К торжеству случайных встреч
и к печали расставаний
по земле ведут дороги
от небесного причала.
Трепет крыл, озноб меж плеч
в миг внезапных узнаваний,
неосознанной тревоги
ток – вот таинство начала.
Может, краткий встречи миг
станет счастья полной чашей,
или странником, с порога
подаяния просящим,
или вырвет горький крик
свет, в глазах его угасший,
или ждать чего иного
от случайной встречи нашей?
Промельк мыслей. Разговор
не о том, что будет после.
Наперёд считать – пустое
даже на два первых шага.
***
Как в природе бывает затишье,
так бывает затишье в душе,
коль исхода печали не ищешь
или боль отболела уже,
растворившись в полях сиротливых
моросящей холодной водой,
стала дно обнажившим отливом
иль тумана завесой седой.
Над собой непростая победа
засчитается в жизни иной,
но что здесь суждено нам изведать,
вряд ли ты обойдёшь стороной.
РОЖДЕНИЕ СТИХА
Покажется, что всё уже сказала,
и сердце, испугавшись пустоты,
погонит кровь по венам.
Так с вокзала
уносят прочь надежды и мечты
ночные полутёмные составы,
толчками означая каждый стык.
Вдоль насыпи полягут наземь травы,
поникнут придорожные кусты,
и боль пронзит во время переправы
железные оглохшие мосты,
и взвоет ветер, порождая слово,
что гулом пролетит в полях пустых.
И к сердцу кровь тогда вернётся снова,
как первый крик, в нём порождая стих.
О ТВОРЧЕСТВЕ
Пустое – думать да гадать,
о чём писать.
В ночной тиши –
лежи, дыши
иль «Отче наш…»
тверди бессонно,
и может, слов слетятся сонмы.
Дыханье затаи и слушай:
как мотыльки
слова твои
иль как лебяжий пух –
легки.
Они, не напрягая слуха,
в развёрстую осядут душу.
Чужие – упорхнут обратно.
Хватай перо иль карандаш,
и кипень
чувств твоих невнятных
и мыслей смутных
кавардак
стихами
лягут на бумагу.
Божественный приемля знак –
печаль блаженства,
благодать,
ты должен лишь
иметь отвагу
за всё пред миром
отвечать.
***
Л. Я.
Ты говоришь о мастерстве стихосложенья.
Я – о костре на алтаре любви,
самоотдаче и самосожженье,
о пламени, бушующем в крови.
Не извиняюсь за банальность рифмы –
она проста, как наши жизнь и смерть.
А мой корабль вновь налетел на рифы,
но править в шторм на море – надо сметь.
Хоть близко берег, но кромешной ночью,
когда и маяка не виден свет,
родишь ли о любви хотя бы строчку
на голом и холодном мастерстве?!
***
«Поговорим о странностях любви» –
в мозгу чужая строчка колобродит.
Любовь сама приходит и уходит –
лелей ее, гони или зови.
То меркнут даже солнечные дни –
в тягучие и тяжкие часы
росстанной и разлучной полосы,
то впереди опять горят огни.
Мы рядом шли по улице – во сне…
И просыпаться было просто пыткой.
Мороз в окне свои узоры выткал,
просыпался на сонный город снег…
А я, глазок протаявши, ищу
внизу следы, оставленные нами.
Но там поземка рыщет меж домами,
да бродит бесприютный кот-вещун.
О чем вещает – трудно уловить
за дальностью полночного пространства.
Однако не покажется мне странным,
когда и он – о странностях любви.
***
В сущности это явленье природы
очень похоже на вешние воды.
Все нагружало с вершины, грозило,
разом обрушилось вниз что есть силы.
Смыло плотины, преграды, препоны,
воздух наполнило гулом и звоном,
все затопило поля, перелески,
нас ослепило яростным блеском.
Наш островок устоит ли – не знаю.
Может, спасемся, как зайцы Мазая.
Может, стихия сметет нас, поглотит.
Бешено сердце в грудину колотит.
Если же в круговороте природном
схлынет когда-нибудь чувств половодье,
вслед за водой уходящей кочуя,
облаком стану и ввысь улечу я.
ПОСЛАНИЯ ОТ ФИЛЕМОНА
1
Знаешь, милая, мне хочется,
доживая на авось,
чтоб ушли от одиночества
вместе мы, а не поврозь.
Болью века обожженные,
ветром века просквоженные,
сыщем пристань для души –
домик где-нибудь в глуши.
Чтоб в нем было много окон –
на четыре стороны,
чтоб с крылечка кособокого
были зори нам видны.
Будем жить там тихо-тихо –
я с тобой да ты со мной,
и, даст Бог, нас минет лихо,
прочь умчится стороной.
Ну а если неминучее
то придет, чего не ждем,
в небе обернемся тучами,
чтоб на землю пасть дождем.
2
Как будто в чем-то виновата,
Тайком оглядываюсь…
Л. Т.
Любовь моя, прости, но не права ты.
Свою ладонь прижми к моей щеке.
Играет наш костер на ветерке
осеннем, бесприютном, диковатом.
Бессмысленно вовне искать названье
летучей искре, что зажгла меня.
По древнему обряду волхвованья
пусть греет сердце чистота огня.
Пока судьба на встречи таровата,
но все щедрей на горести разлук.
А мы ни перед кем не виноваты,
что не хотим разъять озябших рук.
***
Всего лишь состояние души –
не объяснимой разумом субстанции…
Как поезд, что застрял в степной глуши,
на неизвестной машинисту станции.
Все точно знают: быть здесь не должно
безглазых, желтых глинобитных мазанок,
на карте ведь разъезда не указано.
Наверно, их слепили для кино…
Сняв в антураже жизнь степного люда,
киношники покинули места,
где даже в равнодушии верблюда
сквозит высокомерия черта.
Кошмой ложится утренний туман,
земли разверстой укрывая раны.
Вдруг понимаешь: вовсе нет обмана
в становище кочующих цыган.
Ну а когда рассеется туман,
я не хочу, чтоб показался странным
наш умопомрачительный роман,
в котором нет ни грана от романа.
ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА
Пятое время года –
это пора стихопада.
Это пора прозрений
или пора признаний.
Как мне назвать словами
то, что случилось с нами?
Может быть, и не надо –
пятое время года.
На ветровом просторе
с ветром уже не спорить
звонко, задорно, гордо,
нам, заложникам города.
Но так разыгралась вьюга,
что пусто нам друг без друга
даже в толпе народа
в пятое время года.
***
В чужом лесу блуждаем мы вдвоём.
Нам застит путь густой кустарник колкий,
предельно ограничив окоём.
И в разговорах наших мало толку.
Мы не достигнем солнечных полян.
Нам лес не распахнёт своих опушек.
Для тех он вырос, кто любовью пьян,
для них открыл свою лесную душу.
До нас задолго здесь прошли они.
Травой успели зарасти дорожки.
И чувственной не вызывают дрожи
в нас папоротников синие огни.
Мне заросли терновника пройти бы,
чтоб платья или плоти не порвать.
Тебе – зачем значенье придавать
словам? Живи в плену стереотипов.
Давно пора нам повернуть назад
и замолчать, сквозь чащу продираясь.
И знать, как малодушных презирают
ночного леса гневные глаза.
***
Толку нет в разговорах,
в объяснениях – проку.
Жизнь земная – под гору.
Помолчим о высоком.
В сердце боли с избытком,
ни любви, ни свободы.
Каждодневная пытка
бытом, службой, народом…
Но как быть со стихами? –
Ведь пиши, не пиши,
неизбывное пламя
пышет в недрах души.
И кипящею лавой,
опаляя гортань,
прорывается словом
суть сакральнейших тайн.
ВЕЧЕРНЕЕ
«Утренней радости нет и в помине» –
скажешь в сердцах.
Глупый январь повывешивал иней
на деревах.
Наши заботы, обеды, обиды
отняли день.
Я улыбаюсь устало – для виду.
На сердце – тень.
Тенькает в ветках рябины синица –
там, за окном:
«Всё, что тебе этой ночью приснится,
было давно».
Сон скоротает тяготу ночи,
если уснуть
с верой, что завтра опять заморочит
радости жуть.
***
Тень догоняет тень.
Вера Дорошина
Тьма поглощает день.
Тьма каждодневных тем
стекает сквозь окно
туда, где так темно.
«Тень догоняет тень».
Я в комнате давно
включила верхний свет.
Впечатал он в окно
мой чёткий силуэт,
как будто кадр кино.
Стекает за стекло
мой напряженный взгляд.
Мгновенью, что ушло,
дороги нет назад,
хотя здесь так светло.
Печалуйся, кричи,
не сможешь отличить
свою от прочих тень,
что странствует в ночи.
Тьма поглощает день.
***
Как верный сторож царства сна –
по повеленью навьей силы –
сегодня полная луна
всю ночь в окно моё светила.
Был отражённый свет её
спокоен в обрамленье рамы.
Он походил на амальгаму,
что поглощает бытие,
чтоб в некий неурочный час
из зазеркалья вдруг наплыло
всё, что вместило слово БЫЛО,
свело и разлучило нас.
Когда под солнцем жизнь текла,
и мы купались в вечном лете,
застыло тайной в лунном свете –
в зеркальной плоскости стекла.
СОН В ДЕРЕВНЕ
Некто в чёрном
молча вышел.
Некто в сером
крепко спит.
Некто в белом
майской вишней
под окном моим стоит.
Тает в утреннем тумане
предрассветный странный сон.
Некто в розовом –
обманет,
ибо выдуманный он.
Некто в синем
глянет строго:
– Своевольница, не спи!
И укажет на дорогу,
что теряется в степи.
Мимо вишен,
сквозь туманы
я пойду дорогой той
в незаказанные страны,
где властитель золотой.
Путь мой лёгок,
сон мой сладок.
А проснусь –
одна в избе.
Жалко,
с сердцем нету сладу –
всё тоскует о тебе.
***
Я приду в твою позднюю осень
с ярко-жёлтой астрой в петлице
и с букетом самых последних
белопеннейших хризантем.
Если ты удивлённо спросишь,
почему тебе это снится,
промолчу.
Мне ответ неведом.
Вне законов он. Вне систем.
Хризантемы поставлю в вазу,
чтобы мог ты на них молиться.
Бесполезно твой чёткий разум
над загадкою будет биться.
Нам открыто совсем немного:
здесь всего-то и есть земного –
ваза, жёлтая астра в петлице
и молчанье, что длится, длится…
***
Как рыба в немоте своей
пронзая глубь и зыбь морей,
поодиночке, в гуще ль стай,
в себе скрывает тайну тайн,
как гады вышли из воды,
как волны смыли их следы,
как пятипалая ладонь
сумела уберечь огонь,
на землю пущенный с небес,
как углем стал древнейший лес,
как…
Тьма вопросов, мнений, тем.
Что было до?
А что затем?
И ни один ответ тотчас
не может успокоить нас.
Что ищет бренный человек
в душе своей ночной порой,
зачем за жизненной игрой
он жаждет, чтобы замер бег –
как знать, – счастливых ли мгновений?
Пространство, время и душа,
увы, рассудку не понятны.
Пред ними человечий гений
пасует, истину ища
иль к тайне тайн стремясь обратно.
В ПРЕДОЩУЩЕНИИ СТУЖ
По чернотропью ко мне не найдёшь ты пути.
Скоро мой сад спеленают, взвывая, метели.
Стылое поле могли б мы вдвоём перейти,
как и хотели…
Я на безветрии утреннем жгу костерок.
Пламя трепещет, как ветка сентябрьского клёна.
А моё сердце, пронзённое искрой зелёной,
горечью полнится впрок.
Жёлтые листья впаяны в корочки луж –
будто на землю упали клочки небосвода.
Ясная, тихая установилась погода
в предощущении стуж.
***
Как для собаки поводок – повод для грусти,
Так для меня – привязанность.
Евгений Феоктистов
Ты скажешь, что это всего лишь стихи.
Апрельские ночи прохладны, тихи.
Горят до зари
фонари.
И сердце к тебе уплывает в тиши,
и разум пытается всё разрешить.
Горят фонари
до зари.
Сомнения с мненьем моим раздели.
Но ты от меня, как и прежде, вдали.
Там звёзды горят,
говорят.
У нас на двоих есть одни небеса.
Дорога, что прячется в сонных лесах.
Над ней, говорят, ночью звёзды горят.
Под утро погаснут мои фонари.
Над крышей твоею звезда догорит.
И солнце – оно у нас тоже одно –
в моё и твоё вдруг заглянет окно.
И снова нам будет с тобой не до снов
в пространстве друг другу не сказанных слов.
