Последнее, что помнила Лена, это непереносимую острую боль от острых клыков на ногах, груди, руках. И на лице. Когда весь мир подернулся кровавыми разводами, пришло спасительное небытие. Мрак, которого душа не констатировала и не запоминала. Где она была в момент отсутствие сознания, и была ли вообще, вопрос, на который, оказывается, нет ответа.
А затем Лену охватило чувство умиротворения и покоя. Что-то нежно касалось горящих щек и губ, смывая кровь. Не открывая глаз, Лена пошевелила ими, наслаждаясь уже тем, что просто может ощущать собственное тело.
Значит, она была права, когда не согласилась на малодушный договор со Злом! И во второй раз ускользнула от небытия!
Вот вам всем!
Распахнув глаза, Лена увидела мужское лицо, показавшиеся ей удивительно близким и родным, хотя с первого взгляда она его не признала. Черные глаза, над которыми сошлись густые черные стрельчатые брови. Черные волосы, спадающие на лоб. Высокая статная фигура, которая, спустя годы, нальется настоящей мужской силой, но, даже сделавшись грузной, никогда не потеряет привлекательности.
Улыбнувшись ей, ласково и тепло, юноша протянул руку в пригласительном жесте. А затем…
Кошмар вернулся.
Над головой юноши сверкнуло два вращающихся лезвия, словно в замедленной съемке, - медленно-медленно, но неотвратимо, - падая вниз, будто камень судьбы. Обрывая все слова, что можно было бы сказать, вниз.
Лена рванулась вверх, отталкивая в сторону и одновременно потянув Мишку на себя. Удар пришелся не в голову, как целил демон, а по плечу, разрезая кожу, мышцы, кости, разворачивая грудную клетку. В глазах Мишки за мгновение промелькнуло множество чувств: осознание собственной глупости, сожаление, ярость, возмущение чужим вероломством, похожим на предательство.
Лена сама не поняла, каким образом рукоятка меча, висевшего за спиной у Михаила, попала в её ладонь. Но она каким-то чудом ухватилась за неё, пока Мишка падал в воду.
Вскочив, Лена повернулась лицом в сторону мерзко ухмыляющейся нечисти.
Тварь покачала головой из стороны в сторону в ответ пролетевшей в её голове мысли:
- Я не нечисть. Темный, но не нечистый. Вы, смертные, так плохо образованы в этом плане.
Лена в ответ издала странный звук, удививший её самое. Оно было похоже на яростное звериное рычание:
- Я убью тебя, кто бы ты не был!
- Давай, попытайся, моя белая крошка.
- Я не твоя. И уж тем более, - не крошка, - парировала Лена.
И, не раздумывая, атаковала. Неумело, но яростно. Просто замахивалась и неслась вперед.
Демон, легко уворачивался, уходил, весело хохоча. Чем ещё больше приводил девушку в ярость. Брызги воды летели из-под ног во все стороны. И меч синим огнем, рисовал в воздухе холодные ледяные светящиеся петли.
- Давай, давай, моя прелестная фурия. Сделай меня! Все равно, я уверен, у меня данная роль прошла бы интереснее. Опа. Ну, лапочка, только не падай в воду. Она холодная. – Лена в ярости поднялась с колен и снова кинулась в тупую атаку, в которой её спасало лишь то, что Демон предпочитал держаться подальше от её меча, опасаясь его даже в её неумелых руках. – Спокойнее, не роняй меч так далеко от меня! Подойди ближе. Давай! Ещё раз. Милая, ну нельзя же так, в самом деле! Мне и уворачиваться не приходиться. Повторим?
Каким-то чудом Лене все же удалось зацепить его оружие. Синий клинок Нуаду вошел ровно между двумя мечами, застопорив их непрестанное вращение. Рука почувствовала мощную вибрацию. На мгновение Лена, подумала, что руку попросту снова оторвет. А затем оружие Демона стала искажаться. Оно «плыло», корежилось, растворялось, насыщая пространство отвратительными, непередаваемыми языком, звуками.
Демон ответил оглушительным рыканием и началом трансформации из человеческой формы в монстра.
Лена попятилась назад.
Нелегко быть героем. Совсем нелегко. Особенно когда в душе ты ранимая, нежная, глупая блондинка. А перед тобой вырастает двухметровая бронированная толстой чешуей туша, размахивающая, как минимум, полуметровыми когтями в нескольких сантиметрах от твоего носа.
Жаль только, бежать не куда.
Демон, рыча и яростно нахлестывая себя по бокам хвостом (этот, откуда взялся!?), начал кружить вокруг, словно голодная акула. Его узкие, словно щелки, заполненные огненными языками пламени, глаза, внушали Лене ужас. Вся её ярость как-то скукожилась и сжалась. Ничего не осталось.
- Довольно, - непослушными губами уронила она, - если мой меч коснется тебя, ты рассыплешься пеплом.
- А если нет, - я разорву тебя на части! – рявкнул Демон в ответ.
- И чего этим достигнешь? – произнес голос из-за спины.
Лена так обрадовалась ему! Так обрадовалась, что и слов для сравнения не подыскать.
– Подумай, Демон, - продолжал увещевать Мишка. – Ты рискуешь всем, и ради чего? Если ты убьешь девушку, договора этим не восстановишь. Стоит ли риск того, чтобы просто утолить жажду крови?
Демон остановился. Лена с каким-то веселым недоумением отметила, что замер и его хвост, повиснув длинной веревкой на заднице.
- Ты прав, человечек. Риск не стоит приза. Я готов уйти.
- Тогда – уходи, - дрожащим голосом произнесла Лена, не веря, что на этот раз так легко удалось отделаться.
Демон склонился в шутовском поклоне, воздух вокруг него наполнился белым густым дымом, окутавшим огромную фигуру белым паром. Темные тени замелькали внутри дыма, и с громким хлопком все прекратилось.
Какое-то мгновение белое облачко, пахшее серой, ещё держалось, а потом медленно расползлось над зеленой водой. Яркий свет, окружающий синее лезвие меча Нуаду, само собой погасло.
Лена с благодарностью ощутила прикосновение Мишиных рук, обнявших её за плечи.
- Это, в самом деле, все? – спросила она, всхлипывая.
Руки опустились. Только теперь Лена поняла, какой же он на самом деле тяжелый, - Меч Света. Будь она настоящей, в смысле живой, ей ни почем было бы его не удержать.
- Кажется, да, - не очень уверенно отозвался Миша, осторожно вынимая из дрожащей от перенапряжения девичьей руки древний артефакт и пристраивая его себе за спину.
Лена с тревогой взирала на сводного брата. Что-то её тревожило. Догадка, внезапная и от этого причиняющая боль, пронзила разум:
- Ты, - медленно проговаривая фразу почти по буквам, выговаривала Лена. – Ты - мертв?
- Увы, - невесело усмехнулся Мишка. – Но в это есть и свои преимущества. Если бы меня так распахали раньше, вряд ли бы удалось подняться так скоро, да ещё целым и невредимым. А здесь угроза Терминатора: « Я вернусь», - обретает новое звучание.
- Будем надеяться, нашего противника это не касается, - дернулась Лена. Она подошла к другу, обнимая Мишку за плечи и пряча лицо в его широкой, такой надежной и родной груди. – Ты пришел так вовремя! Но от этого не менее горько. – Лена отодвинулась, заглянув Мише в лицо серыми вопрошающими глазами. – Скажи, моя вина в этом есть?
- Конечно же, - нет, - решительно ответил Миша. – Твоей вины нет и в гибели Сережи, что бы ты не думала. Во всем виноват он.
Лена отвернулась.
Он…
Адам…
- Он не вернётся больше, - грустно выдохнула девушка.
- Как ты можешь об этом жалеть?! – возмутился Мишка. – Он – чудовище. И получил по заслугам.
- Ты не можешь так говорить!
- Могу и говорю. По его вине погибло много людей. Не меньше двенадцати человек за последние двадцать лет. Ты, я, Серега. И Олег.
- Как? Отец тоже?!
Мишка коротким кивком подтвердил догадку девушки:
- Он запудрил тебе мозги, смазливый ублюдок, - ругательство Мишка пропустил сквозь зубы. – Тебе, и многим другим, жертвам, виновным лишь в том, что они носили одно и тоже имя.
- Лена?
Миша снова согласно кивнул.
- А те, кто остались жить, носят в себе память о нем, как проклятье, - сурово говорил Мишка. – Ты не знаешь о нем всего…
- Всего мне знать и не надо, - печально уронила Лена, скорбно опуская уголки губ. – Я знаю главное. Остальное – не важно.
- Что же ты знаешь? – в голосе Мишки её явственно послышалась грусть и вызов.
Их взгляды встретились, и Лена ответила ему мудрой и скорбной улыбкой:
- То, что он – это Зло. Что не Ад избрал Адама, а Адам избрал Ад, - по доброй воле и отчетливо понимая, что делает. Что я для него была всего лишь Тринадцатой жертвой, замыкающей круг, дающей возможность перехода на иной уровень. Что Адам, не задумываясь, ради собственных неясных целей, пожертвовал не только мною, но и другими людьми.
- Но? – спросил Мишка.- Ведь обязательно прозвучит это паршивое «НО?»!
- Но я люблю его.
Мишка отвернулся, ощущая горечь. На языке и на сердце.
- Что ж, - тяжело вздохнул он. – Тем хуже для тебя. Тем тяжелее тебе придется жить среди людей.
Вопреки его опасениям, Лена не стала возражать.
- Какая мне, собственно, разница? Ни там, ни здесь – мы никогда не будем вместе.
Темное мрачное небо почти висело на столбе единственной башни, возвышающейся над залитым водой кладбищем. То здесь, то там поднимались испарения, зеленоватого, как мертвая вода, цвета. Лена чувствовала, что, наверное, её следовало смутиться под пристальным взглядом Мишки. Но у неё не оставалось сил беспокоиться по поводу таких пустяков, как прорехи в белом балахонистом наряде, который весь превратился в сплошную прореху и только каким-то немыслимом чудом держался на плечах. Да и белым наряд перестал быть, - весь в кровавых разводах и желто-зеленых пятнах.
Ей не было дело до спутанных прядей собственных волос, превратившихся в колтун. До босых ног, измазанных ярко-зеленым илом. После того, как тебя заживо расчленят, затем сожрут, и воскресят, многое становится второстепенным.
Сумерки. Таинственная полумгла обещала тайны ночи, которая так и не наступала. Так смерть не дала ответов на все загадки, заданные жизнью.
- Что мы будем делать дальше? – обратилась она с вопросом к Мишке.
- Возвращаться. Нам ещё многое нужно успеть сделать.
Лена только теперь отметила про себя, что Мишка выглядит здесь, на Меже Муждемирья, совершенно иначе, чем на Яву. Чем-то неуловимым он теперь напоминал Роберта. Те же темные струящиеся одежды, черные кольца волос, вдруг ставших длиннее. Та же полупрозрачная бледность лица и кистей рук на черном фоне одежд.
Только фигура Миши была крупнее. Он не был похож ни на пантеру. Ни на волка. Он напоминал Лене гордых хищных птиц, с горбоносым профилем и высокомерно-гордым взглядом.
- Сокол, - улыбнулась она. – Знаешь, Роберт рассказывал мне о Воронах, Стражниках, что ходят под началом у Морены, госпожи Смерти. А ты – Сокол. Гордый и смертоносный. И служить ты будешь Свету. Не Тьме.
Миша довольно улыбнулся, явно польщенный её словами:
- Так и будет. А ты, когда придет твой черед, к кому предпочтешь пойти? К Соколу? Или к Змею из Черной Башни?
Лена потупилась, отводя взгляд, избегая встречаться с Мишей глазами. И без того под его пристальным вопрошающим немигающим взглядом ей становилось не по себе. Как будто он был её парнем, а она ему изменила. Или он просто знал о ней ну что-то ОЧЕНЬ не хорошее. Глупо, конечно. Он не был ей парнем. И она ему не изменяла. Но почему её не оставляло ощущение собственной вины? Перед тремя парнями: Сережей, Адамом, Мишей?
Ответ был прост. Она перед ними виновата. Все трое погибли из-за неё. Сережа. Адам. Миша.
Сережа, который был так прост. Его душа была, как глиняный кувшин - не глубокой и непритязательной. Он давал ей все, что только был способен дать: пиво, сухарики, анекдоты. Прогулки. Мечты о совместном счастье. Разве он лгал ей так, как она лгала ему? Она, Лена, была виновна в том, что обещала ему невозможное, - любовь.
Миша. Разве она не потянулась к нему, - за красивой жизнью, за его силой, за его теплом. Его надежностью. За открытыми прямыми улыбками. За здоровой чувственностью, которую он пробуждал в её теле. Тянулась и почти откровенно просила о взаимности.
Адам. Мертвое сердце в холодной груди заныло, подкатило к горлу с острой болью.
Ни смотря на все, её любовь не была иллюзией. Она любила. Его. Так сильно, что согласна была претерпеть те же муки, что уже претерпела, лишь бы оказаться рядом с ним. Невозможное счастье! Мираж…
- Понимаешь, есть такие «плохиши», которые просто похищают твою душу, - насмешливо проговорил Мишка, не сводя с Лены взгляда, явно кого-то цитируя. - Было в Адаме что-то, что, стоило ему появиться, приковало к нему взгляды. Он был как солнце, понимаешь? Холодное, колючее, грубое, порой жестокое солнце. Но, к нему, тянуло людей. Его любили однокашники, любили преподаватели, любили женщины. И, как потом выяснилось, любили мужчины. Тебе не хватило здравомыслие держаться от него подальше. Ты наивно, как и многие другие до тебя, полагала, что искренняя любовь хорошей чистой девушки отвратит его от порока. На деле же ты мало представляла себя, от чего тебе предстояло его «отвращать».
- Все так и было.
- Почему?! Скажи мне, за что ты его любишь?! – заорал на неё Мишка, тряхнул, как куклу. Впрочем, именно куклой Лена себя и чувствовала. – За что и как можно любить существо, которое, не задумываясь, уничтожило тебя? Зная, что оно убивало до тебя? И если бы смогло, продолжило бы убивать дальше?
- Ты ведь не был на его месте, - устало отозвалась Лена. – И, слава богу, что не был. Но ты не должен его судить. – При мысли о том, каким образом закончилось существование Адама здесь, Лена почувствовала горячую влагу на глазах. Но мысль о том, что это было только началом, заставила слезы испариться.
- Ты смеешь его оправдывать?! – рявкнул Мишка.
- Смею, - твердо ответила Лена, выдерживая его пылающий негодованием взгляд.
В очередной раз отмечая про себя, какие красивые были у Мишки глаза. С восточным разрезом и с восточной же поволокой. Мужские. И руки, удерживающие её, были настоящие: загорелые, крепкие, с хваткими длинными крепкими пальцами. И улыбка у него была открытая, теплая, обаятельная. Ничего холодного и потустороннего. Мишка весь был сильный, простой. Теплый. И её тянуло к нему. Очень тянуло. Особенно теперь, когда Адама больше нет.
А впрочем, и с Мишкой ей придется вскоре расстаться.
- Тебе никогда не было страшно жить? – спросила Лена, пристально вглядываясь в точки зрачков, которые почти терялись в общей черноте радужной оболочки. - Тебя никогда раньше не посещала мысль о том, что все вокруг тебя - сущая бессмыслица? К чему существует жизнь, если она ограничена смертью? К чему одному существу любить другое существо, если любовь с самого начала обречена на разлуку? Понимаешь, я говорю не о той простой потребности в человеке, когда он нужен тебе, чтобы осязать его и потому, что он приносит тебе пользу, - а о настоящей любви? О той любви, когда ты пытаешься раствориться в другом существе, видеть его глазами, не затем, чтобы они заменили тебе собственный взгляд на вещи, а потому, чтобы понять, что именно видит он? Слиться с ним не только физически, а духовно. Ты понимаешь?
- Нет. Зачем тебе все время необходимо знать, что находиться за кулисами, когда перед тобой существует сцена? Просто смотри, и все, - остальное тебя не касается. Такова жизнь. Такова смерть. Перестань все время заглядывать за облака, слышишь?!
Лена усмехнулась, слегка разочарованная.
Почему так мало в мире людей, желающих заглянуть за кулисы? Или за облака? А те, кто хотят? Будет ли дана им награда? Смогут ли они взлететь, воспарить, увидев под собой зелёные поля и луга, свободные от земной, тяготившей их оболочки?
Или они разобьются, как птица, что пытается пробить себе путь сквозь стекло, заранее обреченная на поражение?
Наградой птице будет темнота.
- Я боюсь темноты, – медленно, словно в трансе, проговорила Лена, видя перед собой не Мишу, а того, другого, что был похож на сорванный цветок. Или на разбившуюся птицу? Призрака, который задал ей вопрос в то мгновение, когда она только стояла на пороге новых дверей. – Я так боюсь темноты.
Миша снова обнял её, теперь ласково, почти нежно:
- Не бойся. Я же с тобой.
И, уткнувшись ему в плечо, Лена горько заплакала.
Она оплакивала свою невозможную убийственную любовь к существу, которого боль, кровь и блуд влекли гораздо сильнее, чем она. Того, кто, сгорая, получал наслаждения от огненных яростных поцелуев пламени. Лунный принц, с отравленной наваждениями душой. Что, что могла сделать она, чтобы изменить его горькую, и, несомненно, страшную участь?
И то, что Миша так бескорыстно тратил на неё свою душу, и, может быть, любил её той же горькой и безнадежной любовью, что и она Адама, делало мир ещё горше и печальнее.
- Спасибо тебе, - шепнула Лена. - За все
- Не благодари меня, - выдохнул Мишка с горечью.
Лена не могла отдать ему душу. Потому что от души у неё остались жалкие лоскутки. И принадлежали эти лоскутку другому. Но она могла дать и взять то, что сейчас казалось необходимым. Им обоим.
Его теплые губы и горячие руки словно вливали в неё утраченную жизненную силу, потерянное тепло. Горячая волна с силой захлестнула, прижимая к его широкой, такой надежной и нежной груди. И она, поломанная, потерянная, сломленная, отогревалась и отдыхала в сильных, беспощадных объятиях.
Мишка понимал, что нужно ей. И был слишком мужчиной, чтобы отказаться от женских губ, волос, рук, глаз. Он эгоистично и жадно сминал хрупкую, как лепестки орхидеи, плоть, жадно выпивая глухие гортанные стоны, срывающиеся с бледных, искусанных, покрытых солью, губ. Почти наслаждался, до хруста сжимая тонкие девичьи кисти в своих руках. Он владел её грубо. Без сожалений. Без ложной нежности. Жадно. Горячо. Глубоко. Почти яростно. Получая наслаждения и щедро отдавая его взамен.
Люби, кого хочешь, глупая девочка, но сегодня, сейчас, ты будешь принадлежать ему! И пусть жизнь вернется в твои глаза и в твое тело. Пусть горячее дыхание страсти согреет озябшие руки. Когда это потерянное голодное выражение исчезнет из твоих глаз, можешь возвращаться к своим мечтам об этом бледном подобии мужчины. Грезить о его поцелуях. Но, сходясь по ночам, в том, Верхнем Мире, с другими мужчинами, ты будешь искать того, что дал тебе не твой лунный принц.
А обычный мужик.
Лена не сопротивлялась. Потому что Мишка был прав. Во всем. Это было ей необходимо.
У колен колыхались зеленые воды мертвой воды. На небе не было звезд. И впереди у них не было совместного будущего.
- Значит, все-таки ты вернешься к нему? – спросил Мишка, отстраняясь, и заглядывая девушке в лицо.
- Если смогу, вернусь. – Не стала отрицать Лена. – Давай больше не будем говорить об этом, ладно?
- Ладно. Давай возвращаться. Время выходит. Его почти не осталось. А мне многое нужно рассказать тебе.
Дорога назад была почти скучной, так как не таила никаких неожиданностей. Оставшаяся за спиной Башня не излучала угроз.
И Адама рядом не было.
Все застыло.
Мишка рассказывал об общем замысле, по которому в благодарность за то, что ей позволят вернуться, Лена должна будет закрыть портал и на протяжении жизни следить за тем, чтобы никто вновь, по неосторожности или умыслу, его не открыл. Человеческий век, - достаточный срок для того, чтобы Зло успело уснуть.
Лена покорно брела вперед. Она всегда была послушной «хорошей» девочкой. Она сделает все, как надо. Только вот не хотелось ей возвращаться. Совсем. Скучный мир, сотканный из каменных кирпичей и ненужных устремлений, в котором осколки красоты сохранились лишь чудом, и в таком маленьком количестве. Если бы не мать, оставлять которую было, наверное, подло, Лена предпочла бы неизвестность и движение вперед. Жизнь ей представлялась приговором, долгом. Сроком заключения, которое она должна была отбыть.
Без приключений, миновав кладбище у подножий скалы, за которой лежали своды черной пещеры с огненными камнями, друзья вышли на свет. Ослепительный, холодный свет, почти непереносимый после вечных зеленых сумерков. Свежий ледяной воздух бодрил после затхлости подземелий.
Снег отливал синевой. Босые Ленины ноги стояли на ледяном насте. Тело, прикрытое тонкой, всю в прорехах, материей, не мерзло. И волосы ослепительным, живым золотом сияли среди серости мертвого царства.
Три фигуры приветствовали их.
Ворон, Кошка, Морена.
Волосы Смерти, черные и свободные, лежали на плечах. И Лена поняла, что они теперь похожи. Белое и Черное. Одинаково свободные, одинокие и ни к чему не привязанные.
Не имеют значения дороги, по которым шел или пойдешь. Ни имеют значения ни добро, ни зло. Ничего нет. Только умиротворяющий холод и покой. Тишина. И красота мира лежит перед тобой, как на ладони. Ты можешь смотреть на все, на что пожелаешь. Без боли. Без сожаления. Без радости. Тебя не посетит желание взять и овладеть. Желание, уничтожающее себя и других. Не отделимое от человеческой сути, желание.
Ибо только тот, кто не имеет желаний, в ком чувства больше не кипят, по настоящему свободен. Для живых состояние это недостижимо. Потому что мир смертных, это мир несовершенства.
Над ними всеми раскинулась синь. Непередаваемая словами, - высокая, холодная и чистая.
Безумной и безжизненной мудростью светились черные глаза Морены.
- Вот мы и снова встретились, - пронеслось в воздухе. – Я повторяю тебе мое предложение о службе. Ты можешь остаться здесь, и не перед чем больше не нести ответственности. Ты станешь всесильной и холодной. В моих чертогах ты забудешь любую боль.
«Недаром холод, - лучший анальгетик. Потеря чувствительности означает потерю боли», - подумала Лена.
- Ты будешь подчиняться лишь мне одной. Ни ход времени, ни вечная борьба стихий и богов тебя более не коснутся.
На краткий миг Лена почувствовала искушение дать согласие. Она отлично помнила чувство покоя и уверенности, что владели ей в Стране Волшебных Холмов. Чувство всевластия. Ибо никто из существ, населяющих Миры, не мог причинять вреда ей, невидимой вестнице Смерти. Это было восхитительным. Быть ножом, которым отрезал. Проводил линию. Ровную, тонкую, невидимую линию. Но спорить с ней не могли даже боги. Любые. Злые или добрые, старые или новые, сочувствующие или безразличные.
Все они отступали перед безумным пустым и мудрым ликом Морены-Смерти:
«Стать тем, что никому не мило
О! Стать как лет.
Ни зная, ни того, что было
Ни что придет.
Забыть, как сердце раскололось
И вновь срослось.
Забыть твои слова и голос
И блеск волос».
«Для тех, отженивших последние клочья
Покрова (не уст, ни ланит)
О, не превышение ли полномочий
Орфей, нисходящий в Аид?
Для тех, отрешивших последние звенья
Земного…На ложе из лож
Сложившим великую ложь лицезренья
Внутрь зрящим – свидание нож.
Уплочено же – всеми розами крови
За этот просторный покрой
Бессмертья…
До самых летейских верховий
Любившей – мне нужен покой
Беспамятности… Ибо в призрачном доме
Сем – призрак ты, сущий, а явь –
Я, мертвая… Что же скажу тебе, кроме:
«Ты это забудь и оставь!».
Ведь не растревожишь же! Не повлекуся!
Ни рук ведь! Ни уст, чтоб припасть
Устами! – С бессмертья змеиным укусам
Кончается женская страсть…».
Свобода и бесчувствие.
Возможность видеть, насыщаться, впитывать в себя краски мира, поглощать их, вбирать, вдыхать …и ничего не давать взамен? Это же вампиризм чистой воды!
Лена отшатнулась от искушения, в которое готова была впасть. Как не страшно, как не пусто впереди, она выбирает Жизнь.
Морена не произнесла ни звука. Тихо истаяла, словно и не стояла напротив. Вокруг начал виться туман, клубился, клубился, клубился. Становился густым мраком, наваливающимся со всех сторон.
«Вот и все, - отстраненно пронеслась в голове Елена мысль. – На этот раз, окончательно и бесповоротно».