сыплется оксид кремния.
радиоэфир передаёт помехи -
это дыхание времени.
слушать треск, впитывать на подкорку,
заполняя кластер за кластером.
мальчик готовит ужин, включает камфорку,
три яйца разбивает в чугунную сковородку,
очередной ожог залепливает лейкопластырем.
он больше не хочет тратиться на бинты -
на эти белые ленты мумий.
он сжигает яичницу у плиты,
стоя памятником раздумий
обо всём и в общем-то ниочём -
о прошедшем дне, о минувшем годе.
яичница брызжется горячо,
оставляя оспинки на лице
и смерть конечно же не в яйце,
но что-то вроде.
а он всё думает как же так
а в ответ ему лишь - "тик-так, тик-так"
не ментоловый, нет - не ментоловый.
а когда вокруг - всё не то, не так
и белеют пальцы, стремясь в кулак,
а кулак устремляется в голову.
злость сжигает мальчика изнутри,
он сменил десяток съёмных квартир,
и десяток работ, и десяток баб,
и работа дурная, и баба глупа,
и много подобных-подобных-подобных десяток.
и ему осталось - "ляг и умри",
и ему достался беззвучный крик.
ему слово забитое в горло - кляп,
слепок с бога - дефектный его эстамп,
не осталось только чего-то, что было бы свято.
так сгорает яичница - вонь и гарь,
так сгорает душа и рождается тварь.
не услышан сигнал - "наши спасите души".
и проходит январь, и пройдёт февраль,
и сжимается туже и туже спираль,
и когда-нибудь выстрелит.. ну а пока
мальчик
готовит
ужин
