По утрам я просыпалась под звуки радио. "Начинаем утреннюю гимнастику!" - бодро говорил диктор и я, вскакивая с потели, распахивала окно и, вдохнув тёплый, сырой или морозный, но всегда по-особому свежий воздух, вливалась во многочисленные ряды заботящихся о здоровье нации граждан великой страны. В квартире вкусно пахло белым хлебом, поджаренным в масле, и свежезаваренным чаем - наш с мамой любимый завтрак. Я, прошлёпав босиком на кухню, целовала маму в щёку и, обжигая пальцы, хватала только что снятый со сковороды, хрустящий, с корочкой цвета карамели, кусочек. Откусывала от него и долго держала во рту, как будто старалась навсегда запомнить неповторимый вкус детства.
Почему-то по утрам время мчалось со скоростью света, и я, наскоро побросав учебники в портфель, уже на ходу поправляя складки на коричневом форменном платье и "крылышки" на фартуке мчалась в школу. Моя жизнь была необычайно светлой, беззаботной и лёгкой. Позже я поняла, что всё это было создано мамой. Иногда, просыпаясь по ночам, я слышала, как стрекочет швейная машина, и знала, что моё новое платье будет готово к празднику. По утрам меня всегда ждал завтрак, днём я доставала из холодильника обед из трёх блюд, а по вечерам мы с мамой сидели на балконе и обсуждали новинки мировой литературы, наслаждаясь вкусом свежевыпеченных булочек с корицей... До сих пор не могу понять, как маме удавалось успевать всё.
Она была необыкновенным человеком, моя мама. Ради меня отказалась от многого в своей жизни. Всегда мечтала о науке, но работала обычным врачом-терапевтом в одной из поликлиник города, чтобы побольше времени проводить со мной. Жизнерадостная, лёгкая на подъём, готовая помочь, мастер на все руки, моя мама притягивала к себе хороших людей. Она заботилась о своих пациентах, отдавая им частичку своей души, не занятую мной. Маме часто дарили цветы в знак благодарности. В такие минуты её лицо озарялось внутренним светом, и она говорила: "Значит я на своём месте, раз приношу пользу людям".
В нашей жизни было всё, но никогда не было мужчины. Мы могли говорить обо всё, но никогда о моём отце. Я не решалась спросить, а мама ничего не рассказывала. Лишь однажды, рассматривая мамины студенческие фотографии, я, увидев на одной из них рядом с мамой высокого, темноволосого парня, робко спросила: "Это твой друг?" Мама улыбнулась: "У меня было много друзей". Но в глазах её мелькнула искорка грусти. Она захлопнула альбом, поставила на проигрыватель пластинку и сказала: "Давай сегодня испечём пирог с черникой". Потом мы, перепачкавшись в муке, под звуки маминого любимого джаза пекли на кухне пирог, вдыхая аромат тёплого бисквита и протёртой черники. Вечером мы необычайно долго сидели на балконе, наслаждаясь теплом июльского вечера, пронизанного терпким запахом тополей, сладким ароматом липового цвета и ощущением полного счастья.
А потом мама начала угасать. Медленно и тихо. Она оставалась такой же весёлой, бодрой, но стала чуть реже улыбаться. Однажды, вернувшись из школы, я застала маму дома. Она лежала на диване и, кажется, спала. Такого раньше никогда не случалось, чтобы мама спала днём. Я тихонько прошла к шкафу, боясь разбудить её. Но мама открыла глаза, быстренько поднялась и, смущённо улыбнувшись, сказала: "Что-то я задремала. Наверное, к дождю".
В этот день ужин я готовила сама. Два пустых стула на балконе с изумлением выгнув спинки, смотрели на закат. К вечеру у мамы поднялась температура, и она тихонько лежала, свернувшись калачиком под тёплым пледом. И только тогда я заметила, какой маленькой и худенькой она стала. Я присела рядом и поцеловала её тонкую руку с прозрачной кожей, через которую были видны синие жгутики вен. "Мама, что с тобой?" - хотелось спросить мне. "Простудилась, наверное", - тихо сказала она. А в глазах у моей отважной мамы застыл страх.
А ночью мне впервые приснился отец. Высокий, широкоплечий, темноволосый и очень молодой. Как парень на маминой студенческой фотографии. Мы шли по лужам, и он крепко держал меня за руку. От ощущения его сильной тёплой ладони страх и отчаяние уходили, и становилось спокойно. Я подняла голову и увидела маму, сидящую на проплывающем низко над землёй белом облаке. Она счастливо улыбалась и махала нам рукой.
Я не хочу и не могу описывать все тревоги, ожидания у дверей врачебных кабинетов, когда волнение сковывает льдом недавно ещё горячее сердце и остатки надежды медленно тонут в тёмных пучинах страха перед неизбежным. Мне трудно говорить о том, как плохо чувствовала себя мама после химиотерапии. Но она стойко переносила всё, борясь за каждый день жизни. Она не могла оставить меня одну.
Я ухаживала за мамой, поддерживала, как могла. Плакала по ночам, но утром с улыбкой готовила завтрак, кормила её, бежала в школу, в аптеку, в магазин, промокая насквозь под ноябрьским дождём, замерзая на январском морозе, хлюпая по мартовской слякоти. Я научилась делать уколы, ставить клизму, промывать пролежни, учить уроки, готовя куриный бульон, штопать чулки, слушая английские тексты и улыбаться, даже когда страшно и горько. Последнее было самым непосильным для шестнадцатилетней девочки.
Отшумел тёплым ветром, гуляющим в пышной зелени, май. Отцвели яблони и вишни. Наступила пора экзаменов. Я сдавала их на отлично, потому что твёрдо решила - буду врачом, как мама. По вечерам я читала маме книги, а по ночам сама шила платье для выпускного бала. Накануне выпускного маме вдруг стало лучше. "Давай посидим на балконе, как раньше", - попросила она. Я подняла на руки маму, ставшую лёгкой, как пушинка и усадила её в кресло на балконе, укутав в плед. Мама вдохнула полной грудью, посмотрела на меня и сказала: "Ну вот ты и выросла, дочка". Я положила голову ей на колени, и она погладила меня по волосам.
Торжественное вручение аттестатов. На мне - розовое платье, в тёмных волосах - роза, приколотая мамой. "Какая ты красивая", - сказала мама и поцеловала меня. По-праздничному украшенный актовый зал школы заполнен выпускниками, учителями, гостями, родителями. Прощание со школой всегда торжественный и грустный момент. Если бы только мама могла быть здесь... Я обвела взглядом зал и увидела маму на стуле у окна. Тоненькая, восторженно-молодая, в своём лучшем, ставшим слишком широким, зелёном платье, перехваченном на талии тоненьким пояском, с усталой нежной улыбкой на бледных губах. Моё сердце наполнилось счастьем и надеждой, и я непрерывно улыбалась, когда мне вручали золотую медаль.
Мы приехали домой на такси. Мама сама дошла до кровати и легла, прикрыв глаза. Я присела рядом. Ощущение счастья и полёта не проходило.
- Мамочка, теперь всё будет хорошо. Ты выздоровеешь.
- Всё будет хорошо, родная, - мама улыбнулась и дотронулась горячей ладонью до моей щеки. - Я хочу попросить тебя, если когда-нибудь ты встретишь своего отца, скажи, что я простила его. А теперь иди, я устала и хочу спать.
Я долго лежала без сна и думала об отце. Мне уже совершенно не важно было, что произошло у них с мамой. Я поняла, что бы там ни было, а мама любила его. Как же мне хотелось в эту минуту, чтобы он был с нами...
Этой ночью мамы не стало... Она навсегда осталась в моей памяти молодой, красивой, с лёгкой улыбкой на лице, озарённом внутренним светом.
------------------------------------------------------------------------
Похоронили маму на городском кладбище, и я дни напролёт просиживала у могилы и плакала. Казалось, слёзы никогда не кончатся. По ночам я долго лежала без сна и вспоминала, вспоминала, вспоминала... Однажды мне приснилась мама. Она ничего не говорила, просто парила над верхушкой старого тополя во дворе и улыбалась. А потом вдруг обернулась белой птицей и, взмахнув крылом, растаяла в сини летнего неба. И лишь маленькое, лёгкое пёрышко доверчиво опустилось в мою раскрытую ладонь. Странно, но в то утро я проснулась с чувством покоя и желанием жить. Мама и оттуда, с высоты своего вечного полёта заботилась обо мне.
Потом был мединститут: перешитые из маминых платья, стипендия, батон с молоком на завтрак, обед и ужин, перестроечные очереди за этим батоном, купоны, талоны, отоварить которые у меня всё равно не получалось - не было ни денег, ни времени. Я училась с фанатичной одержимостью, засыпая, порой, в читальном зале библиотеки или в метро. Передо мной была цель - победить монстра, убившего маму. Когда подошло время выбора специализации, сомнений не возникло - онкология. Я мечтала о научных открытиях, о том, как смогу спасти миллионы людей, задыхающихся в цепких клешнях рака. Но после окончания попала по распределению в детский онкогемотологический центр - единственную в стране больницу, где лечились дети со злокачественными заболеваниями крови.
Будни детской онкологической клиники - это постоянный нечеловеческий труд. Нужно уметь быть одновременно психологом, воспитателем, актёром, но не забывать при этом, что ты - врач. Дети - особые существа. Они живут, даже когда уже не остаётся надежды: с нетерпением ждут новый мультфильм по телевизору, играют в куклы, укладывая их в постель и прилаживая к тоненькой ручке Барби "капельницу", сделанную из соломки для коктейля, демонстрируют модели, повязывая ленточки вокруг облысевших от химии и облучения головок, встречают Деда Мороза, водят хороводы у ёлочки и смеются, смеются, смеются. А в глазах их матерей только страх, отчаяние и боль.
Поначалу казалось - не смогу, не выдержу, не пойду больше на работу. Но утром, оторвав тяжёлую голову от промокшей от слёз подушки, я натягивала на лицо неизменную добрую улыбку и, оставив свои страхи и сомнения снаружи, переступала порог больницы. Меня захватывал водоворот дел - надо сделать записи в картах, просмотреть снимки и результаты анализов, провести обход, поговорить с родителями, посмотреть базу данных о подходящих донорах для пересадки костного мозга, почитать обещанный стишок маленькому Мите из третьей палаты, убедить родителей Андрея не забирать его домой, а попробовать ещё один курс химиотерапии, успокоить бабушку Алеси и при этом улыбаться, даже если хочется плакать.
И мне это удавалось. Во всяком случае, до того дня, когда в одной из палат, которые я вела, появилась новая пациентка - четырнадцатилетняя Арина с диагнозом "Острая нелимфобластная лейкемия". Девочка уже прошла несколько курсов химиотерапии по необходимой схеме, но улучшение не наступало. Необходима была пересадка костного мозга.
Когда я впервые шла в палату к Арине, мне, почему-то, было очень тяжело. Трудно сказать, почему, возможно, я просто устала... Девочка сидела на кровати - маленькая, худенькая. В её глазах уже не было ни страха, ни надежды, и моё сердце сжалось от нежности и жалости к этому измученному существу.
-Привет.
В ответ она неожиданно улыбнулась, моргнув большими синими глазами без ресниц.
-Хочешь? - порывшись в кармане, я выудила из него свеженький шоколадный батончик.
-Не-а, - Арина помотала головой. - Булочку с корицей хочу, с молоком. Как папа любит. Мне принесли, но у меня аппетита не было.
Я достала из тумбочки пакетик с булочками, налила в стакан молока...
-Посидите со мной? - придвинула она поближе ко мен пакетик с булочками. Я взяла одну и надкусила, понимая, что булочки были лишь предлогом задержать меня.
-А у Вас волосы красивые. Тёмные и волнистые. Как у моего папы. У меня раньше были такие же, ещё до химии, - вздохнула она. Я погладила её по голове с редкими блеклыми волосиками.
- Они вырастут, - сказала я.
Так мы подружились. Каждую свободную минуту я старалась забежать к ней, подбодрить, поддержать, поговорить с ней и с её невысокой светловолосой мамой. Как-то так получилось, что я так ни разу и не встретила отца девочки - он много работал и навещал дочь только по вечерам. Арина всегда улыбалась навстречу. А я, лихорадочно пытаясь скрыть волнение, рассказывала ей о каких-то забавных пустяках, перебирая тем временем в голове все возможные варианты лечения и прогнозы. Тем временем состояние моей пациентки ухудшалось, и невозможно было больше медлить с операцией. Девочка умирала, таяла, как бледная восковая свеча, зажженная у иконы. Эта юная пациентка была мне очень близка и я переживала за нее, как когда-то за маму. И боролась за каждый новый день для нее. К сожалению, костный мозг матери и отца девочки не подходил. Братьев-сестёр у Арины не было. Я проверяла и перепроверяла базу данных, но тщетно - у моей маленькой подруги была очень редкая группа крови - IV с отрицательным резусом. Такая же группа крови была и у меня. А ведь это шанс, один из сотни тысяч, но всё-таки шанс. Я помчалась в лабораторию.
Ответ ошеломил меня и наполнил сердце надеждой - мой костный мозг подходил по шести параметрам из шести необходимых! Можно готовить девочку к пересадке!
--------------------------------------------------------------------------
Я пришла в себя после наркоза, почувствовала ноющую боль в спине и улыбнулась. Я была уверена, что Арина будет жить. Дверь, тихонько скрипнув, приоткрылась, и в палату вошёл высокий, седой мужчина с цветами.
- Спасибо Вам, доктор! - сказал он, положив букет на край моей постели. - Вы её спасли.
Он поднял на меня полные благодарных слёз глаза, и я внезапно узнала в этом поседевшем человеке темноволосого парня, обнимающего мою маму на одной из студенческих фотографий и мужчину, приходившего во сне, в ту ночь, когда мама заболела. Наши взгляды встретились, и я заметила, что он вздрогнул.
"Здравствуй, папа", - подумала я, а он вдруг порывисто сжал мою руку...
