибель, выслала на нас войско мертвецов?! Конечно: у мертвеца, что покрупней, сверкает нож в руке! Он в плюшевом плаще и чёрных кожаных штанах в обтяжку, весь в каких-то бляхах и застёжках, причём начищенных до блеска. Он, что - соображаю наспех, – лежа в гробу, драял на себе железные пуговицы и сапоги, и нож точил?
- Мертвецы, ко мне! – кричу построже. - Я здесь по ваши языки!
Ну, девица, хоть и покойница, и несётся уже прямо на меня, но, успеваю разглядеть: она с нетеатральным выражением страха на мелованном лице – такая не опасна! Её пропускаю на Марусю, и слышу задним ухом диалог: «Села быстро здесь!», «Ой, не могу: мне плохо!», «Напилась, дура! Сядь!» А сам изготавливаюсь против летящего ножа. Тут же, слева от меня, выдвигается Маруся - уже с битою в руках, на полузамахе.
- Зарежу! – визжит покойник, налетая в страшном возбуждении психической атаки.
Надо собраться! А то с одного задания местами урезанным вернулся. Тогда решительно контратакую: молниеносно выдёргиваю из мешка за хвост дохлую кошару, бросаю её в бледнолицее лицо покойника и воплю, как учили:
- Мя-я-яу!!!
Отпрянув и машинально закрываясь, тот вскидывает руки: и тогда Маруся битой по запястью ему хрясть! – нож так и отлетел в траву! Покойник взвыл, прямо как живой, и запрыгал на месте, прижимая к себе перешибленную руку. Мертвецы разве испытывают боль?! Для закрепления успеха, вынимаю из мешка ещё одну кошару, держу опрокинутой за хвост, сую к лицу покойничка, тот уже пятится: «Не надо!» Зрасьте вам: что за восставшие мертвецы пошли! Одной плохо, другому больно… Смотрю, а через обширный синяк на запястье обезоруженного кровь проступает – красная! Не чёрная, не синяя, не фиолетовая и даже не коричневая гемолимфа, как у вредных насекомых… Покойничек-то оказался липовым: не выдержал бесхитростной проверки! Скулит:
- Руку сломали! Я хотел её только попугать! Что мне теперь дома будет…
- Наши готы – ну чистый детский сад, - говорит Маруся. Она уже скинула волшебный рюкзачок, вынула аптечку и принимается обрабатывать трясущемуся парню рану. – Кожаные груши для скинов. Стой, придурок, смирно!..
С неформалами пора особо разобраться! Оглядываю поле боя: готы повержены, как всегда. Готесса, как бежала, видно, растряслась и измоталась – и теперь, согнувшись до колен, блюёт у комля весёленькой берёзки. Приятно бывает видеть даму в удручённой позе! У неё сейчас острый миг самопознания – лучше мне со следствием пару минуток подождать. Деве лет шестнадцать. Её лицо сейчас закрыто длинными волосами цвета угольного антрацита из орденоносного разреза; до спринта они, похоже, были уложены в причёску а-ля «взрыв на складе пеньковой верёвки». Оголённую шею обрамляет инкрустированный широкий чёрный ошейник, коему позавидуют даже самые холёные собаки-медалистки. Чёрная ажурная кофточка в обтяжку, а поверх неё напялен, совсем не в погоду, тесный кожаный корсет. На руках по самый локоть чёрные перчатки – кожаные тоже. По мне, хороша на ней одна только парчовая длинная юбка – бардовая и вся в замысловатых ненашенских узорах. Дорогущий же прикид! Развела родителей на амуницию новобранца из армии зомби новой волны…
Гот выглядит постарше - лет девятнадцати, хотя чёрт его разберёт, с таким-то макияжем! На нём чёрный плащ, кожаные чёрные штаны в обтяжку, кондовые полусапоги на гусеничной подошве - мои туфли рядом с ними покажутся едва ль не плоскодонками для пляжа. И с головы до ног весь в блестящей фурнитуре. Лицо выбелено и размалёвано угольным карандашом. Меня так и подмывает врожить готу кулаком - в воспитательных, вы бы одобрили, целях!..
Как же все их причиндалы нарочиты! Сколь неуместно выглядят они в последнем «Тупике»! Депрессивные ребятки. Уж лучше бы эти новомодные «романтики» оказались натуральными покойниками. А то лишь козыряют: «Скорей бы сдохнуть!», а сами на родительские денежки пакуются, в родительских квартирах проживают, от армии косят… в общем, не молодая гвардия, а живой мусор.
Тогда приступаю к следствию:
- Как звать?! – говорю построже.
- Кремоза.
- Ты вопрос не понял? Документы! Адрес регистрации и фактическое место проживания! Телефоны! Место учёбы и работы! Где, кем работают родители? Тебе светит покушение на убийство! Оружие с отпечатками, жертва, два свидетеля – всё есть! Надо-о-олго сядешь!
Тут из лицевой побелки гота, прямо на крахмальное жабо, хлынули одновременно слёзы, нюни, слюни и дорожки пота. Это я ещё сопли опускаю! Все мои последние надежды хоть как-то оправдать для общества экзистенциональность субкультуры готов рухнули в единый миг. Сопливый декадент разве поможет мне отыскать говорящую могилу?
Среди всхлипов и причитаний на судьбу «чёрного романтика» - с предъявлением справки из «дурки» о «депрессивно-суицидальном синдроме», с закатыванием обоих рукавов и демонстрацией порезов на венах и прижиганий сигаретами - прояснились следующие обстоятельства дела. Он, такой-сякой, заканчивает художественную школу, мечтает потупить в академию искусств. В готах - четвёртый год. Пора, конечно, завязывать: все кому не лень обзывают великовозрастным придурком, на почве готики с профкарьерою серьёзная проблема зреет, да и эти отморозки, скины, в подворотнях, в лифтах бьют. С Шианадалью… со Светой, то есть, познакомился недавно. Сегодня впервые привёл её на «Тупик»: рассчитывал оприходовать тёлку – и на этом с готикой завязать. Пили сначала слабо-алкогольные коктейли из алюминиевых банок, затем пили кровь друг у друга из порезов на руках: так положено - они вампиры! Как напились всего и накурились травки, одурели, стали клясться в любви до гробовой доски – так принято, у кого душа погружена в отпетый декаданс. А когда будущий художник полез к подруге с модным сексом на могильном камне среди католических крестов, новообращённая девица испугалась: оказалась целкой, да и живот к тому времени пучило невмоготу. Ну, понятно, рыцарь вознегодовал: родители и так денег не дают, а тут за свой счёт поил-поил шипучкой дуру, а отдачи – хрен! Вскипела голубая готическая кровь: принялся крушить католический погост - все урны, на фиг, опрокинул. Произведя эффект, взялся за своё: вынул опять ножичек, каким резали сначала вены, так, просто припугнуть… - дальше знаете сами. Отпустите меня, клянчит, обещаю: к вечеру привезу ребят с инструментом и материалами, всё здесь восстановим, а девушку в целости отвезу домой; я хорошист, почти отличник, рисую факультетскую газету…
Ну, чем ни кающийся в учительской пионер? Готы тоже мне! Эту молодёжную субкультуру искусственно создали политики и торгаши: первые - дабы канализировать протестное настроение и претензию на свойственную молодым людям качественную инаковость, вторые - дабы тянуть денежки из родителей столь особливых детей - легко внушаемых или склонных к суициду. Здесь утверждаю шире: на все современные молодёжные движения есть политический заказ. В закрытых учреждениях высокооплачиваемые спецы, сами отнюдь не молодые люди, изобретают и тщательно прорабатывают цельный образ заказанного им движения, включая идеологию, структуру, стиль, сленг и всю прибамбасную атрибутику в мельчайших подробностях, а затем эту привлекательную наживку для отлова внушаемых и слабых умов выставляют на продажу. Молодёжные субкультуры возникают в дряхлеющем обществе объективно и неумолимо. Взрослые же своим родительским безумием могут собственных детей лишний раз спровоцировать на уход в андеграунд, в новые варвары от декаданса, в творители всякого непотребства и уродств, кошачьих концертов по ночам, будто для этого не хватает политиков и торгашей, кому принадлежат все СМИ. Вот, беспечный читатель мой, на своей кухне, вечерами, говорите-ка при детях, да почаще, о безнадёжности положения в стране, о дураках-начальниках, о бесчисленных ворах-чиновниках, о низкой зарплате, о плохой погоде и катастрофах, о грязи на улицах и развороченных помойках, о вирусах и террористах, о нищих, нелегальных эмигрантах и стаях бездомных собак, что всё на свете плохо и счастливой жизни нет… - и из своих детей получите стиляг, панков, металлистов, рэперов, скинов, байкеров, граффитчиков, люберов, готов, эмо, растаманов… Это я ещё самарских горчишников и фургопланов опускаю!
Да, быть неформалом очень интересно: особенное видение мира, роковые тайны, групповщина, конфликт с начальством, суд…
Но вернёмся к родным осинам…
Готесса Шианадаль тем временем утёрлась, оклемалась и уже поглядывает в мою сторону с любопытством. Маруся отпоила её чем-то из своего волшебного рюкзачка, обработала и заклеила ей антибактериальным пластырем руки и успокоила. Теперь рядышком сидят на примогильной лавочке, обнявшись, как две сестры. Маруся шепчет ей на ушко что-то. Впрочем, я-то знаю, что: «Ну, посмотри, Свет мой ясный, на чёрную кошару: её тоже какой-то злодей или больной дурак приманил к себе и убил. Теперь вот, окоченелая, валяется в песке с разинутой пастью. Ты хочешь такой судьбы? Представляю: горе-любовничек твой, дешёвенький и совсем не брутальный, с готическим пафосом читал «Люси» Уильяма Вордсворта, в неважном переводе, что-нибудь:
Забывшись, грезил я во сне,
Что у бегущих лет
Над той, кто всех дороже мне,
Отныне власти нет.
Ей в колыбели гробовой
Вовеки суждено
С горами, морем и травой
Вращаться заодно.
А тем временем подпаивал свою Люси отравой с красителями, чтобы потом развести на негигиеничный секс. Как это пошло, глупо, опасно - фу! На кладбище, подруга, всё пропитано трупной жидкостью - смертельно ядовитой. Ты разве, в самом деле, хочешь умереть? Красивая такая девочка, и выставочный самый возраст, а руки бритвой искромсала - вся уже в рубцах. Для кого, для чего? Самое важное для девушки твоего возраста – это образование и милый друг. Не порть себя - останешься без друга. Издали на юбку твою парчовую посмотрят женихи, на кожаный корсет, и весь прикид – да, Шианадаль, готесса, евро, хоть куда, а вблизи сразу разглядят: дура с Байконура! Не девушка-вампир из романтического фильма, а так - «одна дура из шестой школы», - да ну её. Все, без исключения, мужчины обожают у нас чистенькую гладенькую кожу: рубцы их пугают, отвращают - мужчины, крича, бегут от наших рубцов. Заверни рукав. А теперь смотри, какая у меня кожа: чистый бархат. Погладь мою руку и свою. Осязаешь разницу? Я старше тебя на десять лет, а случись мужчина между нами, потрогал обеих - и выбрал бы меня. Цени своё тело, девочка, обихаживай его, береги себя всю до ноготка и волоска. А чёрный цвет голубоглазой тоненькой блондинке не идёт вообще: приличный кавалер увидит – фыркнет, как на нелепо обряженную куклу, манекена…»
Ладно: поручаю готу захоронить убиенных кошек, а дабы не смылся с горизонта, сотовый у него отбираю, как учили, пообещав вернуть вкупе с ножиком завтра, в ЖИВОТРЁПе, после доклада, - и тогда отпускаю обоих жить дальше…
Трогаемся в путь и вскоре выходим на полянку. Здесь к одинокому стволику сосны с опалённым комлем прибита фанерка с объявой: «Администрация «Шестого тупика» просит родительских костров не жечь». Сохранилась, наверное, с зимы: летом-то не жгут. Палить костёр – старый поминальный обряд: согревают покойников своих, холодно им там. Вот русские расчистят снег, навалят дров, соломы, бурьянов, разожгут костёр пионерского размаха, поставят рядышком, на табурет, водку с блинами и киселём, и зовут родителей поимённо и всю упокойную родню – виртуально согреться у огня. Говорю же: холод! У какого народа ещё такой обычай есть? Разве что у финнов? Это у них, писал в дневнике Горький, промозглой ветреной осенью «земля дрожит в холодной пытке». Гори, гори ясно!..
Подходим к самому оврагу. Из него тянет смрадом… За чахлыми кустами, вижу, зияет не дорытая ямина, скорее целый ров, с горками рыжей комковатой глины по краям, а рядом - мамынька родная, кем б ты ни была! - восемь не захороненных трупов женщин и мужчин лежат внавалку. Тела обсыпаны мухами и жуками, но не густо: в сосняке падальных насекомых всегда очень мало – дают о себе знать фитонциды, чистота, озон. А здесь такая порча впечатленья! Я не эстет, но мняку от бяки отличаю! Тогда, не теряя присутствия духа, Марусе приказываю обойти композицию сторонкой, сам, разгоняя веткой мух и зажав платочком нос, крадусь на полусогнутых к объекту. Верхние два тела какие-то неполные: это, вероятно, кладбищенская стая псов изъяла мякоть в свою пользу. А, припоминаю, цыганскую колбасу от доброхота не стали жрать! Ага, вон лежит на глине придавленный обломком сломанной лопаты грязные файлик. Вытягиваю из него бумажку формата А4 с размытою печатью. Тела, выходит что, из морга Непроймёнского городского бюро судебно-медицинской экспертизы, не востребованы никем. Всё понятно: захоронение невостребованных тел поручили «землекопу» - такая делается запись в трудовой книжке рабочего-могильщика по классификации профессий. Землекоп, смердя застарелым перегаром и прокислой спецодеждой, выбрал безымянное местечко в самых дебрях, на краю оврага, начал копать, но, в отчаянном негодовании на свою судьбину, изломал, по сучку, сосновый черенок лопаты, тела оставил и «забыл»: дело-то казённое – копаешь из одной зарплаты, грунт тяжёлый, корни, дождь, а тут гонорарных «жмуриков» везут всё и везут, да и, блин, проходят выходные – пить и просыхать когда?
Россия не букет для носа! - афористично думаю. Ещё одна «братская могила»: другого, приличествующего случаю, слова в русском языке пока не придумали. Экономия бюджетных средств и места. Войны нет, а хоронят по-военному. Рядовой состав. А офицеров, согласно неотменённого приказа НКО № 023, должно хоронить обязательно в гробах. Никто только частушку задорно не споёт: «Мово милого убили, не поставили креста. Его братская могила вся травою заросла». Невостребованные тела и не отпевают: поп рад богатым покойникам, а за этих кто заплатит? Козюля, прознай о сём представленье, мигом натащил бы сюда пафосно скорбящих манекенов и устроил для голландского TV игровую сцену захоронения «жертв системы»: ему доход - стране позор! Диссидент, со своим на нас извечным компроматом, как таракан на блюдце в общий пир. Даже и не так важно, что о нас подумают другие. Позорище, как тараканище, скребёт в моей душе без всяких диссидентов! Ну, случись дыра в бюджете городского морга, не на что для невостребованных тел отживших граждан подкупить дешёвеньких, сосновых, все в выбитых сучках, гробов - ну обратись к патриотам: хоть ко мне, к Патрону, Савеличу – мигом бы нашли всё… Нет: подай нам позор! В православии покойник считается телесным - и затем устраивают ему гроб, как дом, укладывают в него вещи для жизни на том свете, и даже отрезанные волосы и ногти могут на том свете пригодиться, а сами кладбища затеивались и существуют поныне в надежде на чудо воскрешения. Но этим восьми бедолагам, лишённым дома-гроба, трудненько будет надеяться теперь на божественное чудо…
Ещё с часок лежать им не зарытыми, на ветерке… Маруся уже включала навигатор и передала десанту координаты непорядка. Сейчас она вынимает из волшебного своего рюкзачка пачку резиновых перчаток медицинских, бутылку освящённой в храме водки, минералку, клеёнку, контейнеры с закуской со стола Патрона, столовые походные свои приборы, хлеб, соль, расставляет всё на ближайшем примогильном столике, накрывает белым полотенцем, придавливает края мылом, минералкой, соком. Десантники примчатся в четверть часа и разберутся. Им с трупами обращаться, увы, не отвыкать: тягостные воспоминания о потерях друзей-однополчан их не оставят никогда - и в мирной жизни, на подсознанье, их тянет к павшим…
Спускаемся в овраг. Здесь колония собачьих нор, следы когтистых лап на мокрой глине, обглоданные кости и мослы, кривые тропки. А, так вот где теперь обосновались собаки-людоеды, коих Козюля с «бомжами-доцентами» изгнал с пустыря! С собаками пора особо разобраться! У нор кутята, восемнадцать штук, все одинаково рыжие, под цвет глины. Не подозревая уготовленную цыганским бароном участь, играются за присмотром дряхлой суки-няньки с рваным ухом, без хвоста. Собаки долго не живут! Завидев нас, нянька скалит коричневые зубы, рычит негрозно – тут же детвора врассыпную кидается по норам. Колония, считай, пуста: в разгар дня вся стая на отхожем промысле.
Идём вниз по склону оврага, к повороту. За крутым поворотом, вдруг, - ба! - открывается, вид целого поселения… Так в Африке аборигены роют квартиры в глиняных горах и живут. Бомжовый глиняный городок! Это, с некоторой даже гордецой думаю, наш ответ коробочным городкам в Америке. Жива разношерстная Россия! Дореволюционная цивилизация трущоб восстановилась! А там, гляди, явится новый Горький и о теперешних изгоях так расскажет миру в своём «На дне оврага» - ахнем все! Сам же овраг здесь превращается в полубалку: один склон ещё крутой, с осыпающимся глинистым обрывом, другой – уже пологий, в щуплой травке меж языками свалок мусора. На пологом склоне насчитываю девять нор с размером лаза в полдвери, с более замысловатой, чем в колонии собак, топографией, и с такой же бессистемной сетью троп. Поодаль от нор обустроены пять горизонтальных площадок, каждая с кострищем, столом и лавками вокруг. Мебель сколочена из оторванных от заборов досок и деревянных ящиков. Шесть нор закрыты щитами и крышками от мусорных баков, три открыты. Повыше дверей по склону из земли торчат водосточные ржавые трубы, все в копоти: знать, в помещениях глиняного городка зимой топят, а значит и живут.
Сейчас горит один костёр. Рядом расположились два бомжа и одна бомжиха, совершенно одинаковой, навроде стаи псов, наружности: лица фиолетовые с проступающей из-под бугристой кожи пятнами крови, в расчёсанных обкусанными ногтями струпьях, проваленные обязательно у всех носы, мужчины полубриты- полубородаты, с космами седыми, с папиросками-самокрутками из подобранных бычков в беззубых ртах и все будто слегка поддатые – впрочем, последнее, без экспертизы, нельзя утверждать наверняка, они всегда такие… Возраст и национальность тоже поддались бы лишь генетической экспертизе. Женщина местами смахивает на казашку: ледащенькое тельце, сухое и плоское лицо сгоревшим блином, широко расставленные, с захиреньем, от дыма слезящиеся глазки заплыли синяками в узенькие щелки, нечёсаные грязные клочки волос торчат из-под платочка, восточно-пёстренькое платье, резиновые калоши на босу ногу – вся из себя такая кишкентай… Из мужчин: один, сужу по строению черепа и носу, семит: скорее еврей, чем араб, хотя особливой разницы для себя в данном случае не вижу; другой - условно тоже! – славянский тип, гораздо посветлей, но ещё не белорус.
Вот интересно: в Америке неравенство между начальством и народом не менее катастрофично, чем у нас, а страшных нищих вовсе нет: как сам бывал – не видел ни одного! Там попрошайка стоит на городской улице на принесённом с собою чистом коврике, обозначив им свою территорию; он всегда тепло одет, сух и обычно трезв, с зонтом на случай дождя и лёгким рюкзачком с едой и питьём. У него четыре негласных разрешения на работу в этом самом месте: от мэрии, от полиции, от местной «крыши» и от заведения, рядом с которым он стоит. У него есть, на всякий случай, и соглашение с владельцем туалета. Наконец, он выполняет интересные поручения от полиции, от бизнеса и частных лиц: ну, к примеру, по фотографиям отслеживает преступников, конкурентов и неверных жён… Согласись, любознательный читатель мой: интересная у безработного работа! Попрошайка в США, как все, работает – и граждане, подающие милостыню, или как она там у них называется, это прекрасно понимают и не мешают.
Бомжи в кладбищенском овраге тоже приодеты, впрочем, отнюдь не в лохмуты, не как горьковские босяки во МХАТовском «На дне» - куда добротней, хотя пока и не средний класс. Знать, вместе со страной, богатеют и помойки! Дама, беззлобно ругая непослушный почти невидимый на солнышке костёр, что-то варит в мятом прокопченном алюминиевом баке для белья, на всю, видать, колонию, что сейчас на отхожем, как собаки, промысле – воскресном, самым прибыльном во всю календарную неделю, если повезёт с погодой. Дым костра и запах варева идут на нас. Чую, эти коммунары вполне могли варить кусочки мертвечины, отрезанной у тех, несчастных, наверху – уж больно варево с душком, и эту вонь не забивает даже едкий дым от сыроватых дров. Рядом с очагом сдвинуты четыре высоких деревянных ящика. Они накрыты листом картона и заставлены столовой всякой утварью. Тут же пара ящиков пониже: они застелены выгоревшими на солнце газетами, придавленными по углам пустыми бутылками. Здесь сушатся россыпи бычков от сигарет – перед разделкой. Поодаль, вдоль тропы, громоздится пирамида ящиков с пустыми бутылками – эти рассортированы и, наверняка, сосчитаны: итоги кладбищенских выходных. И далее, вдоль главной тропы, стопки плотно связанного картона и бумаги на поддонах. Явно, коммунары готовятся к рабочему понедельнику. Мужчины восседают на застеленных картоном ящиках, от костра с наветренной, конечно, стороны – места кругом вдоволь. В ногах у них связанные мягкой проволокой кипы газет, стопы книг - для факультатива и розжига. Оба читают и курят самокрутки, что тебе солдатики на привале эпохи ВОВ. Один роняет, вдруг, газету и продолжает, видно, прерванный надолго спор:
- Не, Опездал! Алоизыч, семнадцатилетним, сидел в Венской опере – слушал себе «Дочь полка» в постановке Даницетти, итальяшки из Парижа. Очевидный вывод: Гитлер - перерожденец! Сталин – нет! Сталин себе верен: семнадцатилетним сидел уже на каторге за разбой с убийством. А каторга в Сибири - не Венская опера тебе. Виссарионыч как с молодости, ещё в группе Камо, начал почтальонов и банкиров убивать, награбленное грабить для партийной кассы РСДРП, так убивать дворян и всех врагов страны и партии без остановки продолжал, до Мавзолея. Сталин молодец!
Опездал, готовя достойный ответ, снял, не торопясь, очки в учительской оправе с одним стеклом и на одной замотанной в синей изоленте дужке, засунул дужку в рот, как раз попал меж одиноко стоящих раскрошенных зубов, дёснами погрыз и тогда изрёк:
- Не, Ранпон, Гитлер молодец! Не разорял германскую буржуазию и дворян, не тронул офицерство, не грабил у рабочих и крестьян: отобрал у одних евреев, а эмигрантов, гомосексуалистов и цыган всех из страны повыгонял… - это раз. Не стал проводить коллективизацию на селе – это два. Своих убил совсем немножко: спекулянтов перевешал, коммунистов пострелял да философов – и то, так, по мелочам… - это уже три… А что евреев преследовал и уничтожал – это не германское явление, а западно-европейское в целом: импульсивный Алоизыч лишь выразил общее настроение в концентрационной форме, восстановил традицию эпохи Возрождения, тогда по всей матушке Европе шли регулярные массовые еврейские погромы. А главное, фюрер впервые сделал германское общество ответственным коллективно - фашистским, зрелым… Гитлер молодец!
Ранпон - Раненый, как я понял, Пончик - когда-то, возможно, имел вид ханукального или суккотного пончика, изжаренного в обильном масле, но сейчас, вместо румян, на обезображенных морщинами и синяками телесах зияли только развёрзшиеся раны и язвы, да седые с рыжим, в клочьях, волосы на голове с несимметричной плешью.
- И Виссарионыч своих коммунистов убил не так уж и много! – оживляясь, возражает Ранпон. – А философский корабль целиком отпустил живьём! В Союзе, в концлагерях, не было даже газовых камер, хотя весь газ у нас! Виссарионыч не истреблял соседние народы - только свой, советский. А главное, он впервые в мире сделал многонациональное общество ответственным коллективно – советским, зрелым. Сталин молодец!
Оба доцента хороши, думаю автоматично. По мне, Виссарионыч, всё же, почеловечней будет. У Алоизыча чего стоит одна фамилия – Шикльгрубер, буквально: «Загоняющий в могилу». Бр-р-р!
- Куда, Рама, солишь! – окрысился, вдруг, Опездал на товарку, сдвинувшую было крышку бака с варевом. – Пересолишь снова – запру в склепе князя на пятнадцать суток!
Рама, тётя с лицом без признаков носа и по всей площади иссиня-фиолетовым и рябым от едва подсохших кровавых корок, будто её лицо вчера долго-долго тёрли об асфальт или дорожную щебёнку, оскорблённо выплюнула самокрутку и осклабилась:
- Ранпон, сукой буду, ему соли жалко?! «Такое» мясо не солить?! Забыл, как в прошлый раз болели? Пошёл бы, лучше, козочку увёл - колокольчик, слышь, звенит? Или собачку: сука-то старая, со рваным ухом, одна сейчас. Дождёмся: и суку с кутятами у нас цыгане заберут…
- Убью – пересолишь, сказал! – привстаёт для убедительности критик.
- Я сама, - визжит уже кашеварка Рама, - угарным газом тебя, падаль, ночью отравлю!..
Сколько, однако, опасностей и страсти! Как нелегко вести свободную жизнь бомжа! К слову, я в юности ещё заметил: пустяшные дела и мелкие заботы в ничтожной жизни представителей народа разрешаются ими с такими же точь-в-точь усилиями, как великие дела, вершимые начальствующими лицами - с тем же накалом страстей, конфликтами, потерями, инфарктами… Только большие дела вершить куда почётней и для себя полезней! Вот вам, мудрствующий читатель мой, по секрету, объяснение, почему дремучий люд из народных масс интуитивно лезет в штучное начальство: окажись в начальстве, человек истратит почти столько же своих жизненных ресурсов, как если бы сидел в народе, зато «отдача» будет несравнимо выше. Но есть ограничение для новобранца: административный талант, хоть маленький, а нужен.
С бомжами пора особо разобраться! Мне тошно: в российских бомжах извращается само понятие коммуны. Всегда были и есть группы людей, кои ухитряются вести «коммунистический» образ жизни, пятная высокое понятие коммунизма. В сегодняшней Европе это анархисты, хиппи, религиозные немногочисленные группы. Они отвергают деньги, собственность, а детишки у коммунаров - в общаке, без разделения на «свой-чужой». Они, разумеется, пацифисты: у них «все равны». Европейские коммунары не приемлют насилия над другими и любой дискриминации, сами не совершают преступлений. Но и не работают, не служат в армии, безучастны к обществу, кое их окружает, предоставляет им кров, кормит, учит… - чисто паразиты. Свези таких коммунаров на необитаемый остров или на Луну – конец их коммунизму. В сегодняшней России коммунары – это, исключительно, бомжи. Что у Горьковских босяков, что у нынешних бомжей, обитающих коммунами, нет и толики от понятий: совесть, долг, порядочность, родительские обязательства, защита Родины, альтруизм. Это я ещё законопослушность опускаю! Абсолютную свободу личности они понимают так: «мне – по потребностям, от остальных – по способностям». Между европейскими и российскими коммунарами есть принципиальная разница: у тех это добровольный выбор, у нас – социальное дно. Но источник возникновения обоих уродов – один: эксплуатация человека, ведущая к социальной несправедливости.
А между тем, бомжи-доценты совсем не аполитично рассуждают! Вот бы послушать их прения о капитализме, низвергнувшем их в расцвете лет на социальное дно кладбищенского оврага? Как бомжи, к примеру, относятся к собственности, как к грабежу и краже по Оуэну и Прудону, или всё же по Марксу?
Тут мы выходим из ближних клубов дыма, и Рама, наконец-то, видит нас. Тогда ощетинивается, воинственно плюёт себе под ноги и, зажав посильней черпак, щерит гнилые зубы:
- Вам чо, помочиться негде?! Прутся!..
На этих коммунаров хоть санитаров с носилками вызывай! Такие незваного гостя порешат без всяких угрызений, и сварят в баке тут же свежачка. Сейчас как понавылезут из нор ещё с десяток коммунаров!.. Бак-то вон какой! Десант Марусин, впрочем, на подходе, в пределах слышимости, если что есть мочи звать…
Тем временем, Маруся, угрожающе молча, парой энергичных движений укладывает свой пакет наземь, скидывает рюкзак и ускоряется по направленью к баку. На ходу, с размахом всего корпуса и рук, выхватывает биту из-за плеч и налетает с видом, будто собираясь неумолимо забить кашеварку Раму в землю по самые опущенные плечи.
- Ты чо! Ты чо!! Ты чо!!! – на каждый Марусин шаг кричит Рама, пятясь в диком страхе, уронив черпак, и закрывая обеими руками убитое своё лицо.
- На! – кричит уже Маруся в лицо противнице, как привыкла на площадке, атакуя, - и в прыжке толкает ступнёю бак.
Приятно бывает видеть даму в динамичной позе! Бак, сокрушив нехитрую конструкцию очага, опрокидывается наземь и, разливаясь в клубах пара, катится с откоса. Тогда, развернувшись, Маруся замахивается уже на столик и, как городковой битой, одним горизонтальным ударом сметает с него все кастрюльки и посуду. Шип костра, столбняк пара, грохот кувыркающегося бака, звон катящейся на ребре алюминиевой крышки и посуды… Оцепенение коммунаров…
Я смелый: отступать не боюсь! Сначала нападение - отступление потом! Войны нет, а встречаются по-военному. Оглядываю поле боя: подкрепление из нор не лезет. Тогда на абордаж! С грозным притопом двигаю на замерших коммунаров, в самые им лица козыряю, как учили:
- Милиция! Паспорт! Регистрация! Облава! Сюда, санитары, они здесь! Давай носилки! Смирительные рубашки! Дуст! Хлорофос! Дезинфекция! Наручники! Пеньковую верёвку! Милиция! Будем забирать!
Набор слов, конечно, да зато каких! В самый раз для тех, в чьих телах «синдром бомжа» от немощи развился до стадии падения занавеса в проигранной пьесе жизни и лечению уже не подлежит. И, главное, я удачно, как видел в легендарных фильмах, воспроизвёл бьющий по психике крик следователя в застенках НКВД или Гестапо. Уже при одном слове «милиция» у любого коммунара с неизбежностью наступает полный паралич сопротивляемости организма: для бомжа «милиция» не слово – образ! А я их, страшных образов, вон сколько к жизни понавызывал!
Пока коммунары легли в сомнамбулический дрейф, оцениваю обстановку. Да, целый глиняный городок! Отодвигаю крышку люка-двери: там глубоко, темно – со свету ничего не видно. Ход… - нет, вход - очень даже гладкий коридор: видно, размоченную глину утрамбовали и затёрли, она стала почти камнем и даже не пачкает на ощупь. Пол весёленький такой: выстлан красочным картоном от коробок импортной оргтехники – российские бомжи спецы по макулатурному картону! Прикидываю для себя, жилище имеет плюсы: сухо и прохладно, транспорт с улиц не шумит, администрация не заварит двери арматурой, как в подвалы – обычные пристанища городских бомжей, нет пыли, окрестности сравнительно экологичны… - жить можно, если к запаху привыкнуть. Со спины, чую, тянет сквознячком: вентиляционная труба, знать, в помещении открыта. Но даже сквознячок не перебивает стойкий характерный запах, пропитавший насквозь импортный картон… – просто мочи нет! Хоть бы в метановом озере регулярно мылись! Бомжи разлагаются: считай, живые трупы. И то: на одних углеводах долго ли протянешь. Едят, поколику возможно, бездомных кошек и собак, а случить – людоедствуют: белковое голодание заставляет, вопреки позывам слабенькой бомжовой воли. В осаждённых городах частенько ели трупы…
Насчёт поедаемого с трупов мяса внесу юридическую ясность. Общественная этика страдает безусловно – в общем, зато неэтичный поедатель остаётся жив конкретно! Причуд на свете много! Вспомните, образованный читатель мой, роман «Сатирикон» Петрония – мистерию о временах заката Рима. Там клиенты, то есть приживалы, не комплексуя, поели труп умершего поэта, ставшего, благодаря интригам, мэром города и богатеем. Поели не из голода, конечно, а из жажды получить наследство умершего – таково было его завещание, читай: причуда! То есть съели труп по римскому ещё закону: выполняли последнюю волю усопшего! Юрист вам и сегодня не ответит на вопрос: кому принадлежит тело усопшего? Ответа нет. Кто владелец ледяных тел блокадников Ленинграда? Кто владелец тела, например, откопанного без решения суда Татунхамона? Или владелец мощей? За вскрытие могилы без решения суда наказание есть, а за поедание трупа – нет. Значит, труп ничей, как корабль в море, оставленный командой. Кто первый нашёл – тот и владелец, и распорядитель. Бомжи, у кого реальное с абстрактным перемешиваются легче, чем водка с пивом, в трупе не видят образ человека: для них это лишь брошенное тело с не принадлежащим никому бесплатным мясом. Бомжи долго не живут…
Тогда оглядываюсь на Марусю. Та покачала мне головой и щёлкнула себя по груди, как стряхивают пылинку или насекомого. Она успела запрятать биту за спину, уложить зачем-то в пластик три увесистых комка шикарной влажной глины и с рюкзачком своим обходит коммунаров: раздаёт им пайки - две пачки сигарет и бутылку минералки на брата. Рама совсем плоха: так испугана, дрожит вся и никак не может отвернуть крышку на подаренной бутылке. На руке её, гляжу, не достаёт двух пальцев, а остальные без ногтей, в узлах и трещинах, плохо гнутся. Тут, наконец, её бутылка с шипом открывается: Рама вся дёргается, вскрикивает и роняет; бутылка же, с кувырками, летит в овраг, вслед за котлом с варевом, и проливается на землю. Рама, в животном ужасе, глядит на Марусю. Та: «Успокойтесь, сядьте, мы не собираемся вас бить», и достаёт из волшебного рюкзачка ещё бутылку, открывает уже сама и подаёт бочком осевшей Раме: «Пейте». Рама запрокидывает голову, подносит горлышко к зёву, льёт и давится с первого глотка, кашляет, роняет вновь бутылку, никнет, съёживается вся, закрывает лицо плоскими руками и плачет уже навзрыд, тряся плечами…
Вот сцена! Здесь уже не Гоголь - новый Достоевский нужен… Бедные изгои! Лично мне и кошек бездомных жалко, а тут как бы ещё люди. Местные граждане. Чужие, замечу, у нас совсем не так живут. Вот, к примеру, спустился молодой джигит с овечьих или ослиных гор – и к нам, на рынок. А лет через пять, вдруг, надоест ему жить альфонсом за счёт плотоядных русских дур; тогда у ларька приглядит себе местного пьянчужку, угостит, набьётся в гости, вызовет на пьяную откровенность, разузнает, выкрадет паспорт, документы на жильё, найдёт не чистых на руку, «чёрных» риэлтора и работающего с ним в преступной паре нотариуса, подмажет и, глядишь, уже «законно» обосновался в квартире, вышвырнув хозяина-пьянчужку; тогда купит невинную себе невесту из горного аула, дальше в год по ребёнку, и на тебе, страна, подарок от восточного базара - новую ячейку в местном обществе. Кто только будет растить хлеб, плавить металл и родину, Россию, защищать, случись война? Джигит-колонизатор и его потомство ни за что не будут – эти презирают русских и страну. А куда смотрит высокое начальство, спросите вы, вежливый читатель мой, из простого любопытства? У начальства, чаю, пока что руки не доходят за народ свой постоять. Но, дай срок, оградит начальство: взрослых - от бомжатничества, детей - от беспризорства. Лишь бы мировые цены на солярку с газом продержались до тех пор…
Эх, напрасно Маруся в сторону дистрофичной Рамы замахнулась: хватило бы сдвинуть брови, топнуть. А теперь, после столкновения с амазонкой, бомжи у костра, подозреваю, станут глубоко верующими в силы природы людьми. У Рамы, как я позже вычитал из интернета, только подмеченный мною диагноз занял бы 8-пунктовым шрифтом пять листов формата А4: судорожный у неё синдром в сопровождении припадков с ассимметрией сухожильных и периостальных рефлексов и лёгкой оглушённостью, психоз по типу алкогольного делирия, нарушение сознания с галлюцинаторными расстройствами, атаксия… Могу представить, каким чудищем в больном воображении пьяной Рамы явилась моя пятиконечная Маруся! Столкновение миров…
Тогда в глубину пещеры кричу «А-а-а!» - трижды. По эху и по углам наклона входа и склона балки определяю: жилые помещения коммунаров заходят под самые могилы. Заманчиво, однако, не полезу: инфекция, вонь, угарный газ и паразиты, угроза обвала… - не буду рисковать здоровьем из-за призрачной надежды услышать искомый замогильный глас. А то с одного задания сильно придавленным вернулся. Ну и смрад! С жильём пора особо разобраться!
- Оно и лучше, - бормочет, вдруг, Опездал, отрешённо глядя на шипящий пар в кострище. – Всё одно не стал бы есть… Лучше глину… Корки размочу… Конфеты есть… Печенье… Муравьёв стряхну…
Как поднялись с Марусей из дымного оврага, услышали из пустоты редкого здесь леса приглушённые басы. Играют буги.
Вслушиваться в далёкие звуки музыки, перебиваемые близкими шумами, это нечто совсем другое, чем слушать музыку. Отдалённо слышимая музыка доигрывается нотами предвкушения встречи. Здесь ещё нет удовольствия, но твоё сокровенное уже не так одиноко. Гегель, живший в эпоху романтизма, определял сокровенный смысл музыки как «жалобу идеального». Не спешите, великодушный читатель мой, сетовать на устаревшее сиё определение. Уже миновали реализм и модернизм, уже ясно, что постмодернизм остался без собственной берущей за душу музыки. Над чем будем плакать, очищаясь в слезах? Над музыкой надо плакать – и достаточно этих слёз. По мне, все публичные похороны надо запретить, кладбища закрыть, придав им статус исторических музеев.
Буги-вуги, замечу для усердного читателя попроще, это манера фортепьянной игры в сопровождении блюзов: свободная импровизация на характерную, повторяющуюся мелодико-ритмическую модель в басу. Буги-вуги – музон независимый и нетоварный, а исполнители в России – все профессионалы-неформалы, личности с большой и приличной буквы, всегда без чеховского раба в душе, выпускники столичных, как правило, консерваторий.
- Что играют? – щиплю Марусю за бочок, сам узнавая ритмы времён студенчества.
- Рок-н-роллы. Трио: рояль с ударником и саксом. Исполняют «Тутти Фрутти». Покойник, наверное, был не молод.
Гуськом двигаем к просвету меж деревьев. Там виднеется белый рояль на платформе, похожей на КАМАЗовский прицеп с откинутыми бортами, и слышится нешуточная гульба.
- А теперь забой «Юбенги сторм», - вдруг, информирует Маруся, уже с необычным для неё интересом: как правило, она лишь отвечает на заданный вопрос. - Знакомая манера… Это он…
В оцепленье играющего трио, парочками и по одному стоит прикладбищенский народ, физиономий сорок: есть среди них и «коммунары» из глиняного городка - их узнаю по образу и подобию тройки из оврага. Все терпеливо ждут и напрягаются: как делить поживу? Терпения бомжам не занимать! А в отдалении – приличная толпа зевак, эти просто внимают редкостной музыке в столь неподходящем месте. Дабы прояснить, невидимый для пьющих, усаживаюсь на примогильной лавочке поближе к прицепу с главным инструментом. Маруся, не присев, застывает рядом. Смотрю: она заложила свою косу меж грудей до низа и, сомкнув ноги, зажала кончик в интересном месте, тем самым разделив по вертикали свои рельефы ровно пополам. Задумалась – и гладит косу тихонечко и ласково, будто домашнюю кошку. Тут маэстро от рояля увидел нас: сперва ко мне разок отводит подглазный синячок от недосыпанья, а потом Марусе двадцать четыре раза, в такт, кивает - скорей трясёт из-за плеча затянутым простой резиночкой хвостом волос.
Могила бандюгана не по правилам большая и полированного чёрного гранита, как у цыганского барона… или нарко-барона, что теперь одно и то же. Сам памятник – фигура в тройке, с крашеной под золото цепью на груди, стоящая в рост человека, о двух ногах и бритой голове на несообразно тонкой почему-то шее – эстетствует ваятель, знать, тоже маньерист. Братва, я понял, выпивает на помин души усопшего собрата. Рядом гусёк из четвёрки чёрных, сродни катафалкам, квадратных джипов, три микроавтобуса-буфета передвижных, пять официантов в ресторанной униформе, накрыты сдвинутые в круг столики с весёленькими – цветом - скатертями, там-сям повоткнуты в землю флаги с российским триколором и эмблемой какого-то спортклуба, поодаль ящики с водярой и груды голландских роз в пакетах - их позабыли разобрать и разложить по урнам на могиле, и на видном месте, под сосной, ещё одна дань подлинной культуре – ядовито-синий биотуалет.
Маэстро, весть в ручьях струящегося пота, как шахтёр в забое, кайлом лабает уголь рок-н-ролла: без нот, без остановки и без микрофона. Сам едва не плачет, а мимика в лице несчастна, будто усопшего знавал с пелёнок и только-только потерял! Что интересно: братишки – своим матом, движеньем тел, боем посуды, рыкающим криком, взрывами смеха, восклицаньями, свистом – попадают, как ни странно, в исполняемую пианистом тему, как будто репетировали восемь дней. Получается концерт! Прислушиваюсь… Нет, пожалуй, всё же пионист-бугист умело попадает в звуковую тему разудалой гулянки, зная непреложные законы её развития в пространстве-времени - при вполне определённом контингенте.
Наконец, взялись шарахать из ракетниц в небо: знать, грядёт перерыв на тост. Маэстро, по лесенке, спускается с платформы к нам. Из рук официанта перехватывает бутылку водки и два гранёных стакана: русские настоящие бандиты из пластика не пьют! Вблизи приятный оказался, даже милый, безобидный - не захотелось мне в глазах Маруси распылять его, как диссидента и однокорытника Козюли. Лет сорока, высокий, немного узкогрудый, в белом смокинге, вместо бабочки повязка чёрной ленточки, как у француза, вместо очков – со складкой тёмный полукруг под каждым глазом. Не знаю почему, но пианиста я всегда представлял себе в смокинге, худым, длинноволосым, вид глубоко меланхоличен и слегка потаскан, возраст значенья не имеет – всё! Классический бугист как раз таков: он не холёный пианист, но в приличные концертные залы иногда пускают.
- Мне господин Козюлькин звонил о вас … – говорит мне хриплым баритоном.
Оттянул и пригладил хвост свой на затылке - и разливает наркомовскую дозу. А сам затаённые бросает взгляды на косу Маруси. Та подаёт закуску: конфетки, пирожки с ливером и минералку. Вообще-то, я бандитское и воровское не пью совсем, но… предбоевая обстановка требует от меня сей жертвы. Войны нет, а пьют по-военному.
Как чокнулись, кивнули и выпили без тоста, вопрошаю для культуры:
- А кроме вас в Непроймёнской стороне рок и буги кто-нибудь играет?
- Куда им… Пальцы в полминуты устают бить по низам: бугисты - кожемяки. Мазохизм – так играть. Иной раз даже плачу сам не пойму с чего: от наслажденья звуком или от боли в пальцах. Как играю в наслажденье, так обязательна и боль…
И опять маэстро, ища сочувствия и ещё чего-то, смотрит пристально и долго на Марусю. Вот креатура тонкого искусства: в миг угадал в ней мазохистку! Промолчала, но взгляд повлажнел… Хватает ей Савелича, однако! Сукин кот, служитель!
Разговорились… Пианист-бугист конфликтовал с начальством от искусства, по мнению коего ни одно культурное заведение в Непроймёнской стороне никак не нуждалось в чуждой музыке, а значит, и не было социального заказа на исполнителей рок-н-ролла и буги-вуги. И вообще: «Чему их в консе учат – за государственный-то счёт?! Поступает в консерваторию лояльный гражданин России, а выпускается готовый диссидент!»
- Меня вообще никто не принимает, как с Луны упал, живу в пустыне. Администраторы от музыки привыкли к тишине. Они как нервные вороны с кладбища: едва заслышат качественный рок или буги, летят подальше, куда кто.
- А родители сочувствуют вам? Морально, хотя бы, помогают?
- Оставьте! Они у меня «правильные» - живут строго на конституционном минном поле. Чтобы не подорваться на статьях, боятся шаг вправо-влево сделать. Я со средних классов школы – неформал: курил «траву», «участвовал», «привлекался». А когда в консу семнадцатилетним поступил и закружился, начальство родителей окончательно достало - те и выставили меня за дверь: «Портишь нам жизнь!» И последующие семнадцать лет – семнадцать! – промаялся на чужих инструментах, в чужих домах, общагах, гостиницах, как и где попало. Пришлось давать, лизать, сосать… Делал, в общем, всё, чтобы самому, без помощи, стать на ноги, как пианисту. Таких унижений даже родителям не прощают…
Опять отцов нет, думаю. И то: в квартире, не богатой, как рояль держать, коль что есть мочи лупят по басам?.. Но всё же мне, горькой безотцовщине, загадка: почему так просто родители становятся на точку зрения властного начальства, презрев своё талантливое чадо? Мнение начальства, выходит, сильнее даже чадолюбия?
- Но с голоду не пухните?
- Концертирую в Европе, да и у нас уже не меньше платят…
Я расспросил маэстро, где похоронен манекен Козюли.
- Я вам писал… – вдруг, взыскует пианист-бугист к Марусе, явно опьянев.
Та с усилием не смотрит на бугиста: включила навигатор – и вызывает десантников.
- Вас можно хотя бы проводить к могиле?! – прямо на моих глазах идёт в разнос маэстро.
Маруся уже справилась с минутой состраданья - безучастно качает головой…
- … Он получил «пожизненно» - «условно»! – как заорёт один бандит.
В ответ раздаётся такой хохот, аж ветки сосен шевельнулись и последние вороны, закаркав не своим голосом, улетели прочь. Другой бандюга, смотрю, полез целоваться с памятником и… - снёс ему голову… Я же говорил: шея тонковата! Обсиженная птицей голова скатилась прямо к столикам… Братва взревела, кинулась в разборку, поделясь, и началась потеха с канонадой… Толпа зевак шарахнулась, бомжи стали расползаться…
Благо, тут подъехали десантники, вступили резко в битву и, не без собственных потерь, скрутили бандюганов. Тогда и мы выходим из тени сосен. Оглядываю поле боя. Бандиты в наручниках лежат рядком, грозятся. Десантники все в камуфляже, при орденах и знаках. Войны нет, а одеты по-военному. Озадаченно косясь на хорошо знакомую Марусю, предлагают свою помощь. Я:
- Доложите обстановку! Этих, как вандалов - до трёх лет - сможем привлечь?
- Никак нет! Могила им не чужая: вандальского мотива, значит, нет. Попробуем привлечь, как мелких хулиганов - им так даже обидней будет. Мы отыскали землекопов, но те ни в какую. Говорят: тела из судмедэкспертизы закопаем в понедельник, а сейчас работать надо, хотите – закапывайте сами, дали нам лопаты. Трое наших остались там – закапывают. Верхние два тела с отрезанными мягкими частями - на собак не похоже, те рвут.
- Нашли говорящую могилу?
- Никак нет! Допросили всех: местное начальство, «крышу», сторожей, землекопов, «золотую роту», алкашей-цветочников, цыганок, таджиков-нищих, музыкантов, парочки любовные, пастуха, промышляющих подростков… - всех, кого смогли подозрительных найти или поймать.
- В смысле, как поймать?
- Поймали шарлатана. Ходил по кладбищу в сопровождении родни усопших, решал: кого возьмётся воскрешать и сколько это будет стоить. Обещал, со временем, всех воскресить! Старателя цветмета поймали на месте преступления – откусывал медные струны на арфе у памятника музыкантши. Ещё нашли в ямке, под листвой, два подброшенных трупа в полиэтиленовых мешках, в пригодном для опознания состоянии; отправили их в ту же судмедэкспертизу…
Маруся, тем временем, вынула из сумки тюбик клея с кисточкой, наждачную бумагу и выдаёт всё это парню здоровенному в лихо заломленном на затылок крабовом берете, при орденах и знаках, вчерашнему дембелю, судя по оснастке, чьё лицо, хоть со шрамом, было, тем не менее, в чертах, потоньше, чем у других вояк. И выразительно повела бровью на могилу бандюгана, как бы говоря: «Всё же памятник, а значит, память». Тот, ещё не вполне остыв от захвата, по привычке, козыряет «Есть!» и выдвигается к оторванной голове, покойно уткнувшейся носом в песок, - затирать поверхности и клеить.
Доклад десантников мне ничего не дал: так – будни кладбища. Под негодующие возгласы бомжей забрали они водку с закусью, оседлали джипы, и двинулись пёстрым гуськом сдавать бандюганов в РОВД и отмечать победу.
- Успели заплатить? – спрашиваю пианиста.
Тот нервно разминает пальцы и почти неотрывно смотрит на Марусю. Она снова бесстрастно стоит поодаль, не прикасаясь ни к чему и не роняя звуков. Я давно заметил: чем беспокойней место, тем статуевиднее и отстранённее делается Маруся, и тем сильнее, по контрасту, привлекает к себе общее внимание.
- Я битый, - крепясь из последних сил, ответствует, как сам себе, маэстро. - Аванс взял, хватит мне: в Европе и полстолько не дадут, да ещё налоги. Даже лучше, что так закончилось: грозили сломать пальцы, «если лажанёшься».
Сухо прощаемся. Взглянув в последний раз на мою Марусю, пианист-бугист до неприличия густо краснеет. Гуськом с Марусею уходим. Боковым зреньем вижу: маэстро взошёл по лесенке на платформу-сцену, там уже приятели разлили, ждали, а как выпили без «чока», с одним кивком, отвергнутый бугист облокотился на рояль и Марусю долго-долго взглядом провожал, выстукивая звонко, резко единственную высокую ноту, как на балконе каплет в тазик дождь…
Я не мормон, но становится обидно за мужчин! Как девица, не проронив ни слова, а одним лишь пусть необычным, но дешёвым финтом – приняв позу советского памятника на главной площади и засунув косу меж ног - сподобила далеко не простого мужчину вывернуться до изнанки? Нет-нет, он же ей писал! Они друг друга знают! Маруся, признавайся! Та:
- Познакомилась с ним в Амстердаме. Мы там играли на первенстве Европы, он играл на европейском конкурсе рок-н-ролла. Онфим Лупсид, голубчик, не ревнуйте, я с ним не спала. Раза три днём по городу гуляли, под предлогом шопинга – вот всё. Меня в то время тренер пас, персонально: ни шагу в сторону, спала чтобы у его ноги! Утром у меня тренировка, у него – репетиция, вечером у меня игра, у него концерт, ночью… спать - усталость, нервы. Не складывалась парочка даже «на раз». Да и не хотела я никогда «на раз». Потом он долго писал мне в личку, мечтал о нашей «звёздной паре», руки просил, я не отвечала. Как всем другим. В тот год на мой сайт поступило четыреста предложений выйти замуж. Наверное, время моих женихов ещё не пришло. А как придёт, я выберу кого попроще и повеселей - не вампира, будет с них…
Четыреста в год?! Я чуть не закричал на весь «Тупик»: где, где твоё, Маруся, «сердцу не прикажешь»?! Нет, отухни поскорей, Бодряшкин! Это я, конечно, про самого себя! Мне-то нечего терять: я хоть сей миг головой в любовный омут сигану, найти бы только даму сердца! А Марусе терять есть что, и за плечами двадцать пять годков: возраст полного владения собой и здравых размышлений на почве опыта - ей легко будет своему остывшему от бурь юности сердечку приказать. Зря, зря про бугиста я спросил! Любовный опыт необыкновенной девушки, звезды! Даже не могу себе представить, что это за опыт…
Глава 6. «Начальство – белые грибы, народ – поганки»
Дабы отвлечься от горестных мыслей, – возрастной кризис не шутка вам! - включаю приёмник и пробегаюсь, как всегда, по новостям: «В госпитале врачи нас успокоили: на имплантанты поставим брекеты…»; «Вася, ты, правда, хочешь познакомиться с блондинкой из анекдотов?»; «Тут-то архиерей-реформатор и заявил: «Хватит уже нам экономить на огарках! Пора отменить вечность ада, и за выкуп избавлять от него платёжеспособных покойных грешников, а исправление живых грешников осуществлять через штрафы по прогрессивной шкале!»»; «Профессор, «зелёных» интересует: каковы практические рекомендации вытекают из блистательно защищённой их любимым министром экологии докторской диссертации по этологии крыс на городских помойках города Москвы?»;
«Только что, в городе Пустозёмске фарсово завершился «марш согласных». Фарсово – это потому что власти активно включились в абсурд: дубинками разогнали митинг «согласных» с нею, властью! Серьёзное плановое предвыборное мероприятие партии власти приобрело неуправляемый характер и оказалось, по сути, сорваным анархистами и примкнувшими в ним поддавшими халявного пива студентами и вошедшими в раж случайными прохожими. Анархисты убедили «согласных» бросить заранее подготовленные властями транспаранты с умеренно лояльными лозунгами, типа: «Требуем обеспечить пенсионеров аварийным жильем в промышленных зонах!», «Хорошие традиции – побывать в милиции», «НЕТ бесплатному образованию для бедных дураков!», «Несогласный, от сумы и тюрьмы не зарекайся!», «Коррупция – верный страж социальной справедливости!», «Несогласный имеет право хранить гробовое молчание!» и иже подобные. По всему маршруту движения колонны «согласных», анархисты расставили коробки и ящики с пивом и тухлыми помидорами и яйцами. Организаторы марша и улыбчивая милиция оказались застигнуты врасплох. Марш планировалось закончить митингом на городской площади, куда выходили окна городской мэрии, городской думы, трех банков, ресторана, дома культуры, постройки неизвестного предназначения и ЗАГСа. Анархисты предложили «согласным» считать помидоры и яйца «ответными подарками», коими следовало бы наградить власти за все те добрые дела, что они совершили в отношении народа за годы перестройки. Мол, эти ваши лозунги на транспарантах – пустое! Исчезают где-то без следа. Начальство от них не в восторге. Награждать – так награждать! Чтобы осталась яркая память. Лично с каждым начальство же не будет целоваться – никаких ртов не хватит.
«шкурного» требования о недопустимости сдирания четвертой шкуры, были и другие подобные высказывания и требования, такие как, «Живой пенсионер, здоровый ребёнок — угроза бюджету» и так далее, в том же духе. !», «Отменить налог на взятки!», «Повысим уровень жизни политической элиты!», , «Повысим зарплаты чиновникам – отменим льготы пенсионерам!», «Пенсионер имеет право на сверхсрочную службу в горячих точках!», «Боже, храни чиновников!», и др.
Кто-то вспомнил «вредные советы» Григория Остера, который, советуя детишкам совершать всякие пакости, ненавязчиво и остроумно давал понять что всё делать нужно ровно наоборот. Без стихов не обошлось и на этот раз. Первая (поэтическая) часть акции заключалась в том, что саратовские авангардные и актуальные поэты помимо своих, читали Самуила Маршака, Даниила Хармса, Генриха Сапгира, Сергея Михалкова и Агнию Барто.
«Есть много полезных и нужных разновидностей великорусского дурака и все они в равной степени важны и незаменимы на своем месте. Особенно продвинутые «дураки» со стратегической точки зрения, товарищи, незаменимы даже на чужих местах. И пока эти скромные, но великие герои несут свою «трудовую» вахту на вверенных им постах – я со всей ответственностью заявляю, что у нашей великой культуры, спорта, здравоохранения и образования уже сегодня есть будущее, которое никто и никогда не сумеет предотвратить! Ура, товарищи!», – отметил, открывая следующую, собственно «политдурацкую» часть перфоманса, ведущий.
«Как это, ваша честь, «не оказал покойному депутату помощь»?! Да когда я нагнулся к покойнику, он только хрипел: «Воды… Воды… Я ещё не всё сказал…» Я даже не успел понять: что, собственно, он хотел мне сказать-то?»; «На улицах Москвы летом автомобили уже заменили мух…»; «Домашние любимцы олигарха Сироцкого – акула Бинт, игуана Дуст, мини-свинья Фрау Гнида и восемь собак с менее благозвучными кличками. Только не подумайте плохого: Бинт, на арабском, означает Дочь; Дуст, с персидского, Подруга; Гнида – немецкое женское имя, так звали третью жену олигарха. Кстати, на днях Бинт и Дуст потрепали одного папарацци, проникшего на частный остров Сироцкого где-то в тёплых морях: Дочь и Подруга стоят насмерть за своего кормильца, и Фрау Гниде остаётся только спокойно расти и развиваться»; «На заседании Холуёвской районной администрации рассмотрели план внедрения демократии, разработанный в соответствии с новейшей директивой из центрального аппарата ГОП «Недогоняющих». Постановили: план утвердить. Внедрение институтов демократии решено начать со столицы района - города Холуи, и в пригородах – в Баклушах, в Большой Погановке и на Днище. Если в столице и округе дело не пойдёт, то в отдалённые поселения района даже и рыпаться не стоит»; «…а сам до сих пор шнурки завязывает самым нелиберальным способом»; «На сегодняшней презентации в Кремле очередной группы самопровозглашённых стран известная светская львица, девица Клунева, вновь заявила о недостатке весёлости в нравах России. «Почему в этой стране не празднуется «день смеха», как в Габрово, или «день мёртвых», как в Мексике, или «Национальный день поцелуев», как в Англии, или хотя бы «Всемирный день туалета»? Почему в этой стране одно и то же иностранцам представляется светло, а местным - мрачно? Почему в этой стране политики полураспутны, а девицы полускромны, а не наоборот?»;
На последний риторический вопрос девицы Клуневой я уж было собрался авторитетно, как сам-полуполитик, ответить, но тут заиграла рядом тихонько музыка, в записи, с хрипотцой от частого игранья… Так вот же она, куртина свеже-модных памятников, о коих говорил Козюля, а меланхолический мотивчик истекает от одного из них…
Мамынька моя, кем б ты ни была! Первой мне бросилась в глаза могильная плита с неоновой подсветкой. Надпись на плите высвечивается на зелёном ЖК-дисплее. Изменить текущую надпись, я понял, можно удалённо – через интернет. Под строкою большое, как расписание поездов на ЖД-вокзале, плато с кнопками: против каждой кнопки – название мелодии, её автор и много-много цифр и штрих-кодов: наверное, обозначение страны, год сочинения, дата и место первого исполнения и всё в том духе. Мне ясно: покойный любил музон, цифру и отменный сервис – весьма частое теперь сочетание жизненных приоритетов. А приятно: пришёл на «Тупик», вдавил кнопку – музыка заиграет, детям развлечение, пока взрослые поминают и говорят за жизнь. А что там за песни? Только подумал, вдруг, из-под земли голос:
- Включите, пожалуйста, «Гуд бай, Америка» Наутилуса. Когда слышу – хочу плакать, слёз только нет. Басы сегодня одолели – в гробу не улежишь…
Началось! Могила говорила деревянным, точно с мороза, голосом. Звучал он гулко, с небольшим эхом, будто из тоннеля. А лицо покойника с таким голосом представляю себе, как нечто застиранное и давно отутюженное. Лады: жму на Бутусова. Как же он концептуален: слушают даже из могилы - и к тому же ностальгически плачут! Мелодия пошла… Мне тоже хочется экзистенционально погрустить. Могила, верно, слушает, но, думаю, рыдать на чужих людях особливо не станет…
Озираюсь, как учили. По соседнему надгробью вкруговую пущена бегущая строка: «Духовное завещание. Я, Махмуд Алибабаевич Паджыгай, автолюбитель, заслуженный ветеринар России, отец троих детей и дед семи внуков. До перестройки жил, как все. Был дураком-неверующим, другом всех народов. Когда явились демократы, вдруг, померещилось: ни счастья, ни покоя, ни воли у меня не было и нет. Тогда, следуя телезазывалам в рясах, сподобился принять христианство. Стал дураком-христианином. Покой на время появился, но счастья с волей опять же нет! И я сделался, к тому же, неприятен мусульманам, иудеям и атеистам. В разгар перестройки зачем-то перекрасился в дурака-мусульманина. Тогда утратил покой, а счастья и воли так и не обрёл. Зато стал неприятен христовым народам, евреям и всё тем же атеистам. На смертном одре меня как осенило: кому от моих вер радость или польза, кроме служителей алчных культов? Тогда почему нет мне счастья и покоя? Внемли, прохожий, открывшуюся мне истину. Конец моей жизни приближен и испорчен не безверием в легко заменяемых богов, а бездумной сменой легковых автомобилей - отечественного, мать их, производства. Вера моя в лучшую жизнь пропала из-за адских мучений над этим ломом. Купи я в своё время иномарку, был бы спокоен, волен, счастлив, жив».
Рядом с Паджыгаем цифровая вся из себя могилка, снабжённая бесплатной электронной почтой: эта, знать, позволяет близким и друзьям напрямую обмениваться сообщениями с покойным!
А вот памятник девушке, в форме сотового телефона: по дисплею бегут СМСки от подруг… Молоденькая совсем. Видно, заболталась - угодила под гружёный самосвал.
Это ещё что! Поэт Умрихин говорил: погосты будущего украсят видеомогилы! Наверное, человек уже как мог, разнообразил свое земное существование, осталось только приукрасить как-то загробную жизнь…
Вот цифровая могильная плита со встроенным жидкокристаллическим монитором: как подошли на 5 шагов, сработал инфракрасный сенсор, какие устанавливают при входе в раздвижные двери супермаркета, и на весь экран пошли фотографии и фильмы, с записанным комментарием от покойника. Очень познавательно – можно школьников водить. Как прошли – всё смолкло.
Соседняя могила снабжена монетоприёмником и устройством для считывания кредиток. В чью пользу доходы я разбирать не стал.
В целом, на куртине усопших оригиналов технико-метафизический оживляж явно присутствует: народ подобрался с выдумкой - такой может заинтересовать говорящую могилу.
А вот и крепко огороженный погост Козюли. Замест надгробного камня, сидит - пытливый мой читатель, конечно, догадался – манекен виновника, в образе неукротимого льва из Сионской пустыни. Несмотря на ссадины и раны от чиновничьих страшных пыток, сей образ легко узнаваем: те же маленькие глазки по-мужески скупо слезятся глицерином гнева, кудластая грива развевается на ветерку рыжим париком, а непокорный хвост вопросительным знаком поднят. Лёву заковали в кандалы, уже начавшие ржаветь, - отечественной, значит, ковки, - а пасть заткнули триколорной тряпкой. Фигуру зооманекена заключили в клетку, сваренную из железного шестигранника: типа, посадили в клеть, как бунтовщика Стеньку Разина, когда везли в Москву на казнь. А что: удачное композиционное решение - и по содержанию конфликта и от мелких кладбищенских вандалов решётка надёжно героя защищает.
Маруся ключиком открывает изгородь. Проходим. Прислоняю ухо к стеклопластиковому боку лже-Козюли.
Может быть, вам, вездесущий читатель мой, и доводилось выслушивать говорящую могилу, а для меня это первое в жизни интервью. Говорящих могил в америках-европах давно уж нет: как сам бывал – не слышал ни одной. И вы, начитанный читатель мой, тоже знаете: последние в России говорящие могилы подслушал один незадачливый герой Фёдора-нашего-Достоевского, и то был не при исполнении, как я, а по бездельной пьянке. Как же мне начать, дабы полдела откачать? Я смелый: допрашивать не боюсь. Только мы с могилой друг для друга сейчас никто. А при встрече двух никтох… никтов… Во, оборот! Впору вынести слово «никто» на «Год русского языка»: встречи никтох или никтов – типичнейшее явление в жизни, а русское правописание даже не удосужилось его просклонять! Временно, предлагаю неологизм «никтох» употреблять в осудительном смысле, а «никтов» - в похвальном. Тогда, при встрече двух никтов нужно обнаружить какой-то взаимный интерес. Мой интерес изложен в задании Патрона. А вот какой я, как личность, могу представлять из себя экзистенциональный интерес?
Вопрос философичный! Уподобим говорящую могилу пришельцу с планеты Заклемония. Он, предположим, вселенскую истину знает. Знает, в отличие от всех земных богов, от всех чертей, политиков, героев, поэтов, магов, учёных, психов и самой девицы Клуневой. Это я ещё воров в законе опускаю! Заклемонца, знающего всё, не проведёшь на веру, на секс, на деньги, на здоровье, ум, популярность, красоту ногтей и даже на американскую двурядную улыбку на все шестьдесят четыре имплантанта. Вот, чем из всех землян именно я такого заклемонца могу заинтересовать? Не начнёшь же, сумняшеся, рассказывать ему: про уникальный свой геном; что вырос без родителей и стал главной фигурой, благодаря мудрому начальству; что как-то, в Африке, на спор, одним ударом прибил семь малярийных комаров; что стал кандидатурой душеведческих наук без взяток и блата; что мог, как помоложе был, за один присест выпить литр водки, не упав мимо койки; что имел семнадцать или даже, по другому счёту, целых девятнадцать женщин; что три раза был счастлив полностью и восемь раз – частично… Он, обладатель истины, всё это должен знать, ибо, с точки зрения вселенского порядка, каждое живое существо есть автомат, имеющий своё обязательное физическое устройство и обретающий в материальном мире по законам последнего. А посему инопланетянина я могу заинтересовать, исключая случайность, только своими мечтами – всё! Не простыми мыслями – они тесно привязаны к физическому миру, а именно не связанными с сущим мыслями - мечтами. Только неопределимое сближает непонятных. «Бывают странные сближения» - это внешний парадокс, а экзистенционально – в самый раз. Так что, по сути, я сейчас, с опросным листом под мышкой, намереваюсь проникнуть в подъезд многолюдного Бабилона: стучусь кувалдой в чью-то железную дверину и должен разговорить из-за неё весьма непростого, нелюдимого Имякека, дабы выяснить его умонастроения, а главное узнать, что ему нужно от начальства и за кого намерен, при случае, голосовать?
Так и не выдумав, с чего начать, прислоняюсь ухом к тёплому боку нагретого на солнышке лже-Козюли и, для культуры, бодро представляюсь:
- Здравствуйте, могила! Я премьер-майор запаса, кандидатура душеведческих наук, Онфим Бодряшкин – посол земного царства. Вызываю вас на концептуальный поединок! Мой вызов принимаете, могила?
И к могиле на присосках диктофончик незаметно подключаю, как учили… Тем временем Маруся, поощрив мою находчивость коротенькой улыбкой, располагается за ближайшим столиком: достаёт из пакета глину, посуду, всякий инструмент, и начинает мять. Теперь она сидит в полуобороте, с заправленной за спину косою, задумчива и меланхолична: верно, воспоминает о своём несостоявшемся романе…
- Вызов принимаю, - отвечает, вдруг, заморочный голос из могилы. – Я отличил вас ещё в овраге, у бомжей. Вы посол земного начальства, а не царства.
Ура! Сработала моя концептуальная метода! Могила говорит складно, как читает. И то ещё хорошо, что могила определяет себя мужским родом: с мужиком договориться всегда проще. Только, в уме сразу промелькнуло: неужто и могила примется клеймить наши мерзости и беспорядки – без полезных и осуществимых предложений? Надоело!
- Большинство насельников «Шестого тупика» возмущены рок-н-роллом над своими головами, - гудит опять могила. – В земле звук расходится сильнее и гораздо дальше. Басы отдались по всем погостам Непроймёнской стороны. А с нас хватило бы того, что ежедневно слышим из уст поминающих.
- Помилуйте, рок и буги не предназначены для большинства. А меньшинство не должно страдать из-за того, что обретает вперемежку с большинством. Впрочем, я рад уже тому, что вы ощущаете себя причастным к музыке и ко всему белому свету, значит как бы метафизически живы. И даже имя не сменили?
- «Ленин и сейчас живее всех живых!» - пускает язву говорящая могила издевательским немного тоном. – В метафизическом смысле, я жив, безымянен, нахожусь в состоянии депрессивного декаданса, как тот готёнок, Кремоза. Временами, ощущаю себя апостолом загробной веры в лучшую жизнь. Я духовный лидер местного подземелья. Но это временно - пока не иссякнет энергетика разложения клеток тела. Могу позволить себе многое.
- Например? – самому даже интересно.
- Ждать возвращения «золотого века».
- Заманчиво! И, конечно, второго пришествия, если верите в Него.
- К закату своих дней, я начинал понемногу верить: упал духом, когда стал хворать, а врачи не помогли. Но мечты попавших на «Тупик» сбываются. Вчера схоронили полковника в генеральском мундире. Вдова на могиле плакала: не выслужился Её в генералы - сильно страдал. Каждый вечер часами смотрел на золотые погоны со звездой. Генеральские эполеты ему на день рождения подарили сослуживцы. Кружился вокруг них, примеривал на домашний халат. Похоронили генералом.
- Существуй вера в Него, кладбище было бы сакральным.
- Сегодня кладбище - забитый трупами склад. Хоронить тела - только землю засорять.
- Как сказать! Иные считают: в земле не столько зарыты тела – кому они, действительно, нужны! – как сокрыты истины и тайны. Вот бы живущим их открыть!
- Истина открывается бесстрастным.
- То-то и оно! А при жизни бесстрастным оставаться не возможно, да и скучно, - подталкиваю я могилу ближе к теме. – Выходит: кладбище не тел, а истин прописных. Если разверзнется истина перед живущим, значит, страсти-то у него поиссякли, и одной ногой уже в могиле. А живые здесь, на «Тупике», истину ищут?
- Наведывается один искатель. Приходит, бродит среди могил, присматривает себе истину: «Быть или быть?» Мне типаж Гамлета ещё при жизни оскомину набил. В деловой Европе, в Америке, Гамлет – ископаемая редкость. Только потому Шекспир тщательно прописал этот образ. В России от заумных нытиков проходу нет, они никому не интересны. Помянёт непроймёнский гамлетишка свои зарницы, помечется в мыслях и уберётся прочь. Я ему не открываюсь. Каким бы ни был ты, уйдёшь как все – не доучив урока.
- Или не выполнив последнего приказа от начальства! Как же тогда прикажете ищущему взлететь из праха в горнии области духа?
- Гамлеты взлететь не могут: указывать при жизни мёртвым бесполезно.
- А на чём покоится притяжение живых к образам и местам захоронения умерших? Отчего люди с великим усердием почитают далёких, чужих, невиданных героев, а покойный или уволенный начальник, кой руководил ими дённо и нощно лет двадцать-тридцать, оказывается в полном забвении?
- Гены мечты и фантазий – самые неугомонные в человеке. Кто ближе к сокровенной твоей мечте, того почитаешь. Образ непосредственного начальника далёк от этой мечты.
- Зато близок к хлебу насущному.
- Чем ближе начальник к твоему хлебу и крову, тем почитание его не искреннее – и, как сгинет, скоро его забудешь.
- Тогда как сделать, дабы подчинённые возлюбили своих начальников? Может, начальство просто не знает чего-то главного?
- Что вызревает в обществе – это самое главное, что должно знать начальство. А придуманные им законы – новые путы для народа – это уже пройденный этап. У вас, на белом свете, опять что-то вызревает? Ждёте искру? Или уже возгорается?
- Пока всё тлеет, как у вас. Но вы сами, верно, преставились совсем недавно, и должны знать: у нас абсолютная назначена свобода. Никто не затыкает глас народу – говори! Текущее начальство разумеет: когда народ лишают слова, потребность высказаться только возрастает. А это чревато! Говори, как есть!
- Свобода абсолютная и обоюдная, с одним, только, родным пятном: народ свободно говорит, начальство свободно его не слышит.
- Начальство за это теперь можно покритиковать!
- Начальство о себе знает всё, поэтому критиковать его не имеет смысла.
- О смысле критики у Маяковского даже есть «лесенка»:
Мы всех зовём,
чтоб в лоб,
а не пятясь,
критика
дрянь
косила, -
и это
лучшее из доказательств
нашей
чистоты и силы.
- В России не критика – одно глумление да ёрничанье, - опять могила говорит, как читает. - Или выкрик, или холопский плевок в барский колодец, а дельных предложений нет. Люди, утратив соборность, не могут давать правильные советы. А критика предыдущего начальства – это для текущего начальства верный способ какое-то время скрывать собственную некомпетентность. Пока что многие начальники ведут себя как холуи, случайно влезшие в барские покои. Как следует потри столичного начальника – выглянет лимитчик. У простых холуёв это обстоятельство злорадство, конечно, вызывает, только радоваться нечему. Россия засыпает, подсев на нефтяную иглу. Не бегают даже футболисты.
- Возможен и контроль за начальством.
- К каждому начальнику милиционера не приставишь.
- Можно, наконец, пожаловаться вышестоящему начальству.
- Ещё Помяловский в «Очерках бурсы» писал: «…жалоба о каше есть жалоба против высшего начальства, чуть не заговор и бунт». Отношение начальства к жалобам изменилось в советское время, а теперь, по сути, вернулось на круги своя.
- Согласитесь, могила: русский народ уже сколькие века дуется на своё начальство. И обычно выходит это безосновательно, по-детски. Так Иов обиделся на Бога: не потому, что Бог лишил его скота, богатства, наслал беды и болезни на его семью, и самого отдал в копыта Дьяволу, а потому что Бог ничего не пожелал объяснить Иову. Без своего деятельного участия, Бог не давал Иову даже проглотить собственную слюну. И Иов «умолк навеки»! А это уж смешно. Глупо обижаться на своё начальство. Тем паче, что сегодня оно готово измениться концептуально.
- Так заели анекдоты?
- А дабы выработать правильную концепцию сих изменений, начальству нужно знать непредвзятое мнение народа. Отчасти, потому я здесь. Увы, к любым начальникам у народа всегда прокурорское отношение. Наши люди склонны повсюду вокруг себя искать виноватых. Это в силу дурной исторической привычки. Обижаться на своё начальство – дело нехитрое, да пользы никакой. А ты найди-ка в себе волю протянуть начальнику свою мозолистую руку!
- С какой стати? У начальства – презумпция невиновности, у народа – презумпция виновности. «Простите» надо говорить, а не «извините», иначе нарушается презумпция невиновности говорящего. Наши либералы, с чуждой русским демократией и с устаревшим гуманизмом, на основе презумпции невиновности, органично смыкаются с бандитами и ворами. Раньше страну окружали вооружённые до зубов буржуи. Чтобы защититься от них, нужна была независимость. Добились независимости. Затем предатели лишили нас независимости. Теперь нас окружают те же самые буржуи, но ещё и доморощенные воры, убийцы, паразиты, иммигранты и бродяги. Опять страна выжрана изнутри, как при Иване Грозном. Либеральная власть присвоила себе независимость от народа - с его молчаливого согласия, непротивления. Да, власть удлинила цепь, но и подальше отодвинула чашку от служивой собаки - гавкай, сколько хочешь. У нас процветает одно начальство, сдающее страну. Оно в упоении пилит народный сук, на котором сидит. Но если в народе нет базового доверия к начальству – жди бузы. Люди уже отказываются верить в хорошее, если оно идёт от либерального начальства: сколько раз народ крупно обманывали.
- Помилуйте: русский народ сам циничен - он не верит в добро. Русского мужика послушать: миром правят воры! Гражданское общество не может вырасти здоровым на недоверии к начальству. Это нежизнеспособное общество.
- По меньшей мере, взрывоопасное. Конфликт между народом и властью опять неизбежен. Социальная опасность в России сегодня исходит именно от действующего начальства. Оно создаёт непонятные людьми законы, отдаляющие себя от народа, и тем, в конечном счёте, само подводит его к бунту. Закон не лекарство. Законы всегда за начальством, справедливость – за народом. А у нас выходит: народу – писаные законы, начальству – неписаные понятия. Так долго не протянешь: пожнёшь бунт или оккупацию страны. Законы нигде в мире не уничтожают коррупцию, организованную преступность, наркоманию, бандитизм, проституцию. А либеральное начальство талдычит русскому народу: в правовом государстве пусть рухнет всё, лишь бы оказался соблюдёна буква закона. Это кривда. Дух одобряемого народом закона должен исполняться, но если буква закона духу его изменяет, букву должно изменить. Высшая власть у нас даже не тронута простым самолюбием: издаёт законы, постановления, указы, но за обязательностью их исполнения не следит. А как при такой структуре уследишь? Заместители, заместители заместителей, заместители заместителей по направлениям… И пока сверху катится приказ по длинным лесенкам властной вертикали, он вместо механизма исполнения запускает многоголосое и продолжительное эхо. А когда с другого верха в ту же самую вертикаль запускается второй приказ, он накладывается на первый, и так далее, и постепенно управленческое действо превращается в сцену какофонии из «Весёлых ребят»: отдельных нот уже не разобрать. Протест возмущённого народа спускается через канализацию организованных властью партий-обманок. Крайняя бедность и огромное богатство ведут к общественным порокам, хотя разными путями. Поэтому только то общество длительно может оставаться жизнеспособным, в котором абсолютное большинство его членов живёт посерединке на шкале распределения благ, а края должны принудительно отсекаться.
- Получится социалистическая уравниловка.
- Сначала социалистическая, потом коммунистическая. Идея коммунизма - среди общих планетарных идей - самая ранняя: к ней человечество и должно прийти. Дальнейшее неравенство погубит вооружённый до зубов мир. Демократия, закрепившая неравенство людей, может насаждаться только штыками. Где демократия, там обязательно война, как при самых свирепых тираниях. В родоначальнице демократии, античной Греции, города-государства через день воевали между собой, великие умы не помогли избежать кровопролитий.
- Согласен: демократические страны – воинствующие эгоисты, демократия ретроградная форма правления. Большинство людей живёт по обычаю. В жизни сообществ, коллективов и страны неизбежно возникают чрезвычайные обстоятельства. Для их разрешения нужно принимать необычные меры. Большинство людей не способно предложить таких мер. Значит, правильное решение должно приниматься ответственным начальством - и нередко вопреки пожеланию большинства. Без твёрдой руки начальства русский народ чувствует себя не в своей тарелке: а где догляд-то за ним, кто его держать будет? Мало ли что натворить можно без догляду-то! Оставленный без начальственного ока, русский народ склонен к самоуничтожению и мерзости запустения - вплоть до состояния «дикого поля». Русский человек не вполне самодостаточен: ему надо к кому-то прислониться – к общине, к трудовому коллективу, а лучше к руководящей личности. Эта особенность делает властную вертикаль стержнем жизни в нашем государстве. Начальник своим приказом, как Геркулес кнутом, отсекает головы русской гидре безволия и лени!
- Нужна ещё идея - не только кнут. Православие, католичество, мусульманство, иудейство, буддизм, либеральное начальство и все созданные им институты, пресловутая интеллигенция, искусство, школа – никто и ничто, как следует, не учит и не требует от русских работать больше и лучше. Кто же, по-вашему, отвечает за благосостояние народа? Олигархи?
- Благосостояние – состояние благости, так первоначально по-русски означало. Благосостояние олигарха – оксюморон.
- Есть и бытовое понятие нравственности. В нравственность входит трудолюбие. С этим у русского народа дела обстоят особенно туго.
- Нравственность в обществе меняется архимедленно. Ещё Сократ жаловался: молодые не встают, когда в помещение входят старшие. Природа человека-индивида безнравственна.
- Но природа человеческого общества нравственной быть должна. Классовой нравственности нет: как в Англии детям врагов режима рубили головы на плахе, так и у нас во время крестьянских восстаниях боярских детей убивали и жгли. В прагматичный век нравственным становится быть выгодно.
- Профессия, по-вашему, это обуза или служение? – спрашиваю могилу, самому даже интересно.
- Тракторист за одну пятилетку работы на тракторе российского производства разбивает свой позвоночник вдребезги, осколков не соберёшь, а получает – чтобы только с голоду не умерла семья и кое-как обогрелась, живёт со своего подворья. Без идеи такая работа – обуза, с идеей – служение. Раньше пролетарий терпел, потому что «все так жили», а как жило начальство, он не видел. Сегодня он видит: имущие совсем не так живут, а чиновничество яро служит лишь им - вот и предвестник бузы. Исчезла у народа патриархальная покорность судьбе и воловья готовность лезть в ярмо. Полная аналогия с так называемым «терроризмом». Евреи изгнали арабов с их земель, те взялись за оружие, как белорусские партизаны, а им прилепили ярлык террористов. И сегодня, у СМИ, террористы выходят все «плохие». А кто, спрашивается, начал? «Плохими» должны назначаться захватчики, а не партизаны, воющие за свою родину. Кукловоды извращают самые очевидные вещи. В любом захваченном земельными рейдерами колхозе можем получить точно таких же «террористов». От российских горцев и от своих «западных друзей» руководство страны откупается народными деньгами, а на то, что никакого веса и влияния не имеет на русский народ, ему плевать в высоты Кремлёвских стен. Народ выживает сам по себе, и уменьшается год от года. Стратегических запасов в государстве нет. А это недопустимо: войны с оккупацией страны теперь длятся всего пару недель. При такой политике, в случае обострения, новая чрезвычайщина России обеспечена.
- Дела поправятся – дай срок! Начальство твёрдо обещает! Уже и текущие планы пишутся на базе обещаний.
- От начальства обещанья, как в тёркинском ресторане: «Обозначено в меню, а в натуре нету». У русского народа от начальства скудное меню: лапша на уши под стакан палёной водки. Начальство ковыряет из булочек изюм, а народу достаются крошки со стола. Начальство и народ разобщены, и единого общества не создают.
- Говорю же: дай срок! Русское гражданское общество покамест бессодержательно - и уже в этом смысле начальство и народ - едины. Русский мужик сам по себе достаточно содержателен и успешен, «это мудрец какой-то», но на любом сходе самую простую вещь чистосердечно не понимают, и всё идёт прахом: не могут договориться, и делам конец. Об этом ещё Лев-наш-Толской в «Воскресение» писал. Русскому человеку приказчик нужен. Соглашусь: в традиционном представлении русского народа, начальству свойственны все общественные пороки: насилие, корыстолюбие и продажность. Народ в отношении к начальству шатается от «Ура!» до «Бей!». Когда в стране спокойно, народ считает: первые лица государства несут Добро и олицетворяют Правду, они не виновны и ничего не знают о бесчинствах власти на местах. В смутное время начальство отождествляют уже со Злом, и тогда народ изгоняет или истребляет его, или подаётся под руку авторитаризма с идеалом Справедливости. Сейчас как раз последний случай. Модернизация страны – сугубо авторитарная задача. Олигархи и монополии не будут развивать страну добровольно. Обещать будут – развивать шиш. Авторитарному же начальству достаточно иметь совесть. Приказывающая, понукающая, карающая контру власть русским жизненно необходима. Без неё русский человек не растёт, а врастает, зарастает, он целенаправленно бездеятелен, не реализует свою мощь. Простые так называемые люди, как и монополисты, не желают потрудиться ради собственного развития: они сняли с себя ответственность за страну, за всё, что в ней происходит. А крестьяне и население малых городов вообще никак не участвуют в жизни России. Им в лом даже возле собственного дома подмести дорожку и в палисаднике цветочки развести.
- Старая песня: власть чудо как хороша, а вот народишко подкачал. Начальство и народ пребывают в параллельных мирах. Сколько они друг другу ни кричи и руками ни маши, в космической пустоте им друг к другу не пробиться. Начальство кричит: «Народ, работай!» - народ якобы не слышит: «Что?» Народ в свою очередь вопит: «Начальство, заплати!» - начальство якобы не понимает: «Что?» Сельское хозяйство называют «чёрной дырой» - это из той же космической эпопеи российских непоняток. Вслушайтесь в то, что говорит народ. А если начнёт действовать, как говорит, где тогда окажется начальство? Оно замалчивает старые «проклятые вопросы», не решает их по-крупному, раз и навсегда, с прицелом на пользу для народа. Оно не отделяет важного от второстепенного. Главное сегодня: сохранение страны – народа, территории, полезных ископаемых и культуры. Чтобы сохранить страну, нужно готовиться и ввязываться в конфликты. Население планеты растёт в арифметической прогрессии, а стоимость ресурсов – в геометрической. Значит, не правильно так много природных ресурсов продавать. Сегодня отъедают запас жира, принадлежащий нашим внукам. Преступно копать из-под себя и без глубокой переработки продавать. Копает – кто не хочет думать. Если нашей властной вертикали сделать рентген, увидим: скелета нет. Начальство России хочет нравиться всем в мире, но такого, по определению, не может быть никогда. Русским нужно такое начальство, которое ляжет на Россию, обхватит, заслонит собою и проревёт на весь мир: «Моё!» И не отдаст пяди территории, а невозобновляемые ресурсы будет тратить на благо народа. У нас же, по указке власти, СМИ строят на экране мир потёмкинских деревень. При этом используют патерналистскую риторику и опираются на какие-нибудь случайные обстоятельства: высокие цены на нефть и газ. А сколько раз уже бывало: экспортировать нефть становилось убыточным из-за падения мировых цен, но гнали и гнали нефть себе в убыток, чтобы получить валюту и купить еду и ширпотреб. А если начнут жечь водород, добытый из воды, где окажется такая власть? Наше либеральное начальство внешними силами сориентировано на глобализацию. Оно недальновидно гробит все преимущества самодостаточной страны. По дурному опыту веков, оно танцует под корыстные дудки иностранных проходимцев. Глобализация объективна, но далеко не во всех сферах. Зачем нам в глобализацию спешить? Перед народом нужно ставить ясную понятную одобряемую цель – стать, в первую очередь, могучей военной державой, как СССР. Потому что в неизбежных кризисах всё в мире, до скончания обозримых предкоммунистических веков, будет решать военная сила, а не договорная болтовня. Враги переступят через любой мирный договор, если увидят приличный куш. Только военная мощь позволит нам дожить до умного и честного начальства. А нынешнее присвоило себе право на ложь: мелкое начальство – на мелкую ложь, крупное – на крупную, высшее – на любую, и всё с позиций «целесообразности». «Прорабы перестройки» далеки от чаяний народа и потому все отменный лгуны. Врали бы чужим с пользой для своих, это называлось бы «мудрой политикой» и приветствовалось народом. А эти врали и врут для собственной только «целесообразности», в результате доверие народа к высшей власти пошатнулось. Воры, ворующие у себя дома, - это больные и опасные люди, их нужно изолировать первыми. В сырьевой стране и народ сырьё. По вековой традиции царей и коммунистов, либеральное начальство, не жалея, транжирит живое сырьё. Начальство понуждает народ работать на совесть, а само бессовестно работает на себя. Общество безнадёжно с таким начальством. Верхушка, в счёт не рождённых поколений, сосёт из нефтяной и газовой трубы – этим затыкает рты недовольных и убивает в народе трудовой посыл. Труд стал необязательным, то есть выпал из прогресса. Сколько бы Россия ни продавала своей крови и ресурсов, сидеть русским в бедняках и тупо ждать, когда придут и выселят, без чемоданов. Нет, зачем же выселят – на месте закопают. Или нет, сожгут в газовых печах: к чему трупами аборигенов занимать отобранную землю?
- Помилуйте, могила: начальство – слуга народа! Только служить русскому народу очень трудно: он у нас, как Сократ, ничего оскорбительного и бесчестного для себя не находит, пребывая в пучине незнаний и праздности, зато всегда требует от начальства, дабы то усердно училось и доподлинно знало всё на свете – для правильной заботы о нём, своём народе. Русский народ незаслуженно много хочет получать.
- Начальство управляет процессом хотения у народа.
- Гуманно управляет – через СМИ: можешь их не смотреть, не слушать, не читать. А новых тюрем и лагерей пока не строит, хотя российские тюрьмы, бывало, золотые медали брали по гуманности и гигиене.
- Наши тюрьмы?
- В Гааге проводили всемирный конкурс на звание лучшего пенитенциарного заведения планеты. Большой золотой медали удостоена Бутырская тюрьма в Москве, с формулировкой: "За образцовые санитарно-гигиенические условия содержания заключённых, за наличие научно разработанной передовой программы психологическо-воспитательной работы с заключёнными, за гуманность, высокий уровень культуры и профессионализма персонала тюрьмы".
- Это случилось один раз, и то в 1912 году. Начальство управляет народом через финансируемыми им СМИ. Впрочем, СМИ и водка, считаю, сравнительно гуманны и дёшевы с точки зрения нейтрализации хотений у народа.
- Ну не всех хотений! Народ обязан чего-нибудь полезного для страны хотеть. Как без этого выполнять принятые планы? Есть конституция, в конце концов.
- По конституции американец считает себя вправе жить счастливо, русские – всего лишь просто жить. Мне из-под земли даже видна изворотливость высшего начальства в деле сохранение своей власти. Их чудесные многолетние планы для страны – очередная доза опиума для народа: пусть себе дремлет и грезит процветаньем. Немалая часть народа искренне верит любым новым сказкам, радуется: вот, наконец-то, руководство страны начинает работать в интересах простого человека - не меня, конечно, лично, я того не стою, а ради «человека вообще». Крашеные либералы - дети лжекоммунистов - переплюнули своих родителей по части вранья. Властным «голубым воришкам» присуща «лёгкость мыслей необыкновенная». Хотя должное отдадим: брехать с экранов научились гладко, без запинки, освоили искусство пиара - на их фоне девица Клунева со своей ораторской чудо-грудью просто отдыхают. И сами, разогревшись от реакций простаков, в собственную ахинею как бы верят, как бы «дают себя обмануть». Невежественность, некомпетентность теперешних «кремлёвских мечтателей» таковы, что все современные планы есть не более чем издевательские для российского народа пожелания жить счастливо, здорово и богато.
- А если бы наши советники с Заклемонии сочинили, вдруг, серьёзный план? С описанием средств и методов достижения поставленных целей, с расчётами рисков и угроз… - как полагается у развитых внеземных цивилизаций.
- Для выполнения серьёзных планов нужны идеи, техника, технологии, наука, проектирование, средства, кадры. А где они? Старое всё разрушено и лежит, новое в нужных размерах не создаётся. Главное: готовых творить и работать кадров нет. Без них все планы - сказки. Как итог: некоммерческая часть народа, то есть большинство, вымирает, не дождавшись обещанной заботы. В министерствах засели случайные люди. Они служат не государству, а породившей их новой бюрократической системе. И тогда перед мелким честным служащим встаёт вопрос: кому, собственно, служить? При царях была формула: служить Государю и Отечеству. Теперь Государя нет. А что с Отечеством? Оно как-то расползлось, размылось. В отсутствии Государя и при размытом Отечестве, служение неизбежно выливается в службу начальнику. Не к выгоде государства, а на пользу вышестоящего чиновного начальства. В стране уже ни рыбы, ни говядины, ни телевизоров, ни самолётов, ни даже тряпок своих нет…
- Всё будет: бюджет растёт!
- Чем больше денег соберут в бюджет, тем больше чиновники своруют. Из бессловесного бюджета воровать легче всего и безопасней. Схватят, ненароком, бюджетного вора за руку – он в ответ: «Я не вор! Это управленческая ошибка. А не ошибается только тот, кто не пашет, как шахтёр в забое…» У частника отнимать труднее и опаснее: пжальте в суд, или сам владелец из дробовика вору голову снесёт. Элита настолько увлечена личным обогащением, что вроде как не замечает состояние дел в стране. Она искренне недоумевает, когда слышит критику в свой адрес. За что её ругают?! Если у неё сегодня всё складывается просто замечательно, значит, ей кажется, и народу что-нибудь когда-нибудь перепадёт. А через двадцать лет, когда скважины опустеют, наши «голубые воришки» отвалят за кордон - к своим деньгам и жёнам с детьми. Как они визжали: «Отдайте всё на откуп рынку - и будет нам счастье!» Для олигархов и начальства, да, вышло счастье - и задёшево. А народ своё «счастье» на кладбище обрёл, как я, а мог ещё пожить. СССР они развалили, а что Россию на картофельные республики не разорвали сразу – это нам случайно повезло: видимо, на Западе кто-то из «советников» не доработал. Ладно, обрадовалась наша элита: если сразу не ликвидировали Россию, распродадим её сами. А народу, чтобы не мешал, лапшу о модернизации повесим.
- Да, необходим русский модерн – быстрый и неполиткорректный, - вываливаю на могилу заветную свою мечту. - Для модерна потребуется национальный лидер…
- У нас любой лидер превращается в царя. Не сотвори себе кумира…
- А здесь засада! "Не сотвори себе кумира" – это ангажированная христианской церковью идеологема. Имеется в виду: тебе, верующий человек, хватит одного кумира – Христа, а цари, родители, педагоги и герои не в счёт. В Европе истинно верующих считают душевнобольными и, думаю, уже при нашей жизни будут принудительно, за счёт бюджета, лечить в целях их полноценного возврата в гражданское общество. Когда русские станут столь же образованными, знающими, граждански продвинутыми и ответственными, как сегодня западные люди, тогда, возможно, кумиромания русских уменьшится. Опасно торопить события и глупо бранить русских за их некоторую гражданскую забитость. Опасно даже в два-три поколения ломать у народа стереотипы его исторической памяти. Что тогда прикажете делать со всей русской литературой и, шире, с русской культурой, на коей вырастает этика, эстетика и сам дух народа? Наша классическая литература «кумирна», а с положительным - в сегодняшнем понимании - героем у неё пребольшущие, не преодолённые проблемы. Здесь сначала нужно создать новую литературу, новое искусство, новую идеологию для воспитания, образования и СМИ: с современными привлекательными для людей образцами, и внедрить новую деловую этику - без воров, мошенников и взяточников. Но и всё это немного даст. То, что у нас любой лидер государства превращается в царя, – это русская особенность, а не чей-то заговор. Русский народ и осознаёт себя исключительно через государство. Лидеры нам на любом уровне управления позарез нужны, ибо 999 из 1000 российских граждан не способны руководствоваться даже собственной идеей и, дабы приступить к делу, ждут тычка или пинка.
- У евреев нет кумиров - так положено по их закону. И демократы кумиров себе не творят - из принципа.
- Да, но демократы и евреи поклоняются Мамоне. Деньги – ещё какой кумир! А нам как воспитывать молодых граждан без положительных образцов? Раньше подростками занимались пионерия, комсомол, партия, другие общественные организации, даже профсоюзы. В капстранах тем же занимались общества скаутов, волонтёров, всякие клубы - государственные и частные. После разгрома молодёжных организаций, вдруг некому стало молодому объяснять, что такое хорошо, а что такое плохо, что красиво, а что безобразно, что правильно и полезно, а что ложно и вредно. Я считаю: по нынешней сирости, хотя бы было на кого молодому показать пальцем: "Будь таким!" или, на худой конец: "Слушайся такого!" Я, как и вы, могила, не в восторге от института политических кумиров. Но они, увы, единственные, кто привычен и понятен русскому народу, привыкшему жить по указке. Только национальный лидер сегодня может, худо-бедно, сшить на себе лоскуты нашего увечного гражданского общества, дабы страна, кою собирали наши предки в течение двенадцати веков, не расползлась по водчинам окончательно.
- А если избранный по указке имущих царёк окажется слабоват для великих целей русского модерна?
- Русские всю свою историю прожили общинно, в условиях круговой поруки, без индивидуальной ответственности, вне конкурентной среды. В нашей ледяной пустыне один человек был и не воин, и не жилец вообще. Русские, исключая дворян, долго не представляли, что такое Россия. Крестьяне, а это девять с половиной из десяти, всегда были непатриотичны. Это отмечали все иностранные дипломаты и военные. Парни предпочитали калечить себя, лишь бы не попасть в рекрутский набор. Понятия Родины для народа не существовало до Первой отечественной войны 1812 года. Отчизной для русского было селение или группа селений, объединённых в один церковный приход. Только властная рука центра могла управлять этой безбрежной стихией. И русские привыкли к этой руке. Когда, благодаря НТР, в девятнадцатом веке появилось паровое и электрическое тепло, и новые орудия труда, а плотность населения в России значительно возросла, тогда начался рост самосознания в народе, возникло снизу и быстро выросло предпринимательство, даже несмотря на крепость. И только благодаря бурному строительству железных дорог и пароходных линий, в 1914 году миллионы русских мужчин, призванные на войну, увидели, наконец, свою страну. Люди были потрясены увиденным: большие города, высокие дома, богатые праздные люди, красивые вещи, газеты, книги, самолёты. Это я ещё синематограф опускаю! Всё это богатство принадлежало не им, всё было чужим и чуждым, и мужики быстро смекнули: ради чего начальство гонит их на войну. Но шли, иначе шомполами засекут, расстреляют за дезертирство. Русский человек, в массе своей, всегда ощущал себя песчинкой, от коей ничего не зависит. Если гонят, значит так надо тому, кто знает, что делать: а именно, начальству - князю, воеводе, царю, генсеку, президенту. Прошлый век с очевидностью показал: русским ещё не скоро удастся выбраться из этого стереотипа. Национальный лидер пока что нужен. Иначе народ не только не выгнать даже на локальную войну, но и затрапезного пивзаводишка самим не построить. Царь, генсек и президент – не синоним вождю. Национальный вождь является в годину испытаний. Он исторически привычен для русских, легко узнаваем и более всего понятен на уровне эмоций. А быть понятным - это в гигантской разношерстной разорванной стране очень важно для сохранения управляемости народа, не привыкшего ещё жить в правовом поле. Вождь необходим и на случай обострения международной обстановки, а такое обострение может случиться каждый день. И как понятный народу козёл отпущения он сгодится - в случае очевидного провала. В наивном большинстве своём, российские народы нуждается сегодня в понятном, внешне привлекательном, умеренно строгом, неподкупном вожде, не связанным с разорением страны либералами и воздавшим по заслугам особо зарвавшимся «перекройщикам». Коль в России отсутствует наследственная национально-государственная элита, нужно выдвинуть в вожди нестарого ещё решительного генерала, антилиберала, диктатора с пафосом, дабы завёл новых комиссаров и новый военный коммунизм, принудил всех к работе, а самое зарвавшееся жульё засадил в тюрьмы, отобрав имущество в казну. Это самый быстрый путь модернизации страны. Одни деньги не могут заставить русских работать, сколько их ни обещай.
- Сегодня возможен национальный лидер, только назначенный элитой.
- Если элита национальная, так пусть.
- Где вы у нас видели национальную элиту? Кукловоды поставят президента-слабака и будут управлять им - невидимо для народа.
- Сталин и Гитлер тоже сначала были мелкими фигурантами. Они годами росли как личности, прошли через огонь и воду, через кровь, а как выросли до вождей, всех кукловодов своих урыли в «Тупики». Политиком в одночасье не становятся. Назначенный в лидеры слабак – да – он поначалу может стремится быть хорошим добреньким для всех и избегать смертельных для себя конфликтов. Но, приобретя личный опыт и поддержку своей политики в народе, обрастя командой сподвижников, становится сильнее и решительнее: идёт на конфликты и ввязывается в драки, а именно большие драки максимально прибыльны с точки зрения скорейшего достижения крупных национальных целей. России полезны большие драки!
- Полезность драк охотно признаю. Кровь и огонь сакральны. Для России худой мир не лучше хорошей войны.
- Для русских исторически привычна фигура не просто повелителя страны, а близкого, уважаемого или даже любимого руководителя - "отца". Последние десятилетия ни одна структура не занималась политической работой в массах. В результате народ оказался неподкованным на обе ноги, а старые подковы отлетели или стёрлись в прах. Демократические и либеральные ценности у нас в полной мере так и не прижились, даже налицо откат, а значит на русский народ всё сильнее, с неизбежностью, давит историческая память. И сегодня русскими завладела апатия и смутное ожидание достойного его любви вождя во главе истинно народной партии. До появления вождя с понятными всем идеями и установками, простые, так называемые, люди в тяготы текущего дня запрягаться как следует не станут. Одно ворьё трудится на свой карман без принуждения и вдохновения со стороны, а русский народ, повторюсь, усердно работает из-под палки и только ради больших общезначимых целей. Значит, без вождя со знаменем справедливости в руках наше технологическое отставание будет только нарастать и страна будет заселяться конкурентоспособными, энергичными, быстро размножающимися иммигрантами, коим русский вождь не нужен и даже вреден.
- Я понимаю: "президент-чиновник", не имеющий вотума доверия народа, с нашими проблемами не справится, даже если бы вдруг очень захотел. Но в России что ни лидер, то, в конечном счёте, демагог и самодур. У нас отсутствуют эффективные процедуры воздействия на высшее начальство. Это характерно для неразвитого гражданского общества. И случись что в государстве - не с кого спросить: "Я только президент. Я всего лишь премьер-министра. А я вообще рядовой министр. И я всего-навсего девяносто девятый губернатор". В начальстве царят безответственность и демагогия.
- Демагог, с древне-греческого, и означает буквально «ведущий народ», демагогия – «вести народ».
- А слова "начальство" и "начальствовать" означают буквально "давать начало". Это свидетельство непропорционально высокой роли в жизни русского человека внешнего управления. Госначальник традиционно воспринимается не как наёмный управленец, а как самостоятельная и высшая по отношению к обществу фигура. По-настоящему религиозный человек не является целостной, законченной личностью: он добровольно делегирует часть своего «я» на небеса, лишаясь тем самым этой части личности и суверенитета над собственной жизнью. Так и русский человек делегирует часть своего «я» государству, именно властному начальству, как олицетворению государства, и уже начальство представляет этого человека во всех «началах», включая общественные и частные.
- Начальство и народ - едины! – почти кричу могиле: вырвалось непроизвольно. – Ладно: допустим, начальство сегодня - не ахти. Но симбиоз русской личности с государством – это единственный ключ к пониманию главной особенности нашей культуры. В этом симбиозе заключена огромная эффективность и жизнестойкость русской культуры, но и полная неспособность людей даже к простейшей самоорганизации и самозащите вне государства. В США, за сто с лишним лет проживания, русские так и не сложили свою диаспору никто не мешал, но не было русского государства. С Кавказа, с Прибалтики, из Азии русских выпирают без всякого сопротивления – российское государство не поддержало. Оставленный государством на произвол судьбы, русский человек - по трагическим последствиям - сродни оставленному Богом искренне верующему. А уж если государство становится врагом русского народа, люди, носители русской культуры, и вовсе оказываются абсолютно беспомощными. В этом одна из причин, почему в массовых настроениях против государства столь высока у нас роль инокультурных, привнесённых извне, элементов.
- Да, поразительна особенность русской культуры – принимать государство даже тогда, когда оно враждебно личности. Русские люди с лёгкостью прощают руководству страны и начальству помельче то, и сотую долю чего никогда не простят своей родне, сотрудникам, друзьям. На иностранцев производит глубокое впечатление привычка русских называть государство, чиновников и олигархов "нашими" в сочетании с площадной бранью в их адрес. Такая неразделенность личности и государства объективно делает безнадежными все потуги пересадить ростки западных демократических институтов на российскую почву.
- Да, советское мировоззрение об ответственности начальства за жизнь человека крепко засело в советском народе. А терпение исторического, советского и современного русских народов объясняется общей для них русской культурой.
- Но злополучная терпеливость русских создаёт колоссальный соблазн и одновременно вызов любой системе управления. Новая власть быстро убеждается: народ прощает ей буквально любые ошибки и притеснения – это во-первых. Во-вторых, народ не только не принуждает власть к принятию и осуществлению нужных для него решений, но и не желает даже предпринимать сколько-нибудь значимые усилия на обратную связь с нею. В результате у власти возникает ощущение полной безнаказанности. Она считает: любой произвол в отношении послушного, непривыкшего к сопротивлению, народа всегда можно затушевать демагогией. Низкая требовательность к начальству исторически порождена патерналистскими настроениями в народе. Но сегодня, кусая дармовой хлеб от власти, обязательно найдёшь в нём запечённого таракана, а, развернув подарок от начальства, обнаружишь гранату. С таким патернализмом пора заканчивать.
- Благодаря патернализму у нас такая огромная страна. Если закончим с имперским патернализмом, то никакая техника коммуникаций не поможет: страна рассыплется на околотки. Личность русского человека пока что неотделима от страны и государства. Стремятся стать людьми "без царя в голове", то есть избавиться от патернализма, опасно для России.
- Да, личность русского человека находится в симбиозе с государством, но права личности почему-то всегда воспринимаются как заведомо подчиненные интересам страны, воплощаемым в себе государством. Испорченные патернализмом большие группы людей стали, наравне с олигархатом и чиновничеством, главным противником модернизации страны. Они живут на подачки от оскудевающего потока нефтедолларов, живут, слегка поругивая власть и проявляя "пивной патриотизм" на выступления спортсменов и певичек. Подчинив своё донное бытие идеологии потребления, они выстраивают свой крохотный мирок на обломках великого государства – и с них довольно. Вот итог патернализма. Даже начальство нет-нет да обмолвится про "порочный круг" во взаимоотношениях власти и народа: стоит закрутить гайки – обвиняют власть в бесчинстве, стоит ослабить – и с "катушек слетает" сам народ: несётся к своей гибели в автокатастрофах, пожарах и поножовщине.
- Это особенность русского характера и культуры. Можно, наверное, уменьшать патернализм, но делать это след медленно и понемногу - через уравнивание условий жизни людей в стране. Вы, могила, отказываете начальству в уме и даже в элементарном чувстве самосохранения. Властный произвол вызовет сначала нарастание общественного недовольства, а потом взрыв. Начальство сметут, как дискредитировавшую себя систему, коей народ более не желает подчиняться. Но общество взорвётся не протестом, кой направлен на искоренение конкретных недостатков системы, а принципиальным отказом подчиняться ей - увы, даже в тех сферах жизни, в коих она действовала разумно и никакого недовольства общества не вызывала. Случится Пушкинская «бессмысленность» русского бунта. Недовольством властью всегда пользовались наши внешние враги – что половцы, что поляки и литовцы, что немцы и американцы. Думаю, сама власть, попав в силовое поле общественного недовольства, расколется, и в ней появятся люди, кто начнёт прорабатывать идейные и даже организационные процедуры общественного влияния на власть.
- Прикажете гражданам сидеть и ждать сочинение таких процедур самим начальством?
- У желающих действовать граждан есть два пути: либо создать эти процедуры самим и мирным путём воздействовать на власть, либо призвать народ на баррикады. Последнее для России не желательно крайне, ибо уже не булыжники из мостовой будут в руках восставших, как в 1905 году! Десятилетиями стенать о плохом начальстве - непродуктивно и в двадцать первом веке выходит беспомощно, да уже и смешно. Плесенью несёт от нынешних дискуссий по теме взаимоотношений начальства и народа. Россия - страна особая. Отрешённое от идей, от мечт, от духа, от тех же пятилеток за четыре года, не желающее схватить покрепче кнут и подстегнуть народ, такое начальство не сделает ничего радикально хорошего в России: будем с ним дальше киснуть, киснуть - и прокиснем. Не послушные следователи морально устаревшей и чуждой нам буржуазной законности, а облачённый народным доверием армейский лидер способен только собрать команду сподвижников в начальстве, заставить народ работать и сделать государству хорошо!
- Когда у страны общенациональная идея – деньги, тогда её настоящий лидер – самый толстый кошелёк. И когда же, по-вашему, власть начнёт делать народу хорошо?
- А власти не следует делать народу хорошо сегодня, когда у самого государства дела не ахти: так остатки ресурсов проедим - и на этом всё. Русский народ пока ещё лентяй, а при халявной жизни станет откровенным дармоедом, - тогда не сохраним и государства. Вот, арабские эмиры: наняли инженеров и рабочих отовсюду - и их головами и руками делают своему народу хорошо. А как закончатся нефть да газ, окажется - никто из одарённых государственной заботой арабов не умеет работать, и не хочет – разучились. Где тогда окажутся жуть-какие современные сегодня государства-эмираты? А где были совсем недавно - в кочевом животноводстве.
- Вы всё тщитесь поднять начальство, для чего опускаете народ. У вас опять становится: о начальнике либо хорошо, либо ничего. Прямо, как у нас…
- Начальства без выбравшего его народа не бывает. Зачем Ельцина избрали во второй раз? Все уже видели: пьяница конченный – а избрали? Начальство вам плохое? А что именно пьяница-президент народу выложить обещал, кроме своей руки на рельсы? Ничего! Какую-то «свободу», «суверенитета, сколько утащишь» - всё! А что обещали народу в предвыборных компаниях последующие президенты? Ничего конкретно. Большевики, идя к власти, российскому народу обещали закончить мировую войну без аннексий и контрибуций, мир и дружбу – народам, землю - крестьянам, заводы и фабрики – рабочим, грамотность, образование, работу – всем, и даже обещали вывести «новый тип людей», и здорово преуспели по своим обещаниям. А теперь кандидаты даже не обещают ничего. Вот народ и имеет «ничего».
- Кандидаты манипулируют выборами – только так и пролазят во власть.
- Выборами, общественным мнением, голосованием манипулировали всегда и везде – так устроено общество. Плутарх в жизнеописаниях ещё касался манипуляций на выборах, рассказывал, как в Древней Греции подкупали ораторов и устраивали народные собрания во время сбора урожая, когда земледельцы были заняты, отсутствовали, и таким образом через «большинство» в собрании удавалось протащить нужный закон. В Новгородском вече бояре подкупали целые кварталы и цеха граждан, и протаскивали своих людей в начальство. Марфа Посадница одна чего стоила – вот уж манипулятор!
- Интересно, у вас самого есть хоть одна претензия к кремлёвскому начальству?
- Есть, конечно, и не одна. Крупный российский бизнес скрыто противостоит интересам России. Внутри страны он имеет исключительные блага: пространство и время, любое сырьё, трудовые ресурсы, весь прежний материальный и технологический потенциал, созданный трудом десятков поколений, благоприятное законодательство, но при этом все свои накопленные - огромные уже! - доходы держит за рубежом. Олигархический бизнес обескровливает Россию, и начальство никак не положит этому конец – не может проследить за потоками денег, в целом не эффективно управляет.
- Я утверждаю обратное: если не путать заявляемые и истинные цели работы, Российское начальство - эффективный управленческий механизм. Заявляется на уши лапша радения о благополучии народа, а на деле работает механизм перемалывания сырья и населения в доходы олигархов и чиновников. Потом эти сверхдоходы оседают за рубежом. Кто говорит о неэффективности работы начальства, тот уподобляется овцам, свиньям и коровам, которые, собравшись на хоздворе, обсуждают страшную неэффективность работы скотобойни. Однако кушающий котлетки хозяин прекрасно знает: бойня вполне даже эффективна. А если кто-то решится ввести контроль за потоками государственных денег, ему крышка, даже если таким «героем» вздумается стать российскому «президенту-менеджеру». Уже почти сложился правящий класс «жирных котов», и они не потерпят измены «менеджера» своим классовым интересам. «Героя», не имеющего поддержки в народе, тут же скомпрометируют и задвинут.
- А вы, могила, если повезёт с воскрешением, в новой жизни станете правозащитником народа?
- Ни в коем случае. Стану мятежным логопедом: лечить народ от заикания перед начальством.
- Вольнодумец! Вы и на том свете смущаете умы и сеете крамолу?
- На нас можно понаклеить каких угодно ярлыков: не ответим, мирно почия в гробех своих. Вольтер заметил: живым – уважение, мёртвым – только правду. У народа есть духовная судьба, а у начальства – нет, не заслужило. Образ русского народа есть, а вот образ русского начальства не сложился до сих пор. У начальства и черти другие, нежели у народа. Либеральное начальство, как только родилось в России, стало озорничать. Раньше народ озорничал, теперь – начальство. Чёрт наживы в него вселился. Начальство отреклось от вскормившего его народа. Попы да чиновники раскалывают общество на части: делят людей по религиям, по местожительству, по возрасту и полу, назначают партии себе в поддержку. Раскольники страны. Озорство российского начальства носит онтологический характер. Это безнаказанное озорство вне эстетики, вне этики, нравственности и морали. Сама безнаказанность исходит от нашей природы, от наших просторов, суровости земли. Дремучая наивность русского народа – неисчерпаемая предпосылка его эксплуатации начальством, а теперь ещё - и сворами чужих мошенников и паразитов. Начальство сакрально, пока у народа есть доверие к нему. Доверие исчезло – поимейте бунт. У нас выходит: начальник – белый гриб, народ – поганки; народ – массовый, начальник – штучен. Нынешний либеральный начальник уже родился мёртвым для праведной жизни. Начальство верует в неизбывность своего народа. А простодушный народ, по традиции, доверяет мудрости начальства. Но обе эти веры – архетипические миражи. Трёхсотлетняя имперская Россия закончилась в два февральских дня, на пике авитаминоза у недоедавшего в войну народа. И советское начальство и новая общность - советский народ - исчезли в одночасье. Та же участь завтра может постичь и российский народ с его либеральным начальством: простой люд вымрет, начальство сбежит за кордон, и территорию займут другие. Русские могут не удержать Сибирь и Дальний Восток, а европейская часть России разбежится по национальным околоткам и превратится в колониальные «картофельные республики» - северный вариант «банановых».
- Согласен: национальные республики нужно упразднить – разминировать страну.
- В них тоже засели воры. Делить – не значит красть. А у нас, если есть что делить, обязательно крадут.
- Вы говорите как скептик и усталая душа. Олигархи крали у народа везде и всегда. У нас, увы, воровство – обычай. Бояре в Новгородской Руси, не платя в казну налогов, тащили с мест в застольный Новгород мешки с пушниной - это зафиксировано ещё в берестяных грамотах 12-го века! Патриот, лихой рубака, но и олигарх князь Меньшиков крал из казны, потому что царь Пётр дозволял. Негласное разрешение олигархам немножко красть – плата за их государеву службу в огромной стране; главное – не зарывайся. В России всегда не хватало больших людей: польза от их верной службы государству важнее их воровства - с этим печальным фактом следует смириться. Казнокрадство не помешало русским отстроить империю мировых масштабов.
- То, «старое» воровство, было совсем другим: крали как бы временно, перераспределяли в свою пользу, не уменьшая богатств страны в целом. Старые олигархи - бояре, князья, воеводы, владельцы мануфактур и купцы - всё наворованное оставляли дома, в родной стране, и оно так или иначе постепенно расходилось между трудящимися людьми, возвращалось в казну, доставалось всем – и страна не беднела в целом. Сегодня олигархи воруют окончательно: украденное вывозят из России раз и навсегда, обедняют, разоряют страну.
- Вы телевизора не смотрите: текущее начальство у олигархов наворованное уже отбирает потихонечку в госказну, а кто не отдаёт, тех сажает, если не успел удрать за кордон.
- Зачем тогда было позволять наворовывать?
- По неопытности: капитализм строим всего-то второй раз! Легко вам критиковать из темноты! Воры набираются опыта всегда быстрее, чем праведная власть, ибо ищут выгоду только для себя. Общие же правила создаются сообща, а значит, долго. Без правил действуют одиночки – значит, быстро. Всегда, когда создаются новые правила, большие воры поначалу неизбежны. Ещё начальство думало, наверно: ну наворует для своего большого организма – успокоится, станет ответственным перед страной-донором, будет нашим столпом-подспорьем; всё равно у олигарха четыре желудка не отрастут, как у коровы, и более пикантных членов не прибавится – куда ему столько добра? Дай срок: всех неправильных олигархов власть поставит на место.
- Высшая власть окончательно срослась с олигархами-ворами: они друг друга расставляют по местам.
- Государственная власть и воровской капитал не могут окончательно срастись. Власть заинтересована в порядке, дабы существовать самой, а воровской капитал - в беспорядке, дабы легче было воровать и скрывать наворованное. Так было во все века при всех системах. В «Операции «Ы»» советский начальник базы наворовал - и инсценирует ограбление.
- Теперь для этих целей виновники прикидываются коварно обманутыми, или пускают красного петуха, или устраивают взрывы и прочие ЧП, даже затевают войны.
- Вы апатриотичная могила!
- А кто, по-вашему, сегодня патриот?
- Кто находит в себе волю переступить через допущенные ошибки, через конфликты, через все недоразумения и накопившиеся взаимные обиды в отношениях между верхами и низами; кто ратует за сливание этих двух частей в единый здоровый гражданский организм; а не тот, кто, истекая желчью, тупо и вредно продолжает вбивать осиновый кол ненависти между ними, ослабляя страну к вящему удовольствию врагов. Вас, могила, заклинило на том немногом, что начальство и народ разъединяет. В ваших тлеющих мозгах возбудился и размножился вирус наоборотовщины. Долг умных людей - не ругать всё новыми и новыми словами своё начальство, и тем самым углублять раскол между ним и народом, а направить деятельность начальства в нужную государству сторону. Легче лёгкого стало обозвать начальника козлом или вором, отвернуться, принять гордую обиженную позу, засунуть руки в карман, пальцы сложить в фигу - и ничегошеньки, оскорблённому, не делать для родного государства. Такова, в массе, нынешняя интеллигенция, копия "шестидесятников", разве что сегодня она имеет возможность высказываться прямо, а не "образами". Да, попадаются ещё неважнецкие начальники: с психологией временщиков, без политического опыта, повязанные с либеральным эгоистичным Западом и со своими олигархами, проходимцы, но!..
- Россия вообще страна случайного начальства…
Возражу! Но сначала отвлечёмся… О подлинном начальстве – властном и имущественном - при капитализме узнать невозможно без специальных исследований. Для своего успешного функционирования, и верховная власть и самые большие капиталы требуют максимальной скрытности. Почему? Для извлечения максимальной выгоды из своей власти! Пиша эти строки не я, а мой Патрон, он непременно сослался бы здесь на крылатую фразу древних римлян: кто не умеет умалчивать, не умеет и управлять. Если вы управляете обществом, но никто в нём не знает о вашей власти, вы сможете делать буквально всё, что угодно в свою пользу, и никто не сможет схватить за руку – просто не найдёт руки. Для сокрытия между истинными владельцами частной собственности и номинальными поставлено несколько звеньев промежуточных владельцев - юридических лиц в форме разных ТНК, трастов, фондов… А сами имущие семейства состоят из сотен и даже тысяч членов, и эти люди, конечно, давно уже носят разные фамилии и живут в разных странах. Так прячутся значимые в мире капиталы. А в мировой политике расклады скрытности ещё сложнее. За официальным видимым институтом власти может стоять масонский ритуал или иллюминаты. Буржуазные свободы – дешёвая приманка. Прикрываясь ими, властное имущее меньшинство осуществляет свою волю над народами. Свобода ругать своё правительство и президента ой как хороши. Но много ль наругаешь по-существу, если средства производства и деньги не твои? Где у тебя свобода от безработицы и от угрозы нищеты, где обеспеченное будущее твоих детей? Буржуазной свободой не проживёшь. К чему капиталу такая скрытность? А как без неё, если самое быстрое развитие происходит через борьбу. А значит, властное и имущее начальство, дабы преуспеть, всё время должно организовывать подконтрольные конфликты с заранее намеченным результатом. И время от времени «искать виновников» конфликтов, дабы перед своими народами не уронить лица. Тысячи лет прошли, а истинные причины большинства мировых конфликтов неизвестны: сколько диссертаций, столько «истин». Поэтому, революционеры во всех революциях инстинктивно отбирают власть и имущество у всех, без разбора. Думаю: миром закулисно правят старые знакомцы…
- Случайного начальства не бывает долго. Стать лидером случайно можно везде, где неспокойно. В США, в конце ХIХ века, случилось восстание под предводительством Теодора Рузвельта, простого кавалерийского полковника, героя войны с Мексикой. В результате восстания Рузвельт случайно стал президентом, и уже как лидер на гражданке вновь отличился перед государством: начал воевать с олигархами. Его команда приняла несколько антитрестовских законов и разгромила господствующую тогда в США монополию «СтабОйл». Рузвельт покончил с олигархатом в стране, хотя и не до самого конца: он же не был социалистом.
- У нас, как в США, олигархия захватила власть и материальные ценности в условиях анархии. Но в США олигархи богатели вместе со страной, и они тоже строили страну. А в России богатели за счёт ограбления народа: просто взяв то, что было построено в СССР. Наша олигархия истребила собственное государство: раздала территории, разграбила ресурсы, обескровила армию, лишила народ социальных гарантий, задавила профсоюзы, лишила Россию друзей. Она эксплуатирует народ без всякой социальной ответственности, как это бывает при диком капитализме. Видя такое дело, наёмный работник рассуждает: коль мне живётся туго, значит, ключевой собственностью владеют те, кто или не умеет управлять ею эффективно или не хочет делиться со мной прибылью. Это несправедливо, так дело не пойдёт. Ещё в песочнице мамы учили нас делиться. Значит, олигархи должны собственность вернуть в государство, откуда взяли, тогда и мне что-то перепадёт, как раньше. А сами буржуины пусть начинают новый бизнес не с воровства, а с полезной работы для страны. Либеральная система власти в России оправдывает самых масштабных воров, а охотится на мелких воришек. Либеральная система оказалась для государства куда разрушительней советской, авторитарной. Так докатимся до баррикад. Где наш случайный президент, где свой полковник Рузвельт?
- Чтобы он не появился - об этом стараются враги. Ещё Гитлер летом 1942 года в кругу соратников говорил: «Наша задача – раздробить русский народ так, чтобы люди масштаба Сталина больше не появлялись». У нас ругать своё начальство всегда сходит за хороший тон. Но полезно не ругать от фонаря, а выказывать и обосновывать перед начальством своё мнение: такая ваша политика, мол, ведёт к апатии у трудящихся, подсознательному саботажу и может закончиться новыми баррикадами или захватом страны извне. Начальство к любому ненавязчивому мнению из народа бывает восприимчиво, ибо хочет оставаться на своём месте вечно, а если дела идут из рук вон плохо – долго не усидишь. Да будет смычка во мнениях у начальства и его народа!
- Витаете в метафизических эмпиреях. Такая смычка возможно только в случае, когда нечего делить.
- Это у вас нечего делить…
- Да, поэтому между начальством и народом у нас возникает общее мнение.
- Люблю общее мнение! – аж вскрикиваю я, вырвалось непроизвольно. – Знать бы, как этого достичь! Я живот кладу ради возрождения общего мнения у начальства и его народа, да не очень-то выходит.
- У вас, когда все довольны и согласны, значит, угодил в палату номер шесть. Из неё прямой путь к нам, на «Шестой тупик». В загробном мире во всём властвует умеренность. При расхождении мнений в мелочах демократично побеждает простое большинство. Хотя на «Тупик» сволоклись всякой твари по паре, у нас все равны, потому что вовлечены в единый кругооборот веществ: где голосует и червяк, согласие неизбежно.
- А в жизни, если все равны, напротив, порядка никакого: броуновское движение, хаос бытия. У вас спокойнее: вольностей нет – и мятежей не будет.
- Можно подумать, у вас жизнь человека протекает вольно.
- Ну, не то чтобы…
- Оставьте: на свет появляешься не по своей воле - заслуга родителей; учишься и экзаменуешься не по своей воле - чтобы заработать впоследствии на жизнь; влюбляешься невольно - это само приходит и уходит; работаешь не по своей воле - от нужды; помираешь опять не по своей воле, даже когда закончил самоубийством – это заставили обстоятельства, которые ты оказался неволен изменить. Растёшь, стареешь, хлеб ешь, водку пьёшь, болеешь, воюешь, любишь, ненавидишь, боишься, спишь, выбираешь депутатов… – всё по обусловленной природой или навязанной кем-то или чем-то воле, сам волен только в сущих мелочах. Восстать бы против чужой воли! Люблю «мятеж» - даже само слово. Хватай, что под руку попало, и беги в набат: мятеж!
- Да, заманчиво… «Мятеж» - звучит! А «бунт», заметьте, выходит как-то грубовато.
- Мятеж – заговор умных людей, бунт – народная стихия.
- И свободы, по-вашему, у человека нет?
- Свобода - это возможность выбора, способность выбора и знание о предмете выбора. По этим критериям свободных у нас нет. Даже просто здоровых людей уже не остаётся. Чуть что стряслось, люди умоляюще смотрят на государство: дай, помоги…
Нет-нет, думаю я про себя: всё это непозволительное в двадцать первом веке озорство! И без мятежей с бунтами ходим по лезвию катаны. (Катану, а не нож, я здесь приплёл, вы, … читатель мой, сообразили почему…) В наш век, люди могут даже не успеть осознать, как и чем их всех истребили. Стереть всё человечество может одна группка ненормальных: выведет в лаборатории новый вирус, или взорвёт планету по геологическим разломам, или… - здесь уже до меня подумали: перечислять можно долго. Перед сей угрозой все остальные треволнения меркнут. Защититься от возможности такой катастрофы в рамках известных в истории и нынешних политических систем просто невозможно. Политические системы дико отстают от технологий. И дабы элементарно выжить, человечеству остаётся надеяться только на принципиально новую систему - а что это, как ни коммунизм? Пока на Земле сохраняется эксплуатация человека человеком, люди с этим не согласятся никогда и, значит, будут воевать. Только не с булыжником в руке, а с ядерной бомбой…
- Сама опасность взрыва бомб может ускорить приход Второго социализма…
Это были последние слова, что я разобрал в стеклопластиковом боку лже-Козюли. Могила читала мои мысли! Голос могилы стал бубухать, агукать, замушиповаться и, под конец, едва слышно встрипнув, пропал совсем…
«Второй социализм» - это ж новый термин! Эх, могила! Прямо, подрывной агент оригинального жанра! К нам лезут уже и с того света ссорить начальство и народ! Ну, конечно: ссоришь, значит креативен! Ждёт воскрешения, дабы вылезти из лже-Козюлькина нутра и выполнить свою паскудную задачу: внести полное расстройство в умы людей, обгадить всё для них светлое и святое, возбудить в обществе атмосферу беспомощности и бессмысленности, и тем создать предпосылки для гражданской войны. Да только мы всё это проходили! И в навозе сонма обсерателей пока ещё не утонули! Сначала я думал: могила апатриотично рассуждает, неконструктивно, в неявном виде, предлагает всем повеситься – в общем, ерунда. А теперь вижу, это лезет опасная идеология со старой целью учинить в России очередной мятеж или даже бунт! Да-да, могила из тех безумных заводил, кто, ища, якобы, справедливость, готов толкнуть военных и политиков на мятеж, а простой народ - на бунт, на баррикады…
В сей миг невдалеке заиграла музыка.
- Ещё хоронят? – спрашиваю у Маруси.
- Смерти в до-мажоре не бывает, - Маруся встаёт, прислушивается и удовлетворённо улыбается во весь большой свой рот. - Это меня ищут студенты, с консы: выпили, закусили – потянуло жеребяток на любовь… Уходим?
Пора.
С говорящей могилой пора особо разобраться! Предложу, наверное, глушить её звуковые волны в слышимом гражданами диапазоне. Вот, кстати, и для Марусиного бугиста нашлась бы на родине государственно значимая работёнка – не всё ему для «правильных пацанов» играть…
Маруся, вижу, окончила свою лепку: вышла смешно-очаровательная «свинья-копилка» - куколка с наивной улыбкой и бантом, совсем не Голем. Она смазывает Козюлькин ключик машинным маслом и теперь закрывает им дверцу в изгороди, опускает ключик в прорезь на спине у свинки, просовывает куколку подальше за изгородь, под самый хвост ко льву, и по сотовому набирает Козюлю: «Я передумала. Ключ - в моём подарке - прощальном. Удачи, крези!»
- Не позавидуешь Козюле! - торжествую.
- Есть утешительный момент, - премило издевается Маруся. – На помойке наш художник обленился, а теперь у него появится творческая злость. Мой звонок вывел его, конечно, из себя, но и из застоя. А с обещанья девушки что взять? Мы обещаем, чтобы скорей отстали. И господин Козюлькин дал промах: он должен был сразу разъяснить мне условия контракта. Я работала в Европе моделью на показах спортивной одежды: о кидалах от продюсерства имею представленье: вдруг, увезёт, попользует, как брутальную модель, и, всю в долгах, оставит в чужом краю на произвол судьбы? Русская девушка на вывозе должна быть осторожной…
А у самой, в приподнятой брови и в тоне, иронии… – мне б её хватило на все оставшиеся полсотни лет житья!