Посвящается маме Мире Каримовой и всем детям Великой Отечественной войны.
Мама всю жизнь работала в школе учительницей немецкого языка.
Ровно в шесть прозвенел будильник. Девочка лет десяти нехотя слезла с печки, путаясь в мамином халате. На столе горела керосиновая лампа. Мерцающее пламя тонуло в закопченной колбе, оставляя в полумраке блики и разбрасывая по полу тени от стола и табуреток. Тишина комнаты, проваливаясь в черноту окна, давила и настораживала. В худенькой фигурке девочки, в ее стремительных движениях, однако, не было намека ни на слабость, ни на страх. От нее исходило уверенное спокойствие и нежное очарование. Только лицо выражало несвойственную ее возрасту серьезность.
Девочка намочила пальцы в холодной воде из умывальника, протерла глаза и слегка провела по лицу. Пока она одевалась, мать принесла полведра только что надоенного молока. Самое вкусное - пенка всегда доставалась Мире. Из-за этой пенки она и спешила за стол. Там уже стояла кружка парного молока и краюшка хлеба.
Мать редко разговаривала с ней. Измученная женщина приходила домой, когда дети спали. Она трудилась до изнеможения - летом в поле, зимой на колхозной ферме. По ночам как будто кто-то толкал Миру. Просыпаясь в темноте, она слышала, как плачет мать. Девочка знала, как трудно прокормить троих детей: кроме нее, в семье было еще два младших брата. А старший погиб... После его смерти мать и вовсе перестала разговаривать. Поставит перед детьми чугунок с картошкой или кашу из отрубей и выйдет из избы, чтобы не мешать детям. То, что оставалось, доедала сама. Девочке очень хотелось, чтобы ее похвалили хоть раз. Но женщина была холодна, и казалось суровой. Она не делилась мыслями, не спрашивала, что волнует дочь. Это и огорчало, и обижало Миру.
Пока она завтракала, мать поставила возле порога бидон с молоком и ушла чистить коровник кормилицы Майки. В углу комнаты проснулся Майкин теленок и тянул веревку, ожидая своего часа. Вот вернется хозяйка и поведет малыша допивать сладкие остатки.
Мелкими хлопьями валил снег и больно колол лицо. Валенки проваливались в сугробы. Мира шла в районный центр. Мороз пробирался под ветхий полушубок с короткими рукавами, поверх которого был повязан мамин большой пуховый платок, изрядно потертый и местами дырявый. Руку оттягивал тяжелый бидон. Девочка несла его осторожно, чтобы не пролить драгоценное молоко…
Дорога, заваленная снегом, сровнялась с полем. И только покосившиеся деревянные столбики забора по левому краю очерчивали линию дороги, помогая не сбиться с пути. За столбами насколько хватало глаз, раскинулось деревенское кладбище. Мира не боялась покойников. Проходя каждый день мимо холмиков и покосившихся постаментов с полумесяцем, она привыкла к их безмолвному покою. А вот волков боялась. Однажды за ней по пятам шел этот ужасный зверь. Он рычал, скалил зубы, но близко не подходил. Из глубины леса на телеге появился местный агроном, он и отогнал волка. Старик посадил Миру на облучок и довез до деревни. Девочка не хотела тревожить мать и промолчала о случившемся.
В районном центре ее ждали покупатели. Мира обошла несколько дворов и скоро освободила бидон, продав свежее молоко. На вырученные деньги купила буханку черного хлеба в поселковом магазине.
На обратном пути возле сельсовета девочка заметила небольшую группу военнопленных. Их охраняло двое солдат. Мира и раньше видела немцев, когда их привозили на каторжные работы. Они укладывали железнодорожные шпалы где-то за поселком. Проходя мимо пленных, она думала об отце и о том, что вот из-за этих фашистов он и погиб. Мира помнила его смутно, потому что была слишком мала, когда отец ушел на войну в сорок первом. Не осталось даже фотокарточки, чтобы можно было представить его лицо. Мать говорила: вернись отец с войны, была бы у них не похлебка из отрубей, а вкусная еда, и совсем другая жизнь.
- У-у-у, фашисты! - Мира зло окинула взглядом пленных и сжала кулаки.
Немцы совсем не походили на тех бравых солдат, которых она видела на холщевом экране в клубе. В фуфайках, замотанные тряпками, изможденные, с бледными лицами и с синими впадинами вокруг глаз, ссутулившись, они стояли на морозе и дрожали от холода.
В толпе военнопленных Мира увидела тощего молодого немца. Он сидел на корточках, то и дело вскидывая голову к небу, и что-то быстро писал в маленькой книжке. Девочке показалось знакомым его вдохновленное лицо. Он напомнил старшего брата, утонувшего в проруби прошлой зимой. Что-то родное почудилось в незнакомце, вызвав интерес и любопытство. Мира приблизилась. Немец перестал писать. Улыбнувшись во весь рот, подмигнул ей.
- Как зовут тебя, дитя?
Мира округлила глаза. Мягкий голос врага поразил ее слух.
- А вы разве не немец?
- Немец.…Так как тебя зовут?
- Мира, - волнуясь, ответила девочка.
- Мира? А ты знаешь, что в переводе с латыни твое имя означает «дивная»? - немец встал. Казалось, он встрепенулся и ожил.
- Нет, - смутилась девочка, все еще не веря в говорящего по-русски немца.
- Ты красивая, и будешь счастлива, вот увидишь! - твердым голосом заверил мужчина.
Он снял с головы тонкую, словно бумажную, пилотку, и скомкал ее в кулаке. Долго, не мигая, смотрел на Миру. С отеческой теплотой и восхищением залюбовался черным блеском ее глаз, трогательным изгибом губ и алым румянцем, вспыхнувшим то ли от мороза, то ли от волнения. Что-то екнуло в маленьком сердце девочки. Она почувствовала в немце искреннюю человечность, не разрушенную болью загубленной молодости и трагической обреченности.
Мира подошла ближе, вынула из мешка буханку хлеба, отломила уголок и протянула немцу.
- На, ешь, - отводя взгляд, прошептала она.
В глазах немца засветились искорки. Обеими руками он нежно взял из рук девочки кусок, несущий аромат свежеиспеченного хлеба. Он не спешил класть в рот безумно вкусно пахнущее сокровище, в блаженстве понюхал.
- Спасибо, дивная! – мужчина поклонился. И, неторопливо жуя и смакуя, съел подарок.
- Я пошла. Пока! – Мира облегченно вздохнула и побежала в сторону родной деревни.
Несколько раз девочка оборачивалась, пытаясь разглядеть в толпе своего немца. Его силуэт таял в серой массе военнопленных. Мира не замечала, как несут ее ноги, скользя по схваченной морозцем дороге. Она улыбалась куда-то вдаль, вспоминая, как два человека из разных миров стояли напротив друг друга. С открытыми и доверчивыми лицами, словно встретились два невинных ангела. Две души, выжившие в кровавой бойне. Две чистые души, не озлобленные войной, которая уничтожила миллионы и оставила в душах живых незаживающие раны. Мира щурилась под согревающими лучами февральского солнца и повторяла про себя пророческие слова, которые сладостной волной отзывались в груди.
2010 год.
