Упасть, изваляться в святой и блаженной грязи.
Сродниться с бензиновой лужей, с бузинною веткой.
Черкая изломанным стержнем, вдруг затормозить
и снизить себя до размеров помарки, пометки.
А всё начиналось красиво, крути не крути!
"Крутой поворот" доносился из старой кассеты
(её затыкали на фразе про "холод в груди").
О, вещая явь, что ни шаг, подавала приметы!
Но было ль до них, если пел родниковый прибой
и в пригоршни било ключом серебристое чудо?..
И в дрожи земной бог шептался с тобой и со мной
глаголом корявого пня и юродивой Люды,
болотных низин и старухи с извечной клюкой...
Природа вручала ключи перепончатой тайны,
и лето стояло, - такое, что - боже ты мой! -
ни в сказке сказать, ни воспеть пересохшей гортанью.
... Теперь, с тех высот, где не слышно, о чём говорю
(но я говорю - и с небес облетает эпоха) -
я всё ж воссоздам - эти дни не по календарю,
где было вовсю хорошо, даже ежели плохо,
и было легко возвернуться, безумства не скрыв,
в бузинную явь и в приют избяного порога.
О, ломаным стержнем, с помарками, наискось, вкривь -
кому, как не нам, их воспеть и оставить до срока?..
Лишь, глядя лениво в глаза непролазных дорог,
музыкою белого сна не укрытых покуда,
фальшиво играет на скрипке отшельницкий бог.
Да плачет, да плачет о чём-то блаженная Люда.